Мой Лимонов

1

 С самого раннего детства был я книжным мальчиком. Что никак не означало, – во всяком случае, для моего поколения, – «домашним». Читать я научился очень рано, и в пять лет читал уже взахлёб детские книжки и журнальчики типа «Мурзилки».

 К семи годам я начал читать всё подряд, без  разбора. Помню, в первом классе, прочёл я оба тома «Поднятой целины» из нашей домашней библиотеки и, рыдал навзрыд над последними страницами романа, когда убили враги из пулемёта любимых мною Давыдова и Нагульнова. Так и застала меня мать: сидящем на краю дивана, с опущенной над раскрытою книгою головою. Искренние детские слёзы капали на смятые пожелтевшие страницы. Это факт.

С младых ногтей я пропускал сквозь себя прочитанное, примеряя образы любимых книжных героев. Друзей у меня было много. Был я заводилой в детских играх, и первым рассказчиком на вечерних посиделках, на чугунных дворовых скамейках с высокими изогнутыми спинками, куда и девчонки приходили с нами посидеть по-взрослому, поговорить - послушать.

 Я вдохновенно рассказывал ребятам о прочитанном. Рекомендовал, какие книжки стоит брать в библиотеке. Затем, вдохновившись прочитанным и услышанным, мы начинали свои игры.

 Если я пересказывал Фенимора Купера, то играли мы в индейцев. Делали луки, с тетивой из бельевых верёвок. И с дикими воплями скакали по крышам гаражей.
После прочтения романов Александра Дюма о славных мушкетёрах мы ломали на шпаги молодые клёны и вступали в безумные фехтовальные бои стенка на стенку, или один на один. По прочтению Вальтера Скотта кленовые шпаги менялись на тяжёлые мечи, выпиленные из заборных досок.

С возрастом, уже с самым близким другом, мы играли в Шерлока Холмса и доктора Уотсона (именно так писалось имя легендарного доктора в русском советском переводе, а знаменитый фильм тогда ещё не сняли). Лазали мы с дружком по чердакам и подвалам, вынюхивая там следы возможных преступлений. И не замечали, горе – сыщики, как за нами крадётся дворник злой со снегоуборочной лопатой в руках, решивший, что мы позарились на склады драгоценного стекла – собираемых им бутылок. 
Едва смогли мы «сделать ноги»! Индейская сноровка помогла!

В общем, к литературе относился я всегда серьёзно, как к, собственно говоря, и все мы относимся к тому, что любим, и чем дорожим.

Книги стали для меня жизнью, а жизнь – открытой книгой.

В каждом возрасте было у меня несколько особо близких и любимых книг, нашедших отклик в  сердце. Это верные друзья до конца моих дней. Настоящие! Из тех, что никогда не предадут!

Их список будет опубликован в двадцатом (последнем) томе полного собрания наших сочинений, в разделе «Здравицы и  эпитафии».

Здесь же я хочу рассказать об одной из этих книг.

 О книге Эдуарда Лимонова «Это я - Эдичка», необычным образом ворвавшуюся в мою жизнь, и оказавшей на меня сильнейшее влияние.

В самом начале взрослой жизни, я, несколько, отошёл от чтения художественной литературы. Поступление в университет, армия, потом многогранный период после армейской адаптации – времени читать не было. Вернее приходилось читать то, что было необходимо – учебники, методички, материалы съездов,  уставы и приказы.  Во времена же так внезапно наступившей «перестройки», читали мы, пассажиры тонущего парохода под названием «СССР», разинув рты и выпучив глаза, газеты и журналы, наполненные невероятными разоблачениями и громкими сенсациями. Не замечая, увлечённые разнообразным и занятным чтивом, что наш корабль несёт на скалы.
Хотя был в этом и свой плюс. Железный занавес распахнулся, и стало возможно ознакомиться с тем, что раньше находилось под запретом. Вкусить запретный плод.

И вот случилось незабываемое!

Жарким июньским днём 1991 года я, счастливый тем, что закрыл летнюю сессию, сбежал по крутой улочке, спускающейся от Казанского Университета к центральной улице Баумана, и наткнулся на книжный лоток, укрытый от палящего солнца провисшим полосатым тентом. Бегло взглянув на книжный развал, я заприметил книженцию в тонкой обложке, на которой была схематично изображена совокупляющаяся парочка, и было выведено: Эдуард Лимонов «Это я – Эдичка».
Раскрыв книгу на первой странице, я не мог оторваться от чтения! Ничего подобного до того момента, я в своей жизни не читал! Это был взрыв мозга! Я купил книгу. Она оказалась последней.

- А, ведь, шесть экземпляров завезли! – поведал продавец в мокрой от пота панамке.

 Я читал книгу по дороге домой, в переполненном трамвае, читал дома, сидя на балконе, с прилипшим к нижней губе потухшим окурком, затем, едва успев наполнить канистру пивом в ларьке на пригородной остановке, и влетев в отъезжающий «Икарус», продолжил чтение в автобусе.

Ко мне подсела пожилая женщина. Лет сорока.

 Сначала я не заметил, а потом обратил внимание, что и она читает увлечённо, заглядывая мне через плечо.  Мы доехали до конечной остановки «Светлая Поляна». Я собирался захлопнуть книгу, но, женщина взмолилась буквально,

- Молодой человек, если вы не очень спешите, давайте дочитаем эту главу до конца! Очень хочется узнать, чем всё окончится.

Спешить мне было некуда. Мы, с попутчицей переместились на автобусную остановку, совершенно пустую, так как весь дачный люд уехал на давешнем «Икарусе». В обступившем остановку смешенном лесу, с преобладанием высоких корабельных сосен было непривычно тихо. Птицы не пели из-за жары. Настоянный на ароматах древесной смолы горячий воздух был неподвижен.

Дочитав главу, мы посмотрели друг на друга. Женщина была весьма миловидна. Этакий, едва начавший сохнуть, усыпанный веснушками рыженький подсолнух, с приятными манерами, и умными глазками. 

Я же всегда был красавцем! О ту пору – двадцатилетним.

- Ещё главу? – спросил я.

- С удовольствием! – ответила незнакомка.


- Хотите, почитаю вслух? – предложил я.

- Да, если вас не затруднит! – согласилась женщина, вынув из сумочки тонкими длинными пальцами пачку сигарет «Fine 120».

