Рыжий Ганс

Был солнечный апрельский день. Мы с мужем сидели на Breitestrasse на скамейке и любовались цветущими вишнями: это подарок Японии Потсдаму. Проходивший мимо высокий седой мужчина приветливо поздоровался:

— Guten Tag.
— Guten Tag, — отвечаем мы. Мы уже привыкли, что здесь незнакомые люди нередко приветствуют друг друга.

Прохожий спросил:

— St;re ich sie nicht? (Я не помешаю вам?).
— Bitte, bitte! (Пожалуйста, пожалуйста!).

Он садится, ставит рядом свою сумку и какое-то время сидит молча, глядя на залив реки и цветущие деревья.

- Fr;hling ist da, wie sch;n ist es! (Весна пришла, как это прекрасно!).

Слушая наши ответы, он, конечно, сразу же определил, что мы — иностранцы, и поинтересовался, откуда мы приехали, не из России ли?

— Да, — отвечаю я, не вдаваясь в подробности. — Для немцев вся наша страна — это Россия.

Он перешел на русский:

— Уже четыре года, как ваши войска ушли, и теперь редко удается поговорить по-русски. Раньше я хорошо говорил, работал с вашими инженерами, бывал в Ленинграде, а теперь вот забывать стал. Да и возраст... Он иногда путался в падежах, a некоторые слова произносил по-немецки.

Мой муж сказал:

— Вы говорите по-русски хорошо, мы так по-немецки говорить не можем.
Я подумала, что наш собеседник, наверное, выучил русский, когда был в советском плену. Именно это я слыхала от некоторых моих немецких знакомых, которые несколько лет были плену в Советском Союзе. Я спросила его об этом, но оказалось, что в плену он не был.

— Я учил язык уже после войны, на курсах. Он был мне нужен в связи с моей работой. А скажите, есть в русском языке такое слово — «буханка»?

Виктор ответил:

— Да, конечно. Так и говорят — буханка хлеба или просто «буханка».

Собеседник обрадовался:

— Вот-вот! Я помню это слово еще со времен войны. А как-то говорил с одним переводчиком, и он сказал, что такого слова не знает. У вас язык очень разнообразный и свободный.

Я и раньше нередко слышала это от немцев, что приятно, но, вместе с тем, и грустно, ведь океан моей родной речи остался на родине, и с этим приходится смириться.

Как и большинство пенсионеров, наш новый знакомый был разговорчив. Он представился нам:

— Меня зовут Ханс, только не говорите Ганс, как многие ваши соотечественники. „Gans“ — по-немецки гусь, — смеясь, пояснил он. — Есть ли у вас время для беседы?

— Да, конечно, время у нас есть, это и преимущество нашего возраста и, одновременно, теневая его сторона. Иногда не знаешь, куда его употребить.

Рассказ Ганса

Я был призван в армию в 1941 г., участия в боях не принимал, служил в технических войсках. Мы ремонтировали военную технику: танки, машины, пулеметы... В группе, которой я руководил, работали немецкие рабочие, но потом объем работ увеличился, и было принято решение привлечь к работе тех советских военнопленных, которые имели техническое образование. Из них сформировали специальную бригаду, и они поступили под мое руководство.

Они жили в бараках, носили специальную одежду, обувь. Питание было довольно скудное, но в целом условия их жизни были несравнимы с обычным концлагерем. За их работой наблюдали не только я, но и офицеры СС, т.к. они подозревали, что русские могут специально оставить какой-то дефект в танке, который проявится в боевых условиях. Каждая машина тщательно проверялась, если обнаруживали дефект, это была для меня большая неприятность. Хотя это могло быть и случайностью, но обвиняли в этом меня. Были и сложности в работе с русскими, не знавшими, за редким исключением, немецкого языка.

Обычно мне помогали переводчики, но это было не всегда, и нередко мне самому приходилось общаться с пленными рабочими. Технические термины они знали, т.к. в русском языке немало немецких слов. Эти слова принесли в Россию в стародавние времена немцы, переехавшие жить в эту страну из Германии. Кое-что в разговоре дополнялось жестами, и я освоил какие-то русские слова. А они — немецкие.
Ко мне русские относились вначале настороженно, называя меня в разговорах между собой, как мне казалось, пренебрежительно — «Фриц». Это было у них имя нарицательное для всех немцев, как у нас «Иван» для всех русских.

