Московское счастье Ефима Шифрина

Телепроект 2000 совместно с Людмилой Афицинской

Для того чтобы покорить большой город, совсем не обязательно быть Геркулесом, иногда достаточно острого ума. И когда все упадут со смеху, тут­то можно разговаривать серьезно. Здравствуйте, Ефим. Почему мы встретились на Рижском вокзале?

­ Двадцать пять лет назад я приехал сюда из Риги. Я приехал поступать в театральные учебные заведения, которых в Риге не было. И в советские времена казалось, что вся жизнь проходит в Москве.

Поначалу у Ефима с Москвой ничего не получалось. Не став студентом Щукинского, он поступает в Рижский университет. Шифрин перехитрил этот город: он отправился в эстрадно­цирковое училище имени Карандаша. Под этим куполом в разные годы учились Камбурова и Хазанов, Бичевская и Енгибаров. Здесь Ефиму повезло: его преподавателем стал Виктюк.

­ Ну, здесь было небольшое эстрадное отделение, которое закончили значительные люди: Камбурова, Хазанов, Бичевская, Енгибаров. А я не поступил в театральное. Но зато это училище слыло либеральным. Я бросил университет в Риге, эти два учебных заведения настолько непохожи были. Рижский респектабельный вуз со строгим расписанием, латинский, старославянский язык, греческий, антич­ная литература. И вдруг училище, в котором всё дышало свободой. И эта атмосфера сглаживала трудности. Моя стипендия составляла тридцать рублей, получал я ее не всегда. Я помню, как мы сушили сухари. Прям как в войну. Со студенческих лет я выбрал правило, которому верен и сейчас: располагать тем, что имеешь. Я не одалживаю, никогда ничего ни у кого не прошу.
Это училище ­ единственное в мире?
­ В начале 70­х оно было единственным в мире, которое готовило профессиональных артистов цирка.

Тридцать лет назад Шифрин жил на стипендию тридцать рублей в месяц. Общежитие цирковые делили со студентами Суриковского и Щепкинского училищ, вместе взбирались по канату на женские этажи, вход на которые был воспрещен, вместе сушили сухари, потому что больше сушить было нечего, а однажды в общежитие под видом педагога был тайно проведен Михаил Михайлович Жванецкий. Вечеринка затянулась до утра.

­ В общежитии я жил года два, делили пространство студенты Щепкинского училища, Суриковского и цирковые. Женский этаж был отделен от мужского, и когда было невмоготу цирковым, то они брали веревочные лестницы, канаты и взбирались. Я помню, один студент пострадал, сорвавшись на асфальт. В общежитии все были провинциалами. Это очень досадное и азартное чувство ­ ощущать себя провинциалом.
Ефим, легче провинциалу в Москве пробиться, чем москвичу?
­ Нет, провинциалу сложнее. Он едва ли за несколько лет постигает язык этого города. Конечно, мы были доверчивее, чем москов­ские однокурсники. Нам казалось, что у нас возрастная разница. Они нам казались более циничными. Мы любили бывать в квартирах у однокурсников, ни на что не похожий московский быт нас совершенно очаровывал. Это какая­то необязательность быта. Это отсутствие салфеток и занавесок казалось нам пленительным. Я помню, меня поразило, что можно называть на «ты» маму однокурсника. С нами учился Володя Жорж из Владивостока, так и маму, и папу он называл на «вы». Вот между этими полюсами и складывалась жизнь в Москве. Между провинциальным, добропорядочным, старым бытом и новым, к которому приходилось привыкать.
Ефим, как вы расстались с общежитием?
­ А я переехал жить к тете с дядей. И больше я с ними не расставался. Даже когда получил отдельную квартиру, мы всё равно съехались. Я называю их тетя, дядя. Потому что с ними были дружны мой отец и мать, они вместе отбывали срок на Колыме. И они мне стали родными людьми. Они пришли ко мне в училище и ужаснулись, увидев сухари.
«От сессии до сессии живут студенты весело», а где весело, там и Шифрин. Вернее, где Шифрин ­ там и весело. Мы не сразу попали в один из домов, где когда­то Ефим снимал комнату. «Как же долго надо стучаться в свою юность», ­ вздохнул артист.

­ Я снимал комнату на первом этаже, а Валька Гнеушев на втором. Хозяином у меня был Слава, тридцатилетний москвич, я встречал его в луже с утра. Однажды я привез ему из Юрмалы галстук, тут же увидел этот галстук отдельно от него в той же луже. А вообще он кастрировал котов. Он этим зарабатывал.
А вы научились московскому стилю общения?
­ Ой, московский стиль общения очень легко постигнуть. Я в основном его в Москонцерте узнавал. Можно спросить, как дела, и, не дожидаясь ответа, уходить. А я, дурак, начинал подробно рассказывать, как дела, а потом понимал, что моего собеседника уже нет.
А вы жили еще в другом месте?
­ А, это была квартира однокурсника. У той квартиры было достоинство ­ огромный стеклянный плафон вместо потолка. Да, я там оставался ночевать, видел звезды. Ночевал там весь курс. Выпивали, отмечали дни рождения, репетировали. Все семьи оттуда съехали московские, и дом был необитаем. Это атмосфера таинственности, башенки, эркер, витые лестницы на второй этаж, комнаты нестандартной формы. Вот той Москвы жалко, потому что жизнь теряет зубристость. Когда были коммуналки, как бы их ни ругали, аристократы с холеными руками жили по соседству с рабочими. И нестыковка их платформ приводила к забавным формам. Слава ­ пьянчуга, который жил здесь, был мне интересней преподавателей, потому что к нему приходили темные люди, друзья­выпивохи.

Удивительное дело, но его всегда и везде рады видеть, Москва улыбается Ефиму и относится к нему очень серьезно.

­ В этом здании я так и не учился. Поступая в Щукинское училище, я читал монолог Ромео, они смеялись дружно. Зато если пройти несколько метров, мы придем к Вахтанговскому театру, где я играю шестой сезон. Так странно случается в судьбе, в училище при театре не поступил, а в театре играю.
Ефим, Москва ­ город звезд. С кем вы познакомились первым?
­ Ну, познакомился я, будучи ребенком, с Элиной Быстрицкой. Это было в Юрмале, году в шестьдесят девятом. Однажды я преследовал ее на пляже километра два или три. Она обернулась и говорит: «Мальчик, что ты делаешь?» Я сказал: «Я хотел взять автограф, но у меня не на чем и нечем». И она мне назначила свидание в своем санатории. И, сидя на скамеечке, объясняла: «Нет, деточка, Малый театр и МХАТ ­ не одно и то же». Она мне казалась самой красивой женщиной на земле.

Семь лет ежемесячных аншлагов в театре Вахтангова ­ Шифрин добился­таки своего.

Когда вы впервые вышли на сцену Театра эстрады, было это желанным мигом победы?
­ Да, на сцене Театра эстрады я получил первую в жизни премию на конкурсе артистов эстрады. И в этом театре прошла моя актерская жизнь. Здесь были первые эстрадные спектакли, сольные вечера.
Ефим, вы стали москвичом?
­ Москвичом нельзя стать, им надо родиться. Я живу здесь столько, сколько живет коренной двадцатишестилетний москвич. Вот он родился москвичом, а я москвичом не стал. Москва ­ это город, в который я вошел юношей, прожил здесь всю жизнь. Здесь я получил представление о ценностях. За московскими окнами живут люди, без которых я не смогу. Здесь на московских кладбищах остались те, к кому я иногда прихожу, с ними меня связывают воспоминания.