– Не желаете? – предложила она закурить, вертя меж пальцами другой руки зажигалку.

«Интеллигентная дама» - подумал я. И, вдохнув дым изысканного французского табака, принялся читать вслух.

Это было что-то!  Я не предполагал, о чём будет поведано в следующей главе.  А там началось такое, что голос мой сделался надтреснутым, пересох от волнения!

Я вспомнил про пиво.

- Хотите пива? – предложил я неожиданной спутнице.

- Хочу, - ответила интеллигентка. – Но, как мы будем пить? Ведь нет стаканов.
- Прямо из канистры! – ответил я.

Эпоха пластиковых стаканчиков, пластиковой посуды, пластиковых идей и пластиковых людей, хоть и стояла на пороге, но ещё не наступила. И если не было стаканов (стеклянных) под рукою, то люди пили пиво из банок (трёхлитровых), или из целлофановых пакетов (двойных, во избежание протечки). Из канистр же пили крайне редко, лишь в экстремальных ситуациях.

Как раз такая ситуация возникла.

Отвинтив крышку, я поднял тяжёлую канистру на уровень лица и, задрав голову, приложился к горлышку, делая быстрые мелкие глотки. Пиво было свежим и холодным. Свежесть пива сохранялась около шести – семи часов. За это время его надо было употребить, иначе оно превращалось в «пыво», как мы с друзьями называли утративший срок годности, скисший напиток. Бутылочное пиво хранилось пять – шесть дней. О консервантах в пиве мы тогда не подозревали.

Настала очередь рыжей любительницы литературы. Я преподнёс объёмный сосуд к её лицу. Женщина, слегка помедлив, протёрла его ладошкой, раскрыла ротик, обхватила губами горлышко, и начала делать глотательные движения. В этом момент, или она поторопилась, или я не выдержал нагрузки, но, неожиданно, мощный поток бурлящей пены вырвался из канистры и брызнул женщине прямо в лицо! Женщина отдернулась, и пиво залило её белую футболку, аж до самого пупка! Каковой, пупок, и прочие принадлежности её вполне ещё стройного тела, мгновенно проступили сквозь намокшую одежду.

- Катастрофа! – воскликнула рыжая, вскочив и отряхиваясь.

- Простите! Это я виноват! – извинился я, опустив канистру на усыпанную хвоей землю.

 Вытерев мокрое лицо кружевным платочком, женщина протянула мне руку и представилась,

- Элла! Преподаватель филологии!

- Дамир. Студент – историк, - пожал я узкую ладонь, смутившись от чего-то.

- Как вас по отчеству? – обратился я к Элле.

- Элла Борисовна! Но вы зовите меня по имени. И, вообще, давайте перейдём на ты. Я, ведь, не такая ещё старая. И, знаешь что, давай попробуем ещё пивка. А то у меня по усам текло, а в рот не попало!

Мы повторили эксперимент с канистрой. На этот раз удачно!

К остановке стали подходить люди с рюкзаками и котомками. До прибытия очередного автобуса оставалось немного времени.

- Дамир, давай уйдём с остановки. А то мне неудобно так, - Элла Борисовна указала на мокрую одежду.

Подхватив сумки и канистру, мы двинулись по просёлочной дороге, и, пройдя шагов двести, уселись на лежащей у обочины поваленной сосне.

- Можно, теперь я буду читать? - предложила Элла, после того, как мы в очередной раз утолили жажду.

- С удовольствием послушаю, - ответил я, предавая ей книгу. Не представляя ещё, какое это будет эстетическое удовольствие.

Элла, вдохновенная свежим напитком и кружащими голову запахами леса, красивым поставленным голосом начала читать новую главу.

Мы двигались по незнакомой книге, как по минному полю, не ведая, что  будет дальше, и, не догадываясь о скрытых меж её страниц опасностях.

Следующая глава была настолько пикантной, что даже я немного засмущался. Элле же было хоть бы хны. Когда Лимонов употреблял ненормативные выражения, рыжая чтица выговаривала их с особым удовольствием. Откровенные сцены она прочитывала с придыханием. Не отрываясь от чтения, женщина красиво закурила, делая паузы на смачные затяжки. Мы выпили ещё пива. У меня стали гореть уши и кружиться голова.
Прочитав очередную сцену, Элла отложила книгу, и внимательно посмотрев мне в глаза, спросила,

- Ты бы так смог?

- Как? – включил я дурака.
Элла сообщила движениями языка, - т.е. чтением, не подумайте чего! – что она имела в виду.

- Не знаю, Элла Борисовна, - назвал я её по имени – отчеству, пытаясь таким образом вернуть в реальность, из книжного зазеркалья.
Но, не тут – то было!

- Ну и жара сегодня! – сказала Элла, снимая майку через голову.

Женщина осталась в белом гипюровом лифчике, и в короткой джинсовой юбке. Сейчас так ходят по центральным улицам больших городов. Тогда же, и в лесу, такой наряд мне показался слишком  смелым.

- Майка липкая и противная! – объяснила Элла свои действия.

Она, заложив страницу сорванным цветочком, сунула книгу в одну из своих матерчатых сумок, затем сняла туфли, и, взяв их в руки, босиком пошла по пыльной дороге.

- Теперь ты просто обязан проводить меня до дачи, - бросила она, обернувшись.

Я, подхватив одной рукой сумки, другой подняв наполовину опустевшую канистру, пыхтя и отдуваясь, двинул за Эллой Борисовной навстречу новым литературным приключениям.

Пройдя немного по горячему песку просёлочной дороги, мы свернули на узкую лесную тропинку, ведущую к Волге, на берегу которой и находились дачи. Элла Борисовна шла впереди меня, виляя бёдрами. Вдруг, вскрикнув и схватившись за ногу, она картинно опустилась на пенёк.

- Что случилось? – спросил я, опустив на тропинку канистру и сумки.

- Не знаю, посмотри, - ответила женщина, вытянув ноги.

Ступни её были в дорожной пыли. Я, наклонив канистру, промыл их драгоценным пивом.

- Первый раз мне незнакомец моет ноги пивом! – продекламировала Элла.

- Какой же я незнакомец, Элла Борисовна? Мы с вами почти два часа знакомы!

- Два часа, как две жизни! – ответила, нараспев, романтичная особа.
 
