Хельга дочь немецкого солдата

Узнав, что я приехала из бывшего Советского Союза, она спросила меня, бывала ли я в Крыму.

— Да, — ответила я, — с мамой отдыхала в Евпатории. И потом тоже бывала.
— А вы знаете такой город — Джанкой? Он недалеко от Симферополя.
— А почему вы спрашиваете?

Она помолчала, а потом ответила:

— Это место имеет для меня особое значение.

В начале войны отцу было 22 года. Он рассказывал, что первые месяцы после начала войны с Советским Союзом все они были уверены, что Рождество 1941 года будут встречать в Москве, а потом — домой, кто к жене, а кто к невесте.

Мой отец воевал в Крыму. Наши войска очень быстро захватили Крым, а в 1944 г. под натиском Советской Армии они с боями отступали. Не все знают, что там погибло 50 тыс. наших солдат и еще больше попали в плен. Там есть такое место — Перекоп, Отец рассказывал, что это был настоящий ад. Его ранили под Джанкоем, он лежал в поле и слышал, как ходят советские солдаты, убирают мертвых и бросают их в машину.

Далее пойдет рассказ Хельги, который прозвучит от имени её отца:

— Один солдат услышал, как я застонал, и направился в мою сторону. У меня мелькнула мысль: «Будь, что будет. Застрелит — значит, такая судьба. Хоть мучиться не буду. Хуже, если бросят с трупами в машину».

Я застонал громче. Он подошёл, тронул меня за плечо и позвал:
— Фриц!

Они всех немцев называли Фрицами, как мы всех русских называли Иванами. Он позвал своего товарища, они что-то говорили друг другу. А потом подошли другие солдаты, стали грузить трупы, а эти двое положили меня на носилки и понесли. Дальше я ничего не помню, потерял сознание. Очнулся я в госпитале. А ведь они могли просто бросить меня в машину с мертвецами, и никаких хлопот!

Мне сделали операцию, потом я лежал в госпитале около месяца. Меня кормили, лечили эти русские «варвары», против которых нас послали воевать. Потом был лагерь для военнопленных.

Хельга добавила, что после всего перенесенного отец вернулся в Германию (в ГДР). Это был другой человек. Он не мог смотреть фильмы о войне, ненавидел нацизм и стыдился, что служил в Вермахте, умер он в 1996 году.

— Я хочу поехать туда, в Джанкой, где мой отец лежал в госпитале.

Я её внимательно слушала. Потом рассказала, что родные сестры моей матери, которые жили в Кисловодске, были расстреляны фашистами только за то, что они — еврейки. На железнодорожной станции Минеральных Вод на Северном Кавказе расстреляли 22 тысячи евреев. Если бы мы приехали к ним, как это бывало раньше, обратно бы мы уже не вернулись.

Она вздохнула:

— Война — это ужасно. А та война — особенно. — Потом спросила:
— И вы приехали жить сюда, в Германию? Как вы здесь себя чувствуете?

Я честно ответила:

— Хорошо. Люди, которые здесь сейчас живут, не виноваты в тех преступлениях. И ваш народ тоже испытал ужасы войны.
— Да, — сказала она. — Потом тихо добавила, — но наша страна начала войну. И от этого не уйти.

Такое мнение я уже слышала от многих жителей не один раз. Дай-то Бог, чтобы это была последняя война для обоих наших народов.

Июль 1997 г., Потсдам.


;