Идеалы Просвещения

В эпоху Просвещения был распространен иронически-развенчивающий взгляд на человеческое общество. Свифт обрисовывал мелочность и убогость людей глазами Гулливера и гуигнгнмов, Вольтер презрительно смотрел на земные реалии глазами гигантского Микромегаса, Кант упоминал о легенде, согласно которой Земля – отхожее место, клоака, куда спускаются нечистоты из других миров. Развенчивая убожество якобы "венца творения", просветители не были человеконенавистниками, они стремились к новому, лучшему миру, верили, что объективно-остраненный взгляд на земные реалии и человека позволит прийти к лучшему будущему, "вечному миру", царству разума, добра и справедливости. Но они опережали время – и намного. Свифта объявили мизантропом, Вольтера – ядовитым насмешником-ниспровергателем, Канта – кабинетным мыслителем и мечтателем. Преодоление "несовершеннолетия", обусловленного неспособностью пользоваться разумом (по Канту), привело не к "зрелости", а к безумию – к национализму, имперству, стремлению разделить мир, а в 20 веке – к "старческому маразму", принявшему особенно безумно-агрессивные формы с национализмом, тоталитаризмом и эффектными средствами уничтожения. Ценности, идеалы, мечты просветителей оказались изничтожены, цивилизация, культура и наука были приспособлены к нуждам безумия и агрессии, разум искривлён и растоптан, добро и зло объявлены относительными. Повсеместное распространение образования не привело к улучшению общества. Примеры учёных мужей, который по уровню сознания недалеко ушли от африканских дикарей, у всех перед глазами. Вероятность осуществления на практике того сюжета, с которого начинался трактат Канта "К вечному миру" (вывеска на двери трактирщика с изображением кладбища и словами "Zum ewigen Frieden") с годами не уменьшается, а скорее наоборот. И оптимизм у мыслящих людей уже не абсолютный, с оговорками, с постоянной готовностью к худшему, к тому, что, достигнув самого низкого дна, можно услышать стук снизу. Видимо, до конца истории, о котором писал Фукуяма, всё же ещё очень далеко, будут новые шатания и деформации. Но надежда всегда есть и основание для оптимизма прежде всего – во всём том лучшем, что создала человеческая природа до сих пор.