Внимательно изучив маленькие, почти детские, ступни её изящных ножек, я не обнаружил никаких видимых повреждений.
Зато обнаружилось нечто другое. Нижнее белье на Элле Борисовне кардинально отличалось от верхнего – оно было чёрным.

- Да, так бывает, - поймав мой взгляд, сообщила Элла Борисовна, - с утра спешила на занятия. Надела, что нашла.

Я, сделав над собой усилие, поднялся спешно. И пошёл быстрее, от греха!
Теперь мы шли в таком порядке. Впереди я с канистрой и пакетами в руках. За мной босая Элла Борисовна налегке.

 - Муж улетел в Киев, на конференцию! – сообщила Элла Борисовна.

- А кто у вас муж? – поинтересовался я.

- Муж у нас профессор – филолог, специалист по диалектам старославянского языка.
- Ничего себе!

- Обычно мы ездим на дачу, на машине, недавно «девятку» купили, - не удержалась Элла Борисовна от хвастовства.

 «Девятка» - это было круто!

- Живут же люди! – воскликнул я.

- Ах, разве это жизнь! – вздохнула Элла. – Одно и тоже всё –  работа, дом и дача. Вот сегодня на автобусе на дачу поехала, впервые за много лет, и сразу целое приключение!

Ближе к реке деревья вокруг тропинки сменили густые кусты акаций.  Песчаный грунт поменялся на растрескавшийся асфальт.

- Ах! – воскликнула Элла.

- Что с вами? – обернулся я.

- Асфальт горячий! Ноги обжигает!

Элла, стоя на одной ноге, пыталась надеть туфлю.

- Можно на тебя опереться? – попросила она, смешно балансируя, между живых колючих стен.

- Конечно! – я, оставив поклажу, подошёл к Элле и подставил ей плечо.
Она, обняв меня одной рукою за шею, пыталась вставить ногу в узкую туфлю. 
Руки женщины были горячие, дыхание горячим, я  сам нагрелся до предела. Ещё и солнце в этот день словно с цепи совалось.

«Держаться!» - приказал я себе.


Но это было непросто!
Элла, надев туфли, вновь пошла впереди.

Мы подошли вплотную к дачам. Между высоких деревьев показались блестящие на солнце металлические  крыши.  С пляжа доносился стук мяча и детские крики.

- Вот и наша дача, - показала Элла на стоящий с краю  двухэтажный особняк.
Открыв калитку в сплошном деревянном заборе, охватывающим дачное товарищество, мы прошли с заднего хода на тенистый участок, окруженный естественной оградой из сплошных кубически постриженных кустов.

- Видишь, как удобно! – рассмеялась чему-то Элла. – И соседи н не увидели!
Мы поднялись в дом. Я, поставив сумки и канистру на пол, с восхищением осматривался. Что тут сказать – красиво люди жили! Профессура!
Элла бабочкой упорхнула на второй этаж.
Вскоре сверху донёсся её голос.

- Можешь принять душ! В  жару это очень помогает!

- Спасибо! – ответил я. – Я потом, у себя, на Волге искупаюсь.

- Никаких спасибо! – Элла свесилась со второго этажа. – Я тебя так сразу не отпущу. Мы с тобой сейчас окрошкой отобедаем.

- Где душ? – спросил я.

- Видишь дверь под лестницей. Полотенце там возьми большое белое.

Я с удовольствием принял душ, смешивая горячую воду, текущую из раскалённого небесным светилом стального бака, с холодной, поднимаемой из глубины земли, артезианской.

Затем душ приняла и Элла. Она, как вышла в полупрозрачном заграничном халатике, с изображеньями длинноногих цапель и цветущих кувшинок, так и осталась в нём, развевающимся при её порхании по кухне - веранде.

Мы в четыре руки приготовили окрошку, вылив в неё остатки пива.

Элла Борисовна достала из буфета два больших пузатых бокала, а из холодильника бутылку вина с надписью на немецком языке.

- «Молоко любимой женщины». Сухой рислинг. Муж привёз недавно из ГДР. В жару самое то, - прокомментировал Элла, вручая мне штопор.

Потом мы ели настоянную на татарском пиве русскую окрошку, запивая её немецким вином. Потом мы много болтали и смеялись. Потом Элла поставила на проигрыватель фирменную пластинку с твистом и рок – н – роллами и мы принялись скакать и вертеться. Потом мы открыли вторую бутылку – молдавского красного.
Элла поставила пластинку Карела Гота. Сладкоголосый чешский соловей пел страстно и проникновенно, а мы с Эллой слились в одно в медленном и томном танце. Мы совсем потеряли головы, и тонкая красная черта была уже под нашими ногами.

- Подожди! Подожди! – вдруг отстранилась Элла.
Глаза её сверкали, как агаты. Грудь вздымалась и опускалась часто. Щеки раскраснелись.
Хозяйка дома взлетела по лестнице на второй этаж.

- Хочу преподнести тебе сюрприз! – закричал она сверху. – Поднимайся, только когда позову.

Я, сев за стол, допил вино из своего бокала и начал ждать.

«Нехорошо, всё это!» - думал я. – «Она ведь замужем! А мы… сейчас… прямо на супружеском ложе»

Да, друзья, в двадцать лет оставались у меня ещё принципы! Это потом я превратился в циничного молодого, а потом и не очень молодого негодяя. А в то, далёкое, лето ещё мучила меня совесть, ещё оставались у меня какие-то моральные приоритеты, полученные частью от воспитания, частью от чтения правильных книг!
С другой стороны, я понимал, что ничего не смогу с собой поделать. Моя природа бушевала во мне! Элла разбередила молодые желания. Я сознавал, что мне не справиться одному! Что, как только Элла прокричит: «Иди ко мне!»  я тут же к ней и побегу, забыв про всё, влекомый непреодолимой страстью!

Тогда я думал, что не верю в Бога.

 Хотя были в моей короткой жизни два – три случая, особенно во время службы в армии. Когда, наедине с, казалось бы, непреодолимым злом, я, по наитию, идущему из глубины души, обращался напрямую ко Богу. И, как-то это, может быть по совпадению, но помогало!

А может это я себе внушал? И ситуации разруливались сами?

В тот жаркий летний вечер, разрываясь от сомнений, изнеможенный плотской страстью, я произнёс отчаянно и громко: «Боже, помоги!»


Затем случилось вот что.
- Сюрприз! – раздался голос.

