Голова подмышкой

      Жил на свете мальчик по имени Кирилл.  Но это сначала, он был мальчиком, потому что потом он вырос  и стал взрослым мужчиной, дядей Кириллом, хотя знавшие его близкие люди звали его по-прежнему Кирюша.

     И ведь было почему взрослого дядю звать Кирюшей. Дело в том, что будучи маленьким мальчиком, Кирилл не дружил со своей головою, вернее, дружить -то он  дружил, что значит, дураком не был, но вот с памятью у него или у его головы были проблемы.


     И не то, чтобы память была у мальчика плохая или отсутствовала    полностью, нет, совсем нет, просто он намеренно не хотел ничего запоминать.

   Ни,  где лежат его вещи,  ни вообще ничего,  хотя его бабушка Нюра ещё с самого детства приучала  его  к порядку, сразу указав внучку  на маленький детский стульчик, стоящий у кровати  Кирилла, куда он должен был перед сном,  раздевшись, складывать свою одежду, чтобы поутру не было каких-то проблем с опозданием на завтрак, потом в детский сад, а потом  и в школу.

    Но маленький мальчик, как и позже взрослый дядя, упорно не хотел следовать советам бабушки, и по утрам бегал по своей комнате и даже по всей квартире в поисках своих вещей, находя их в самых неожиданных даже для самого  себя местах.

     То его носки оказывались засунутыми в шкаф с посудой, то трусы он находил,  где-то под кроватью, а бритвенный станок в холодильнике,  и это было лучшее из того, что с ним происходило, потому что однажды он не смог найти ключи от   квартиры и уже  капитально опоздал на работу,  а они просто   не висели в положенном месте в коридоре на ключнице,  а валялись в его портфеле, с которым он ходил на службу, а тут   вернувшись домой и отворив дверь, Кирюша  взял и положил их обратно в чемодан с тем, чтобы потом,  чуть позже повесить их на место, на крючок, которым являлся клюв железной птицы, что являла собою ключницу.

      И собственно, все свои такие действия уже взрослый  Кирилл   объяснял, а правильнее, оправдывал тем, что вот,   он    шёл, шёл, потом остановился, передумал и пошёл в другую сторону с тем, чтобы позже вернуться и сделать  то, для чего шёл куда-то  изначально.

    Хотел прибить гвоздь, как попросила его матушка,  взял молоток, взял нужного размера гвоздь и двинулся в направлении той стены, где оно должно было быть вколочено, но,  не дойдя двух метрах до цели  своего передвижения, вдруг резко развернулся, положил инструменты на то, что было по пути следования, на какую-то полку,  с тем, чтобы потом вернуться и закончить ещё даже не начатое, то есть  забить гвоздь в стену, и  пошёл звонить по телефону своему другу, вспомнив, что тоже обещал с  тем побеседовать на темы  предстоящей рыбалки.

     То, что такие молотки с гвоздями так и оставались лежать там, где он их бросил, неожиданно  поменяв по дороге планы,  и говорить не приходится,  и  то, что сам Кирилл даже не обращал внимания на такие мелочи своей жизни,  тоже, он  к  ним привык с детства, так и не научившись складывать свою одежду перед сном на стульчик у кровати и так и оставшись по этой причине Кирюшей для тех, кто его знал близко.

       И всё бы ничего, забыл и забыл, как говорится, Кирюша и Кирюша, несмотря на свои сорок с небольшим, но всё дело было в том, что мучились и страдали те,  кто звал Кирилла его детским именем  и проживал рядом с ним  и даже непосредственно в одной  с ним квартире. Потому что привыкнуть к его детскому имени было не проблема,  а смириться  с  тем, что у окружающих Кирилла людей пропадали их личные вещи, просто не было возможности, когда они стали  уже   упорно говорить мужчине  о том,  что все его действия  напоминают банально незаконченный им  или кем-то ещё   половой акт, ибо в конце удовольствия   ноль от незавершенности  процесса, как тогда его матушка так и не смогла полюбоваться на повешенную картину,  получить не половое, а  эстетическое удовольствие,   посмотрев на  висящий натюрморт, ибо гвоздь с молотком  так и  валялся на полке,  а не был вбит в стену.   И  это опять было самое малое, как и   с  носками и трусами  маленького Кирюши, потому что  теперь они часто сидели все вместе, всей семьёй,   запертыми в квартире  и  все хором  опаздывали на работу, так как  Кирилл в очередной раз умудрился засунуть куда-то не только свои  ключи от входной двери, но и  запасные ключи   членов своей семьи.    Их он тоже, как обычно, взял, ибо свои были   в чемодане,  и не повесил на тот железный птичий клюв, а засунул,  куда-то в непонятное место, где их не было возможности без специально вызванной поисковой бригады и желательно с собакой, отрыть.

