Кукла

Мастерская, больше похожая на каморку. Рядом с большим письменным столом стоял верстак, засыпанный опилками. На полу, рядом со столом, валялись синтетические волокна черного, темно-коричневого, оранжевого и прочих цветов.
Над столом висели старенькие часы, нарушая тишину бесконечным ходом времени. А на самом столе тикали сразу несколько будильников. Тикали они приглушённо, заваленные какими-то тряпками. Слева, почти на краю, громоздились баночки с краской.
Место было любопытным, и все же - что-то внушало в нем неприязнь и вызывало противные мурашки.

Из темного угла послышалось бормотание. Затем что-то упало - звучно, чем-то громыхнув. А потом послышались тихие, дробные шаги.

- Ты вылезла всё-таки? - раздался недовольный голос. - Не сидится же тебе, Шило.

- Я не Шило, ты же знаешь, Арно, - возразил второй голос, но с какими-то усталыми нотками в голосе. Как будто кличка приклеилась давно, а настоящее имя было давно забыто.

- Ладно, ладно, не начинай, - тон стал чуть миролюбивее.

Шаги возобновились. К напольному зеркалу приблизилась кукла, всего пятнадцать сантиметров в высоту. Деревянные ручки коснулись гладкой поверхности зеркала. Кукла разглядывала себя не в первый раз, отрицая свой вид, как в первый.
Две рыжие косички, завязанные немного грязными тряпочками, торчали по бокам, а уши были слишком круглыми и прижатыми к натертой полиролью голове. Лицо было ужасно: брови нарисовали, похоже, усиком кота, или мышиным хвостом; нос, напротив, был слишком велик и толст в переносице; ярко-красные щеки смотрелись вульгарно, как и темные губы. И лишь глаза были прекрасны - зелёные, с затаенной нежностью и чувственностью.
Кукла бросила взгляд на синее платье, надетое на ней. Оно смотрелось глупо и неестественно на этом деревянном теле. Деревянные пальцы не чувствовали холодной глади зеркала и не оставляли на нем отпечатков. Кукла попробовала заплакать - но дерево не может плакать. Дерево не может изменить выражение безжизненного лица.
Куклу звали Ило. Но она не умела долго сидеть неподвижно, поэтому товарки прозвали ее Шило.
Идеально закругленные, как кегли, ножки, уверенно держали ее. А нитки позади платья напоминали о том, кто она. Она - актриса. Одна из многих. Очень многих. Из сорока трёх, вместе с ней, кукол, которые сейчас лежали на полках, за высокой бархатной ширмой. И, как и все, она хотела жить. Просто жить.

Их хозяин спал где-то за дверями. Они не знали, что за дверью этой ужасной комнаты, которая и давала им жизнь, и отнимала. Они попадали сюда поленами, и превращались в кукол. Они получали жизнь, чтобы затем утратить. Никто не знал, как она заканчивается. Только иногда кого-то уносили и не возвращали. Бетти, круглая, как неваляшка, блондинка, утверждала, что их дарят. Рени, старушка в платочке, все отрицала и говорила, что за дверью сразу идёт печь, в которой их подруги сгорают.
Они видели только людей, перед которыми играли, и Его. Бога, мудрого и коварного. Режиссера, который был скор на фантазии и выдумки. Его сюжеты были чарующи. И он ими руководил. В день - разные пьесы, чтобы играли ВСЕ. Пытки нитками не избегал никто. Они пытались рвать их, тереться о ножницы, чтобы перерезать. Но все было тщетно.

За старой дверью, покрытой облупившейся краской, раздались шаги. Ещё вдалеке, но Ило услышала. Немного неловко переставляя ножки, она кинулась к полке, лихорадочно вспоминая, где лежала. Пришлось подвинуть Принцессу Лизетт и Нищенку Тори.

Дверь распахнулась. На пороге стоял их Режиссер. Лицо его всегда было скрыто в тени, но куклы думали, что там, в высоте, жестокие черные глаза. Руки его были ловкие, натруженные, порой ласковые, а порой - жестокие и грубые.

Он прошел к полке и отдернул ширму. Тонкие его губы сами собой расплылись в улыбке. Они - его. И только его. Все эти принцессы, нищенки, красотки, уродины, танцовщицы и горничные… Это - его. Настало время для спектаклей. Нужно ковать железо, пока горячо. Пока он известен.
Он вскользь оглядел своих актрис. Все в порядке.

Лёжа в общей свалке, в общем мешке, Ило пыталась плакать. Она видела, как это делают люди. Это не очень сложно. Но не могла. Краска не стекала. А дождь не был слезами, хоть и мог смыть это уродство. Сейчас, сейчас их достанут, и будут приматывать к орудиям пыток - деревянным крестам, за которые их дёргает Бог. А Другие будут смеяться, плакать, - они будут жить. Делать то, что недоступно кукле.