Сей голос был подобен грому в ясный день! Не оттого, что б я его не ждал. Мучаясь внутренне, я был давно уже на старте, звеня от вожделения напряжённым молодым телом! Нет! Голос раздался вовсе  не оттуда, откуда я ожидал его. Не из манящей затемненной спальни! Голос раздался от крыльца.

Мужской! Такой изящный баритон!

Входная дверь открылась, и в дом вошёл высокий седовласый пожилой мужчина с толстым кожаным портфелем в одной руке, и с букетом полевых цветов в другой.
Я поднялся со стула, держась за край стола дрожащую рукой.

Мужчина, увидев меня, остановился и замер, в бесконечном удивлении.
Настала тишина. 

Стало слышно, как на реке кто-то пытается завести лодочный мотор. Громко тикали настенные часы. Муха билась о стекло, хотя другая половинка окна была открыта.
Мне захотелось стать мухой и улететь на далёкую волшебную помойку!

Наконец тягучую жаркую осязаемую тишину разорвал раздавшийся сверху, словно бы из поднебесья, ангельский голосок:

- Представление начинается!

И началось!

2

Раздался громкий стук шагов, и на верхних ступенях лестницы показались сначала голые точёные ножки Эллы Борисовны, обутые в туфли на высоченных каблуках - шпильках, а затем и она сама одетая в нечто невообразимое и до того мною ещё не виданное. Наряд её мог бы быть описан словами из сказки, в которой героине ставится невыполнимое условие – придти не голой, не одетой. Как известно, героиня сказки наша выход, накинув на себя рыболовную сеть. Примерно тоже самое, но в виде короткого платья, было на Элле Борисовне! Все ея прелести были наружу, и в тоже время, как бы под одеждой. 

Увидев мужа, Элла Борисовна вскрикнула, чуть не поскользнувшись, но, быстро взяла себя в руки.

- Игорь?! Ты не уехал?! Что случилось?! – воскликнула она.

- Нет, не уехал, как видишь! – отвечал Игорь, переводя взгляд с жены на меня и обратно.

 – Поляки и словаки отказались от участия в мероприятии, сославшись на опасность чернобыльской радиации. Хотя, в  прошлом и позапрошлом годах, спокойно себе  приезжали. Две недели принимали противоядие в виде горилки – и ничего!  Да и украинские коллеги как-то себя странно повели. Не настояли, как обычно. В общем, сорвалась конференция.

Игорь, поставив портфель на стул, протянул жене букет,
- Это тебе!

Прогрохотав каблуками, и вновь, едва не споткнувшись, Элла Борисовна сбежала вниз по лестнице, и, свалившись на шею мужа, приняла букет.
Такая трогательная была сцена!

- А у нас тут казус вышел! – радостно улыбаясь начала весёлая жёнушка полуоправдательную, полуобъяснительную речь.

 – Представляешь Игорёк, как меня выручил этот молодой человек. Кстати, познакомьтесь! Мой муж Игорь Кириллович, профессор, доктор наук.

- Дамир, студент-историк, - представился я.

- Где учитесь? В университете? – спросил Игорь Кириллович, глядя не меня внимательно.

- Да, перевёлся, вот, на заочный.

- Что так?

Я начал было объяснять.

- Потом, потом! – перебила нас Элла Борисовна, - Да вы  садитесь.
Мы втроём уселись за стол.

- Представляешь, Игорь, как я обязана Дамиру! – продолжила Элла Борисовна. Говорила она быстро и весело. Слова слетали с её губ, как лепестки с отцветших яблонь. – В автобусе, я обратила внимание, что сидящий рядом молодой человек читает книгу. По привычке, я поинтересовалась украдкой, что сейчас читает молодёжь. И тут наткнулась на такое, что меня невероятно заинтересовало. Потрясающее чтиво! Всю поездку мы так и прочитали, сидя бок о бок. А, когда приехали на конечную, я попросила его дочитать главу – настолько это было захватывающе и интересно! И, главное, какой слог, каков стиль изложения!

- И кто же автор? – спросил Игорь Кириллович, заинтересовавшись.

- Эдуард Лимонов.

- Знаю Лимонова, -  кивнул профессор. – Мы мельком виделись  с ним в Париже, несколько лет назад.

- Ты с ним знаком?! – вскричала Элла Борисовна.

- Вы были в Париже?! – удивился я.

Наше, усиленное жарой и обусловленное прочими факторами нескрываемое удивление, явно польстило профессору.

Он, сняв пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула. Потом протерев высокие залысины салфеткой, степенно отвечал.

- Не то, чтобы я с ним знаком, но, на встрече с русскими эмигрантами мы пообщались мельком. Он предложил мне свой роман. Как его…

- «Это я – Эдичка»! – показал я профессору книгу.

- Да, точно, «Эдичка» - профессор взял у меня книгу, осмотрел обложку, раскрыл и, с любопытством, стал читать.

- Ты не голоден? – спросила Элла Борисовна мужа.

- Пить хочется, - оторвался профессор от книги.

- Вина? – вопросила примерная жена.

- Вина, так вина! – кивнул профессор. - Что там у нас осталось?

Элла распахнула створки буфета и стало видно несколько рядов разнокалиберных бутылок. Зрелище потрясающее! На фоне их и Эллочка в своём наряде слегка поблекла.

 Или это уже начали сказываться во мне ранние предпочтения будущего алкоголика, как правило отдающего приоритет вину пред женщинами, или мешающим и женщин, и вино, в один взрывной коктейль.

- Давай «Цинандали», оно вроде уже открыто.

Элла Борисовна принесла нам «Цинандали».

- Так, если позволишь, я продолжу рассказ про нашу встречу, - лепетала Элла, дрожащими руками нарезая пахучий сыр. – Наш юный друг угостил меня пивом, но неудачно, и вся моя одежда оказалась залитой пеной. Потом, я подвернула ногу, и юноша, как истый джентльмен, проводил меня до дому, донёс мои сумки. Я, конечно, решила его отблагодарить….

- Вот это место очень интересное! – произнёс профессор, оторвавшись от книги.
Я замер внутренне, но оказалось, замечание касалось текста. Жену профессор слушал рассеянно, держа в одной руке раскрытую книгу, а в другой бокал с «Цинандали», который он периодически подносил к шевелящимся губам.

