Чемодан

   Закрыв дверь, она достала из-под кровати чемодан. За окном синел вечер, подсвеченный холодным светом высокого фонаря на длинной ноге, украшенной завитками. Старый кривой куст сирени выпустил первые листья, еще свернутые трубочкой, как язык расшалившегося мальчишки,  дразнящиеся, готовящиеся потянуться после длинного зимнего сна и раскрыться, но это будет потом, может, завтра или даже послезавтра.
   В чемодане лежало платье, ее любимое, синее в мелких белых цветках. Она любила его за лето, когда можно было носить платья, за солнце, требующее от нее этих коротких рукавов и подола, за обжигающий Рим, где когда-то купила его в магазине строгим итальянским днем, загоняющим в тень магазинов и лавок беспечных туристов, не желающих подчиняться законам сиесты. На нее пахнуло смолистым запахом пиний, их высокие стройные стволы высились, заставляя кружиться голову, которую она запрокидывала все выше, разглядывая темные шапки крон, похожие на облака, зацепившиеся за деревья и замершие, готовые пролиться полуденной римской грозой. Ее рука скользила по шероховатым стволам, гладила их, радуясь тактильности, а голые ноги кололи сухие травинки.
   -Интересно, очень больно получить по голове такой огромной шишкой?- она поднимала с земли лежащие шишки, каждая с ладонь – просто Гулливер в стране лилипутов, если сравнивать с нашими сосновыми шишками, усыпающими тропинки возле Финского залива. Огромные, теплые, с мутными каплями смолы, тут же намертво прилипающей к коже, они удивляли и радовали, да так, что руки сами положили одну из них в рюкзак, чтобы потом, дома, можно было вновь  водить пальцем по огромным раскрытым чешуйкам, готовым отдавать солнце, которым они пропитаны насквозь.
   Она засмеялась, и оглянулась на стеллаж, где на полке лежала шишка. Да чего там только не лежало! Целый мир. Шишка, ракушки из морей и озер, устричные створки, наполненные сухими искрящимися гранями рубинов острого перца, такого круглого, похожего то ли на помидор, то ли на вишню, - «черри-черри»- подтвердил торговец,- но невыносимо жгучего, как оказалось, когда его решили попробовать. Так что участь его была незавидна. Или завидна: он сох на подоконнике, превращаясь в граненый красно-огненный камень, несущий в себе память лета, память белых камней под ногами и распахнутых на ночь окон…
   Она вернулась к чемодану, и вот уже протянулся перед ней длинный проспект, окаймленный платанами. Их пораженные проказой зеленоватые в белых бляшках пятен стволы двумя рядами высились над дорогой, по которой гулко проезжали мотоциклы, отделяя от проезжей части широкие тротуары с уличными столиками кафе, которые и утром-то не бывали пусты, непременно кто-нибудь сидел, а на соседнем кресле примостившись сидела собака, сопровождающая своего хозяина на утренний кофе с газетой. А к вечеру столики заполнялись компаниями, тут пили вино, чаще всего – вино, белое, спасающее прохладой в остывающий после дневного жара вечер.
   Она присела за столик и заказала бокал, не спеша никуда, этот вечер, столик, бокал с вином – они и были жизнь, куда спешить, если ты уже в эпицентре?
   Кто-то смеялся, девушка, проходившая мимо, старалась незаметно сфотографировать посетителей кафе, хотя можно ли назвать посетителями этих разговаривающих, молчащих,  смеющихся, задумчивых людей, сроднившихся со стульями и клетчатыми скатертями, улыбающимися небу и начинающим появляться звездам… Они не пришли выпить, чтобы побежать дальше по своим делам. Их дела – здесь. Быть здесь и сейчас. Она это чувствовала, как чувствовала и девушка с фотоаппаратом, которая чуть стыдилась своего стремления запечатлеть столики и людей за ними, но не могла противиться очарованию бытия.
   Именно этому она училась у лета, у каменных молчаливых руин, застывших с протянутыми к небу пальцами колонн. Бытие. Быть здесь и сейчас. Отдаваться моменту, который становится вечностью. Погрузиться в стрекот цикад, застыть, подобно ящерке на нагретом камне, подставляющей солнцу перелив зеленой спинки, дышать медовым теплым воздухом. Чувствовать вкус вина. Запах кофе. Капли дождя на лице. Прилипающие к ногам вымокшее под ливнем платье. Короткий смех вдалеке. Бутерброд с сыром в руке. Ползущую по стеблю муху. Она училась чувствовать жизнь, а не стремиться к ней, мечтая о несбыточном в своей недостижимости.
   И платье в ее руках наполняло ее не ностальгией, а уверенностью в ценности синего вечера за окном, голубя, бродящего у подножия фонаря в ожидании щедрой руки с хлебными крошками, проводов, разрезающих небо на толстые ломти.
   Она осторожно закрыла чемодан и задвинула его под кровать. И улыбнулась желтоватой луне.