Апельсин

Уже не помню, как во сне я оказалась в Российском Центре Химических и Ядерных Системных Исследований. Моя провожатая Алла Перфильевна водила меня по его подземельям, по всевозможным лабораториям, не забывая наставлять: перед входом и выходом надо открыть и закрыть все шесть врезных и навесных замков, вот этот — этим ключом, а этот — этим. В лабораториях на меня со стен таращились огромные круглые красные огни-глаза, они словно гипнотизировали, и было чуточку неуютно. «Эгхм... Вот до чего наука дошла — всё внутри машины, никаких тебе примитивных колбочек!» — уважительно думала я. А Алла Перфильевна всё тащила меня дальше, не уставая педантично повторять: «Этот замок — вот этим ключом, а этот — вот так!»

Наконец она с трепетом остановилась перед какой-то дверью: «Ну, открывай сама!» Я не перепутала ключи и оказалась в довольно тесной полутёмной комнатке, где Главным был массивный канцелярский стол красного дерева. Алла Перфильевна куда-то испарилась. За столом восседала — подумать только — Валентина Ивановна (САМА!), обок, по торцам, ютились Тамара Демидовна и Пётр Петрович. Они не сразу посмотрели на меня, они были заняты. Они аккуратно доставали из целлофановых пакетов сладости — печенья, вафли, конфеты, апельсины — и так же аккуратно складывали их обратно. За спинами их на меня всё так же таращились круглые красные глаза-огни. «Во дела, — подумала я, — да этот институт занимает, оказывается, половину земного шара!» Наконец Валентина Ивановна подняла на меня глаза. «Нравится тебе тут?» — спросила она. «Эээээ...» — только и смогла промямлить я и непроизвольно сделала книксен. «Теперь ты будешь тут работать.» С трудом отведя взор от апельсинов — ах, как же давно я их не ела! — я перевела его на большой ларь для грязного белья. Он был доверху забит знаменитыми костюмами Валентины Ивановны. Я замочила их все в большом тазу, стоявшем рядом, — засыпала порошком и залила водой. Вода тут же стала чёрной.

Валентина Ивановна приветливо улыбнулась мне: «Да ты не стесняйся. Угощайся вот», — из пакета Тамары Демидовны она достала две печеньки, из своего добавила две шоколадные конфетки, у Петра Петровича решительно и бесцеремонно забрала апельсин, посыпанный сахаром, — апельсин! я чуть не взвизгнула! — и еще одну печеньку и положила все эти дары передо мной. Пётр Петрович тщился сохранить олимпийское спокойствие.

И тут в комнатку запёрлась без всякого пиетета уборщица Любка в видавшем виды чёрном рабочем халате. «Ах, вот что они тут нюхают!» — глянула она на апельсин. Потом перевела взгляд на тазик, потянула носом и сморщилась. «А вот чего они, оказывается, нанюхались!» — и стремглав, зажимая нос, вылетела обратно в открытую дверь. Чего это она — покосилась я, но тут же сообразила, что у меня-то от рождения обоняния нет, ну вот и хорошо. Глянула на Валентину Ивановну с присными — а они уже стали не людьми, а камнями конической формы, однако почему-то не удивилась. Рассудила, что костюмам всё равно, где отмокать — рядом с камнями или в ванной, пожала плечами, взяла ключи и вышла, тщательно заперев дверь на все шесть замков.

Апельсин, однако, не забыла прихватить с собой и теперь любовалась на него, не смея что-то делать с этим чудом. Апельсин, Боже мой, апельсин, нет, ну это же подумать надо!!!