    Постоянные напоминания, уже даже не вежливые намёки,  о том, что всё надо класть на место, туда, откуда взял, перераставшие в ругань с  ближними, абсолютно ничего не давали, выставленные на лестничную площадку зимние ботинки мужчины, потому что он их не донёс до шкафа, не помогали и  тоже не способствовали тому, чтобы Кирилл начал уже,  ну,   хоть что-то запоминать.

     Он продолжал беря чайник с полки и ставя его на газовую плиту, там и оставлять, не возвращая на место, перекладывал на кухне вилки с ножами, то есть не  просто  менял их местами,   и пришедший за ним другой член семьи, укладывая очередных чертей Кириллу, вытаскивал приборы совсем из другого шкафчика,   тратя своё  время на их  поиски, потому что   сам виновник этого торжества  собственного беспамятства не помнил, конечно же, где он снова не закончил свой  начатый половой акт.

      Кирюше уже предлагалось в особо тяжелые дни его потерь    сделать этот день,  днём памяти своего беспамятства.  Что звучало более, чем абсурдно, ведь мужчина вообще ничего не хотел запоминать, и что самое печальное, так и делал,  не запоминал!

     И  вот однажды настал такой момент, потому что в своей забывчивости он не просто постоянно  практиковался,  он в ней совершенствовался,  когда он утром вышел в общую комнату, и при виде него его близкие сначала  громко  ахнули и  следом  в ужасе  отшатнулись.

     Кирилл стоял в надетом костюме-тройке, в руках он держал свой знаменитый портфель,  в котором лежали в очередной раз  потерянные ключи, но на плечах в надетом пиджаке в клеточку  не было его головы.  Вот именно, голова мужчины отсутствовала!

     Он стоял посреди комнаты, уже в окружении своих родственников, которые даже не могли спросить у него, что же случилось, ведь головы не было, и спрашивать было не у кого.

      Сначала к сыну подбежал его папа, быстрее всех, несмотря на возраст,  очухавшийся  от такого шока —   сын и без головы,  и начал почти в истерике, потому что  отойти до конца от такого  ему не удалось, опрыгивать вокруг стоящего  тела в  надетом костюме, которое к тому же активно  шевелило  руками и делало какие-то невообразимые “па” ногами,  почти изображая умирающего лебедя Сен- Санса,  ибо само было в непонятках,   это человеческое туловище, у которого не хватало главного его  органа —   головы,  и которой оно могло бы подумать, если не вспомнить, тут были всегдашние  проблемы, что-то с памятью моей стало, подумать о том, где оно, это туловище,  оставило свою голову.

    А так как Кириллу и впрямь думать было в этот момент нечем, то за него пришлось это  сделать   его родственникам, которые в панике уже метались по всей квартире в поисках головы своего сына,  внука,   мужа и даже будущего отца, желая вернуть этот  главный аксессуар, так необходимый для полноценной жизнедеятельности туловища,    на место, водрузив его на плечи, облаченные в  костюм- тройку.

    Разумеется, спустя какое-то время, после тщательных поисков, голова Кирилла была найдена и ни где-нибудь,    а небрежно   валяющейся  за унитазом в  туалетной комнате, куда она закатилась, когда он, сев на белое фаянсовое чудо и решив отдохнуть от дум тяжелых, скопившихся в этой голове за день, на минуту снял свою голову с плеч,  чтобы  не думала и не мешала  отдыхать от проблем насущных, а куда положил, как всегда  не запомнил,  хотя пытался, он ведь должен был чуть позже взять её с того места, куда временно определил её,   а это вам не бюстгальтер или кружевные трусики  жены,   и не тапочки её же,  и  не  вязание  дражайшей  матушки, и запомнить был просто обязан, но вот, так, не смог, он же был давно профессионалом по забыванию, ас,   можно сказать,  в том,  как половой акт начать и  не закончить, и сейчас впервые в жизни, он воочию понял, что это такое незаконченный половой акт, от которого не просто удовольствия ноль, от которого даже его собственные дети не смогут появиться на этот свет, чтобы познакомиться со своим нерадивым  папашей по имени Кирюша, который начиная  с того дня, так как голову его всё-таки  нашли его  родственники, носил её теперь   подмышкой, никогда  с ней  не расставаясь, и не просто подмышкой, так он её и на плечах мог носить, а крепко привязанной к рукам,  плечам и даже к  ногам, чтобы уже больше никогда, никогда  не потерять этот свой главный орган жизнедеятельности, не менее важный, чем сердце, и чтобы в случае чего, если он опять проснувшись, выйдет к родственникам без головы на плечах, то у них была бы возможность спросить,  а где он её  оставил, и чтобы снова как оглашенные не  бегать по квартире в поисках головы Кирюши —  сына,  внука,  мужа  и уже трижды  отца,  хоть и безголового.  Нет с головой, но подмышкой,  а не как у всех на плечах.

24.04.2020 г
Марина Леванте