"Беги", - прозвучал голос в ее голове. Ило оглянулась, но все остальные куклы молчали.
"Бе-ги", - вновь голос. Подруги молчат. Ило заворочалась, случайно придавив Кирсти.
"Бе-е-е-е-е. Ги-и-и-и". Протяжно-насмешливо.
"Бе-ги, бе-ги, бе-ги". Как будто тиканье часов. Кукла вдруг почувствовала, что в ней что-то растет. В ней, в ее деревянном теле, что-то есть.
"БЕГИ!" - с таким звуком разрывается хлопушка. Ило хлопнула себя по голове. Арно, брюнетка с черными глазами и родинкой на носу, покосилась на нее.

Мешок рухнул на землю, перемешав всех. "Беги", - прошептал напоследок Голос, - перед тем, как кукол начали доставать из мешка.

Вверх-вниз, вверх-вниз - тянутся пыточные нити. Звучит музыка - приторно-приятная. Ило дёргается вместе со всеми, почти не отдыхая. Рядом Арно и Петцель - кудрявая, каштановая малышка, всего пять сантиметров в высоту. Из зала на них смотрит несколько десятков детей. Ило замечает их горящие весельем глаза - и слышит тихий шепот, похожий на дуновение ветерка: "Беги".
Их Бог издает звуки, призванные напугать, и самые маленькие дети в ужасе отодвигаются.
Успех. Опять. Ещё ни разу они его не подвели. По крайней мере, так помнит Ило.

Бог аккуратно, не в пример тому, как забирал на выступление, раскладывает их на две полки. Затем довольно долго сидит с ними в комнате, разговаривая сам с собой. Он жалуется на головную боль, которая все не унимается, крутит в руках кусок каната, чтобы мысли шли ровнее. Затем пишет. Пишет и пишет, кусая губы. И уходит, закрыв за собой дверь и потирая виски.

Ило высовывается. Они часто играют друг с другом, пока Он спит. Так происходит и в этот раз. Куклы выходят, помогают связать нити друг друга, чтобы не мешали, и играют, танцуют - искренне, не чувствуя, как их дёргают до тех пор, пока не полетят щепки.

- Подруженьки! Смотрите! - и деревянный палец Кирсти указывает вверх, к верстаку. Куклы переводят туда взгляды и замирают. То, что они считали рамкой на стене, оказывается окном. Окном с открытыми ставнями. Какой-то большой, белый круг светит совсем по-другому, не как лампа, под которой нагревается платьице. Нет, свет холодный и прекрасный.

Попавшая под влияние этого света Ило внезапно говорит:

- Я слышала голос. Перед выступлением, - куклы переглядываются. Среди них это неправильно.

- И что он сказал? - язвит Шери, блондинка с черными глазами, танцовщица.

- Беги, - простодушно отвечает Ило. - Все время только "Беги".

Это вызывает ажиотаж. Куклы перешептываются, а затем вновь смотрят на Ило.

- Это знак, - заявляет Рени. - Не сегодня-завтра Он от тебя избавится. Кинет в печь, как бунтовщицу.

- Но он же не может читать наши мысли, у нас их даже нет! - возразила Ило.

- Может, и нет, но он чувствует! - Рени была самой старой куклой, но заслуженно любимой у публики. - Он почувствует, когда твои нити перестанут подчиняться Ему, когда крест перестанет слушаться… И вот тогда-то…

- А может, он не сожжёт ее? - вступилась Бетти. - Может, он подарит ее ребенку?

Разгорелся жаркий спор. Все поделились на два лагеря, а Ило села на пол и задумалась. Куклы появлялись и исчезали в потоке дней. Дней душных, пыльных, одинаковых.

Товарки ее все спорили, а Ило подозвала маленькую Петцель и попросила ее распутать нити. Обычно подернутые поволокой серые глазки девочки вдруг прояснились, и она ловко развязала бант из нитей.
Ило не спеша влезла на круглый стул у стола и только тут поняла, что стало тихо. Куклы смотрели на нее.

- Я хочу жить, - произнесла Ило. - Всегда. Не гнить, не закончить жизнь в топке или у другого Бога. Прощайте.
Под безмолвные взгляды она залезла на подоконник. Ей было страшно: никто не пытался ее остановить. А затем стало горько: значит, настолько бессмысленная судьба куклы, что никто не умоляет остаться, подумать, или - пойти следом.

В звенящей тишине, освещаемая белым диском, она прыгнула в темноту.

Ило приземлилась на что-то холодное и мягкое. Поднялась и, на всякий случай, отряхнулась. А затем, бросив последний раз взгляд на окно, она побежала, подгоняемая Голосом, который ликовал в ее голове: "Беги, беги, беги! К солнцу, к жизни, к плачу, к смеху! БЕГИ!" И чем дальше, тем отчетливей она чувствовала, что что-то меняется. Она оглянулась на бегу и резко остановилась - там, где она бежала, валялись кусочки дерева. Ило тряхнула руками - и с рук свалились куски, как кора. Прикоснувшись к лицу, она почувствовала, как такая же кора падает и с него. Она ЖИЛА. Платье каким-то образом растянулось. И сама она выросла. Трава, которая сначала скрывала ее полностью, теперь доходила лишь до колена.
Ило растянула губы в улыбке и почувствовала, как падают остатки коры. С широкой до боли улыбкой она побежала дальше, чувствуя все большее облегчение в теле. А под платьем, где-то в середине груди, начала биться настоящая жизнь.