- Расскажу краткую предысторию, - вдруг сообщил он. - Лимонов предложил мне свой роман в нескольких номерах эмигрантского журнала. Но, сами понимаете, везти его в Союз было небезопасно. Тогда я купил книгу во французском переводе. По-моему, у него и купил. Сообщу вам, что русский текст много выигрывает! 

- Конечно! Любая книга лучше на языке оригинала, - попытался я вставить что – нибудь умное.

- Не соглашусь с вами, молодой человек, - профессор откинулся на стуле. – Вы знаете, к примеру, что известнейшие французские романы девятнадцатого века, настолько выигрывают в русском переводе, что некоторые из них французы потом переводили обратно с русского языка на французский, дабы они наполнились большей красотой и глубиной художественного слова.

- Невероятно! – воскликнул я.

Профессору, судя по всему понравилась моя откровенная реакция.

Элла Борисовна пыталась продолжить свою версию нашей с нею встречи, но профессор слушал невнимательно. По моему, эти женины байки, доводилось слушать Игорю Кирилловичу не впервой, и его уже мало трогало разнообразное однообразие случайных встреч его впечатлительной супруги. 

Зато общаться со мной профессору понравилось. Не знаю чем, но я ему приглянулся.
Уставшая от всех событий дня, Элла Борисовна вскоре покинула нас, пошла прилечь на полчаса, да так и уснула.  Мы вдвоём с профессором засиделись до темна.
Допили «Цинандали». Потом Игорь Кириллович достал из портфеля и водрузил на стол бутылку армянского коньяка.

- Так и не доехал ты до Киева, - сказал профессор, разливая янтарный напиток по рюмкам с золотыми ободками.

Мы говорили обо всём. О литературе, о истории.

 Я с юных лет, друзья, такая сволочь, что могу с представителем любой профессии, любой социальной категории, любого пола и возраста, политических взглядов и религиозных убеждений поддержать увлекательную беседу и сойти за «в доску своего». Моей заслуги в этом мало, ведь я стою, пока ещё уверенно, на неколебимой башне, построенной из тысячи прочитанных томов, держа в руке воздушный шар, наполненный чужими гениальными мыслями, выдавая их, порою, и за свои.  И пусть любовь к литературе не принесла мне ни копейки, зато благодаря изящной речи, и имитации знаний из разных областей, я познакомился со многими достойными и по-настоящему  интересными людьми.

 Даже и с самим Эдуардом Лимоновым!

 Но об этом знакомстве речь пойдёт в заключительной части нашего рассказа!

Сейчас же вернёмся в тот далёкий летний вечер, на веранду профессорской дачи.
В том вечере был ключевой момент. Вернее даже два. Но, о втором попозже! Я, по наивности, подумавшей, что всё уже утряслось и перетёрлось, никак не ожидал такого поворота. Где – то между третьей и четвёртой рюмками армянского напитка, профессор вдруг замолчал надолго, а затем, посмотрев на меня внимательно и строго, спросил,

- Ну, как тебе моя жена в постели?

- Игорь К…кириллович, к…как вы могли подумать такое? М…между нами не было ничего подобного! – ответил я, заикаясь от волнения.

- Почему же не было? – наклонился ко мне Игорь Кириллович. Глаза за толстыми очками превратились в ледышки. – Что помешало?

- Как можно это? – отвечал я, покрывшись холодным потом.

- Почему же она в таком виде разгуливала тут, по дому? – профессор взял меня цепкими пальцами за плечо, и ещё ближе приблизил ко мне своё суровое лицо.

- Вы это у неё спросите! – выкрикнул я, вдруг разозлившись, и сбросив профессорскую руку. – Я же нечего такого не хотел! – и, ничего лучшего не придумав, добавил для подтверждения, - Честное комсомольское!

С профессором вдруг случилась перемена. Резко поднявшись из-за стола, он подошёл к стене и, опершись лбом о согнутую в локте руке, затрясся мелко и беззвучно. Рубашка на его спине намокла от пота, сверкающая на манжете золотая запонка ритмично билась о плачущую смолой полоску сосновой вагонки. 
Я поднялся, чтобы его утешить, подошёл, и со словами,

- Игорь Кириллович, нет повода для слёз, - похлопал профессора по плечу.

Профессор живо развернулся, посмотрел на меня, и трясясь, съехал по стенке на пол.

Тут я понял – он не плачет, а смеётся! И смех этот вскоре перешёл в тот, что литераторы издревле называют гомерическим!

- Честное комсомольское, говоришь? Ха – ха – ха!

Мне было приятно видеть профессора смеющимся, и я тоже стал немного посмеиваться. Так мы с ним и ржали, как два сумасшедших!
Просмеявшись, профессор, заметно преобразился. Вообще преобразился. Он пошёл переодеться, наконец. И вскоре предстал в невиданной в наших краях одежде – шортах и гавайской рубахе.

- Сейчас пойдём купаться, - объявил он мне.

И мы пошли купаться.

Народу на пляже было, как днём. Горели костры, звенели гитары. Мы едва не споткнулись о сидящую на отшибе парочку.

Раздевшись у самой воды, и сложив одежду на одну из дюралевых лодок, мы вошли в реку. Вода в реке была тёплой, словно в ванной. Мы отплыли достаточно далеко от берега. Я вспомнил недавно вышедший фильм «Асса». Там тоже старший по возрасту герой, пригласил младшего искупаться в море. Хотел утопить из ревности, но не утопил.

 «Не затеял ли профессор, чего подобного?» - пришло мне в голову. 
Мы плыли по ночной реке всё дальше и дальше от берега. Шум за спиною становился тише. Над головой сверкало созвездие Рака.  Впереди, лежащей на воде светящейся цепочкой, мигали бакены, указывающие на фарватер.

- До бакенов? – предложил Игорь Кириллович.

- До бакенов! – на сдрейфил я.

- Чем тебе нравиться роман Лимонова? – спросил профессор, неторопливо загребая.
 
- Своею честностью! – ответил я, шумно выпуская воздух. – Он честен со своим читателем. Не пытается выглядеть лучше, чем он есть. Даже наоборот, показывает все свои пороки. Можно сказать, срывает с себя одежду вместе с кожей.

- А если это он так рисуется? – поинтересовался Игорь Кириллович меж гребками.

- Нет! Не рисуется! Это же чувствуется! У человека в душе кровавая рана, и он делится своей болью. Тут не соврёшь!