Постепенно мы стали общаться без переводчика. Один из рабочих умел говорить по-немецки. Позже они стали называть меня Ханс, кроме того, я получил у них еще и прозвище «Рыжий» — я это слышал, когда они говорили обо мне между собой. Я вначале не знал значения этого слова, потом они мне его объяснили. Я действительно тогда был рыжеватый, правда, сейчас это уже в прошлом. — Он засмеялся и провел рукой по своей седой голове.

Во время паузы я сказала одну известную мне немецкую пословицу: «Andere Jahre — andere Haare».

Он удивился. Не так часто можно услышать немецкую поговорку от иностранца.

— А это — мое хобби, — объяснила я. — В народных пословицах много мудрости, и в русских, и в немецких, да и у других народов.

Ханс продолжил свой рассказ:

— Совместная работа сближает. Я относился к ним по-человечески, и они это чувствовали. Однажды они попросили меня отпустить их в соседнее село, где будет свадьба. Я, конечно, удивился:

— Разве вам неизвестно, что запрещено выходить за пределы этой территории, где вы живете и работаете?

Они ответили:

— Конечно, известно. Но мы приглашаем вас пойти туда с нами. Вы ведь никогда не были на русской свадьбе, может это будет для вас интересно.

После некоторого раздумья я согласился, в самом деле, это любопытно.

— Там будет водка и кое-какая закуска, — сказали они, — но хорошо бы взять с собой несколько буханок хлеба и колбасу.

Такая возможность у меня была. И на следующий день они вместе со мною отправились в путь. По дороге нам встретился патруль, и я пережил несколько неприятных минут, но всё обошлось. Я официально объяснил, что мы идем по производственной необходимости, показал патрулю свои документы. Возвращая мне документы, он недовольно сказал:

— Почему идете один, без охраны? С этими русскими надо быть осторожным.

Мои рабочие стояли по стойке «смирно», вытянув руки по швам.

— Я имею опыт работы с ними, они дисциплинированы, — ответил я.

В общем, нас пропустили, не задавая больше вопросов. Во дворе дома, где была свадьба, стояли большие деревянные столы и скамейки. На столе была картошка, соленья, грибы и бутылки водки домашнего приготовления — «самогон». Принесенные нами продукты, были встречены с восторгом. Хлеб и колбасу нарезали крупными кусками и поставили на стол.

Я сидел поодаль от общей компании, смотрел, как веселятся эти люди, как они поют песни, танцуют. И все это в такое тяжёлое для них время!

Один подвыпивший старик поднял стакан водки, что-то сказал по-русски, а потом хлопнул рукой по столу, и до меня донеслось «Гитлер капут». Сидевшие рядом с ним быстро увели его, опасливо глянув в мою сторону. Я сидел, сделав вид, что ничего не слышал или не понял. Это была единственная немецкая фраза за весь тот вечер, и в переводе она, конечно, не нуждалась.

Я подумал тогда, что вряд ли нам удастся победить этот народ, ведь эти люди сохраняют свою духовную силу при любых обстоятельствах. Конечно, не все, но такие преобладают. И оказалось, что этот старик был прав. Только «капут» пришел через три года.

Я вернулся живым, мне повезло. А сколько наших людей осталось лежать в русской земле под деревянными крестами!

Я не удержалась и сказала, что у нашего великого поэта Пушкина есть строки, посвященные тем, кто идет завоевать нашу страну:

Так высылайте к нам, витии,
Своих озлобленных сынов.
Есть место им в снегах России.
Среди не чуждых им гробов…

В 1812 году Наполеон, начав войну с Россией, привел огромную армию, около миллиона солдат. А обратно вернулось… 30 тысяч. Остальные лежат в так и не завоёванной ими русской земле.

Дай бог, чтобы это было в последний раз.