- Хорошо сказал! – засмеялся профессор.

- Как ты думаешь? Он часть русской литературы?

- Конечно! Без сомнений!

- А знаешь, чем русская литература отличается от западной?

- Чем? – поинтересовался я.

- Своею святостью.

- Чем – чем?

- Идеалами святости. Вот ты возьми древнерусские былины, или сказки – в них нет супружеских измен. В них жёны свято ждут своих мужей из походов.

«Больная тема у профессора», - подумал я.

- А теперь берём древнейший британский эпос про короля Артура, и что мы видим? Жена  короля Артура изменяет ему с его лучшим рыцарем Ланселотом Озёрным. Об этом знает весь двор, и сам король знает, и эта парочка изменников знает, что Артур знает! Но все делают вид, что ничего не происходит!

- Но ведь это только в сказках и былинах русские люди представляли себя святыми, - возразил я. – В жизни то, наверняка не так всё было чисто и пушисто!

- Без сомнения! – ответил профессор. – Но, ведь, я говорю про идеалы святости присущие русской литературе. Возьмём  Пушкина. Его образ жизни не секрет ни для кого. Но посмотрите на героинь его произведений! Татьяна Ларина, героиня из «Дубровского» запамятовал её имя, и Катерина из «Капитанской дочки» - это же святые женщины!

- Да уж! – ответил я.

Мы подплыли к бакену, ставшему огромным, и ухватились за поручни.

- А у французов, в их великой французской литературе, что мы видим, кроме изящества и сверх - изящества – сплошной разврат! А ведь искусство отражает настроение народа.

- Это точно! – согласился я, восстанавливая дыхание.

- Так вот, Лимонов твой, он более западный писатель, чем русский. И писал он свой роман более для них – для американцев и французов. Сейчас уже и разница меж ними почти стёрлась. Ты, конечно, в восхищении от разных сцен запретных и  от мата.

- Это для меня не главное, - ответил я. – Хотя в этом он, конечно, оригинален!

- Оригинален! – вскричал профессор, качнув бакен. С его верхушки, захлопав крыльями, взлетела, и с криком улетела в ночь разбуженная чайка.

 – Ты говоришь это только от неведения. Лимонов очень много взял от Генри Миллера, такого ты, конечно, не читал!

Я покачал головой.

- А Генри Миллер стоит на плечах Генри Торо. Это настоящие самобытные корни американского литературного древа.

Я изо всех сил пытался запомнить эти имена.

- Интересно, - поинтересовался профессор, раскачивая бакен, - Чаек больше нет?
Затем он ловко взобрался на бакен.

- Залезай! – протянул мне профессор жилистую руку.

Мы сели рядом, плечом к плечу. Беседа наша продолжалась.

- Не замёрз, - спросил профессор, положив мне руку на плечо.

- Нет, - ответил я, беззаботно болтая в воде ногами.

- Откровенные сцены, - конечно заводят, вернулся вдруг Кирилл Аркадьевич к нашему роману. – Особенно сцена, когда герой Лимонова сосёт член у негра на помойке. Ты бы так смог?

- В смысле? – удивился я, искренне.

- В прямом, - произнёс профессор дрожащим голосом.

 Его рука легла мне на плавки. Я вздрогнул от неожиданности. Профессор, неверно восприняв моё замешательство, усилил нажим.

Я изо всех сил врезал извращенцу  и тот полетел в воду.

- Ты чего?! – закричал он.

- А ты чего?! – ответил я.

Пока профессор взбирался на бакен с одной стороны, я, оттолкнувшись, прыгнул в воду с другой. Отплыв немного, я обернулся.  Начинало светать. Подул утренний ветерок. На покачивающимся на лёгкой волне бакене, держась за щёку, сидел бесконечно одинокий профессор.

- А как же святость, Игорь Кириллович? – крикнул я ему.

- Так это же только на страницах нашей родной литературы! – ответил смущённый учёный муж. 

- Всё это устарело! Нашему поколению не нужны ваши ханжеские идеалы! Реальная жизнь! Жизнь без прикрас и ретуши должна быть на страницах книг! Наши идеалы – не ваши идеалы!

Повернувшись к берегу, я поплыл саженками.
 
Доплыв, и наскоро одевшись, я добежал до профессорской дачи. Забрал свои вещички и канистру. Уже выйдя в заднюю калитку я вспомнил про книгу. Пулей вернувшись на дачу, я схватил книгу со стола, уронив впопыхах вазу с полевыми цветами. Ваза упала на пол, но не разбилась. Лишь вылилась вонючая вода.

«Надо же», - подумал я про себя. – «Какой красивый издали букет! И как вблизи воняет!»

- Игорь, это ты? - раздался сверху сонный голос Эллы Борисовны.

- Это не Игорь, - ответил я.

- А где Игорь?

- Качается на бакене! - ответил я, и не дожидаясь новых вопросов, зажав подмышкой книгу, умчался прочь, навстречу полной приключений жизни!

3

Прошли года. Да не прошли, а пронеслись! Я зачем-то женился, и супруга повсюду таскалась за мною. Как-то, на заснеженной улице, она дёрнула меня за рукав пальто, и я чуть не выронил пакет с бутылкой водки и мандаринами. Вспыхнувшее праведное возмущение, мгновенно сменилось радостью, когда я узнал причину таковой её реакции.

- Смотри! Да не туда, а на афишу! Твой любимый Лимонов приезжает!
 
Я обомлел, глазам не веря!

На наклеенной на заборе афише, было написано примерно следующее: «Эдуард Лимонов и Гейдар Джамаль. Беседы о будущем России». Далее были указаны место и дата.
- Так это же сегодня! – воскликнул я. – Вот так сюрприз!

- Сегодня мы вряд ли сможем впихнуть Лимонова в наш график, - заявила супруга.

- Для Лимонова у нас всегда найдётся время, - ответил я, посмотрев на часы.

Было начало первого. Мы направлялись на матч по хоккею с мячом, на стадион «Звезда» находившейся на территории казанского артиллерийского училища. Это недалеко от нашего дома.

Погода стояла превосходная. Мороз и солнце!

У входа на стадион нас ожидал друг Терех.

- Морозец, однако! - приветствовал он нас, хрустя снежком и  притоптывая на месте.

- Сейчас согреемся, - указал я ему на пакет.
 
- Не пустят с водкой! – указал осторожный Терех на усиленную курсантскими патрулями милицию у входа на стадион.

- Ничего нас не остановит! Мы пойдём своим путём, - ответил я другу. – За мной!
Я знал куда идти. Обойдя стадион,  мы преодолели невысокий забор. Сначала перелез я. Потом мы перебросили жену, в те годы лёгкую, как снежинка. Последним перебрался Терех.

Смешавшись с бодрой толпой болельщиков, мы расположились на деревянной трибуне, и сразу приняли по сотке. Непьющая водку супруга, отрывалась на мандаринах!

- Отличное начало дня! – заявил согревшийся Терех, жмурясь от удовольствия и от яркого январского солнца. – И на стадион без билетов пролезли, и водкой угощают!

- Ты ещё не знаешь главного! – сообщил я загадочно.

- Что такое?

- Сегодня мы идём на встречу с Эдуардом Лимоновым!

- Не может быть! – вскричал Терех.

В тот же миг наша «Ракета» забила гол, и крик Тереха потонул в радостном рёве болельщиков.

- Вот вам, мусора московские! – закричал стоящий рядом бабай – болельщик, в потёртой дублёнке с поднятым воротником, и утеплённой ватином неопределённого цвета тюбетейке на красной от мороза лысой голове. В одной руке у него был флаг Татарстана, в другой горн с прикреплённым пионерским вымпелом.

- Националист? – спросил я у него.

- А что? – спросил бабай с вызовом.

Супруга толкнула меня локтем в бок.

- С кем играем- то? – наконец поинтересовался Терех.

- С московским «Динамо».

- Тогда по любому, главные мусора!

Бабай похлопал Тереха по плечу. Я, чтобы не быть в его глазах нехорошим человеком, предложил бабаю,

- Выпьете?

- Мусульмане вино не пьют! – ответил бабай строго.

- Я вам вина и не предлагаю. Это водка! – показал я ему бутылку «Гимаевской».

- Водку буду! – подумав, согласился бабай. – Про неё в Корне ничего не сказано. 
Мы выпили на этот раз уже на троих, ибо эпоха пластиковых стаканчиков, увы, способствовала.

- Что там с Лимоновым? – поинтересовался Терех.

- Сегодня у него будет встреча с читателями во Дворце Химиков! Лекция Лимонова и какого-то Гейдара Джамаля.

- Невероятно! – воскликнул Терех. – Неужели увидим Самого?!

 Тут надо заметить, что я этим Лимоновым, в своё время, друзьям все уши протрещал. Привычка делиться прочитанным засела во мне на всю жизнь.
 
К тому времени, заканчивались девяностые. Надежды, питавшие граждан нашей страны в их начале, увы, мягко говоря, не сбылись. Распад Союза, войны, обнищание, разруха! Россия не имела в мире ни веса, ни уважения! Внутри страны – война всех со всеми! Многие находились на грани отчаяния!

Но, только не я! Признаюсь честно, в эти самые девяностые, я как сыр в масле катался. Постоянно денежки у меня водились. Хотя я не был ни «коммерсом», ни «челночником», ни «братаном-спортсменом». Просто устраивался удачно на разные денежные работы. В кооперативы различные, создаваемые моими более умными  товарищами, где, прилагая минимум усилий, можно было заработать большие бабки.
Я ездил на международные футбольные матчи, и на концерты великих исполнителей. А уж в приобретении любимых книг и пластинок никогда себе не отказывал. 
Так вот добрался я и до Генри Миллера, и до Пелевина с Сорокиным. И всем давал их почитать, а то и дарил! Но Лимонов, как первая любовь, из представителей подобного рода литературы, так и оставался первым! 

После женитьбы дела пошли чуть хуже. Это и был, собственно, жизненный водораздел во всех отношениях.

- Ты что про Гейдара Джамаля говорил? – поинтересовался любопытный бабай.

- Да, он сегодня будет общаться с народом, на разогреве у Лимонова.

- Ничего не понял! – потряс бабай головой.

- На вот тебе, для понимания! – я протянул бабаю добавки.
Мы стояли уже спинами к полю, лицом к скамеечке с закуской. Лишь моя супруга, расположившись рядом выше, продолжала наблюдать за игрой, хлопая в ладоши и подпрыгивая, чему весьма способствовал мороз.

- Кызым, возьми-ка, - бабай протянул супруге конфетку. – Кушай! Замёрзнешь, ведь!

Повертев конфетку в руках, супруга подумала, и стала кушать.

- Спасибо, Кыш-Бабай! – поблагодарила она бабая.

- Да, я Кыш-Бабай! – засмеялся довольный старик.
- Кто такой этот Гейдар Джамаль? – спросил Терех у Кыш-Бабая.

- Это великий коммунистический суфий! – ответил Бабай. – Очень умный человек! Много пишет. Я его статьи в татарской газете читаю.

- Значит, мы сегодня увидим сразу двух писателей! – заключил Терех. – Поедите с нами? – спросил он у бабая.

Я не успел его предупредить.

- Поеду, если возьмёте! – обрадовался Кыш-Бабай.

Возражать было поздно.

- Тогда пойдём к тебе, готовиться к лекции, - предложил я.

К тому времени бутыль опустела. А у нас, как нам казалось - не было ни в одном глазу!

Кыш-Бабай взял мою супругу под руку. Они пошли вперед. Мы с Терехом двинулись следом, неся зелёный флаг и горн.

Чтобы подготовиться к лекции, мы взяли сразу два тома. Пришли к Тереху - он жил тогда ещё один. Приготовили наши любимые макароны по-флотски.

Когда Кыш-Бабай разделся, и мы пригляделись к нему, он оказался совсем не старик, а, напротив, почти молодой круглолицый шестидесятилетний мужичок.

В процессе подготовки к лекции, я рассказал Бабаю о Лимонове. А он поведал нам о Джамале. В общем, вечер прошёл очень продуктивно и познавательно.
Настала пора выдвигаться. Супруга пыталась отговорить нас от похода. Она почему-то считала нас пьяными. Но, на предложение пойти домой, ответила отказом и поехала с нами.

Мы вызвали такси. Водителем оказалась женщина. Это вызвало у Бабая прилив энтузиазма. Он, сидя на переднем сидении, всю дорогу сыпал комплиментами в её адрес.  Та лениво отвечала. Терех глядел в окно. Супруга с любопытством поглядывала на счётчик.

В фойе ДК Химиков мы приобрели у молодой анархистки-билетёрши билеты на политбеседу. До начала встречи время ещё было, и мы дружно направились в буфетную комнату. Взяли разливное пиво, к неудовольствию супруги.
 
- Про пиво в Коране ничего не сказано! – аргументировал Терех.

Кыш-Бабай утвердительно кивнул, сдувая пену.

- Тогда и мне возьмите кружечку, - попросила супруга, видно от отчаяния.
В общем, к началу встречи мы были готовы на сто процентов!

Стараясь никого не задеть, мы прошли на свои  места в последнем ряду. Кроме нас никто на этом ряду не сидел, и мы смогли расположиться достаточно вольготно. Бабай разложил на свободные места флаг и горн, которые отказались принять в гардеробе. 

Я огляделся. Публика была  разношёрстой. В основном утончённые филологические девушки студентки, с томиками Лимонова в руках, и важные профессорского вида дяди, видимо их преподаватели. Встречались и, похожие на панков, анархисты и плохо одетые деклассированные элементы.

Мы, как представители деклассированного элемента, находились на своих последних местах.

Вдруг Терех решил завести публику. Он начал бить в ладоши и скандировать:

- Эдик! Эдик! Эдик!

Я с трудом его урезонил. Супруга спешно отсела от нас.

Наконец на сцену вышли двое мужчин. Они прошли и сели за установленный посередине сцены стол с двумя микрофонами. Это были Эдуард Лимонов и Гейдар Джамаль.

 Сам Лимонов! Живой!

 Он сидел перед нами. Я дышал с ним одним воздухом!

Мужчины были одеты в чёрные кожаные куртки. На голове у Джамаля - беретка со звездой, а ля Че Гевара. Видок у обоих был такой, что я бы не удивился если бы они выложили на стол свои маузеры в деревянных кобурах, или перекинули через него свисающую до пола пулемётную ленту.

- Здравствуйте, товарищи! – начал Лимонов чуть сипловатым голосом. – Мы рады посетить столицу Татарстана, город Казань. Я тут впервые. Гейдар уже бывал в Казани, поэтому он и начнёт на правах старого знакомого.

После этих вступительных слов Лимонов откинулся на стуле, внимательно изучая зал, сквозь стёкла очков.

- Салам Аллейкам, товарищи! – начал красный суфий свою пламенную речь, окончания которой с нетерпением ожидало большинство присутствующих в зале.

О чём говорил Джамаль, честное слово, не помню. Это было, что-то про ислам и большевизм, по – моему. А может и нет. Меня постоянно отвлекал Терех, всё порывающийся вызвать Эдика к микрофону.  Еле я его угомонил. Вернее, Терех сам угомонился – заснул, наконец, громко посапывая.

Наконец Гейдар Джамаль закончил речь. Слово взял Эдуард Лимонов. К моему разочарованию говорил он только о политике. Призывал к поддержке его национал – большевистской партии. Сетовал, что ей отказывают в регистрации.
Наконец, настало время вопросов и ответов.
Я поднял руку и не опускал её до тех пор, пока Лимонов не обратил на меня внимания.

- Передайте микрофон молодому человеку в последнем ряду, - указал он на меня.

Я очень волновался.

- Эдуард, - начал я. – Извините, не знаю вашего отчества.
- Вениаминович.

- Эдуард Вене – вини – аминь – и – вич! – выдавил я из себя, наконец. – Какая политика?! Зачем политика? Пишите! Пишите больше! Вы для нас, как Бунин, как Тургенев! Мы ждём ваших новых книг с нетерпением.

- Молодой человек, - отвечал Лимонов, - заметно было и мне пьяному, - изрядно польщённый сравнением с классиками, - я бы рад писать, но сейчас не то время. Отечество в опасности! Сейчас мы должны консолидировать все силы, чтобы спасти его от окончательного разрушения.

- Полно вам, и без вас отечество спасут! – отвечал я. – А вы пишите книжки!
Я упустил момент, когда Терех вернулся из забытья. 

Он, блаженно улыбаясь, слушал наш с Лимоновым диалог. И тоже поднял руку.

- Передайте микрофон вашему товарищу, - попросил меня Лимонов, уставший видимо от моих призывов к писательству.

Терех поднялся, красный и довольный.

- Да вы сидите, - сказал ему Лимонов.

- Не могу сидеть в присутствии живого классика, - ответил Терех.

Лимонов совсем расцвёл!

 А рано!

- Эдик, это правда, что ты трахался с негром на помойке? – спросил Терех.
Весь зал повернулся к Тереху. Я готов был сквозь землю провалиться. Супруга спряталась за кресла.

- Молодой человек, - ответил Лимонов. – Во – первых, нельзя путать автора и его литературного героя. Это совершенно разные личности. А, во – вторых, я в тысячный раз повторю, не было этого!

Тут Кыш-Бабай вырвал у Тереха микрофон и стал о чём-то спрашивать Гейдара Джамаля, приунывшего было от отсутствия внимания к его персоне.

Супруга, пользуясь случаем, используя все средства вытолкала нас из зала.

- Всё! С меня хватит! – закричала она, как только мы покинули зал. – Едем домой!
Мне и самому было неудобно оставаться дальше.

Получив вещи в гардеробе, мы кое – как оделись и вышли на свежий морозный воздух, расставшись и с Эдуардом Лимоновым, и с Гейдаром Джамалем и с Кыш-Бабаем.

 Расставшись навсегда!
 
Судьба Кыш-Бабая мне неизвестна. Знаю только, что он бессмертен.
 
Гейдар Джамаль, как я узнал из СМИ, умер несколько лет назад.

 А сорок дней назад скончался Эдуард Лимонов, русский писатель. Его имя в крещении – Пётр. Помолимся за новопреставленного раба Божия Петра! Да простит ему Господь все его прегрешения вольные и невольные!

А что было, и чего не было знает только Бог. Людям это знать необязательно!

Вот на этой высокой ноте, и завершим нашу попытку литературного некролога, которую мы попытались написать в стиле Эдуарда Вениаминовича Лимонова, живого классика.

Живого по той простой причине, что классика бессмертна!
И вам всем многая лета!


25 апреля 2020.