Ремейк. Глава 21. Праздник

Инкермана повели сразу в клуб, обустроенный в обычной деревенской избе-пятистенке. Зал шесть на шесть метров.  Телевизор стоит на высоком самодельном двухъярусном столе, сколоченном из грубо обработанных досок. Зато сам телевизор закрыт кружевной белой тряпочкой. Посередине зала стоит стол, накрытый несколькими скатертями внахлест. Вокруг стоит около тридцати стульев, опоясывающих стол в два ряда. Еще несколько стульев стоит у стены.

— Раздевайтесь, уважаемый Яков Соломонович. Ваша мала мала отдыхать будет, а наша стол накроет. Моя пока Ваша знакомиться будет. Моя зовут Иван Иванович Иванов, как начальника Вашего. Он из наша тоже — большой человек. Всегда другая был, отличался. Пограничники служила, — Иван Иванович покачал головой, как бы давая гостю возможность насладиться величием начальства, — моя меньше, — неожиданно засмеялся Иван Иванович, — намного меньше, но моя здесь начальник, — Иван Иванович показывает рукой насколько меньше.

Вошли востроглазые женщины в национальных костюмах, похожие на подружек Чингачгука из фильмов с Гойко Митичем и стали накрывать на стол, поглядывая на Инкермана и пересмеиваясь.

— Сегодня сеанса не будет? — спросил Инкерман.
Иван Иванович расхохотался в ответ, несколько неожиданно для Инкермана:
— О чем говорит Ваша — сегодня все гостя слушать будут. Сеанса завтра.
— А где эта женщина, которая рожать должна?
— Ивнэ? Она родила два часа назад. Сказала: «Он едет» и родила. Спит сейчас, отдыхает. К ней позже пойдем. Я Ваша объясню мала мала: ребенок родился, положено песню-оберег сочинить. Йокыл называться по-нашему. Самый дорогой гость йокыл подарит — большая счастья ребенок будет.
— Я должен сочинить? — уточняет Инкерман.
Иван Иванович утвердительно замотал головой. Выражение лица его такое, будто перед ним не Инкерман, а мироточивая икона:
— Женщины наша танцы исполнять будут для большая гостя. Шаман придет.
— А почему я большой гость? — удивляется Инкерман.
— Ваша жизнь меняет, наша знает. Жизнь менять может — большой человек значит, однако.

Стол уже накрыли. В дверях толпятся люди, осторожно заглядывая внутрь по очереди. Иван Иванович сделал им знак заходить и приглашает Инкермана к столу. За столом сели десять человек мужчин с Инкерманом во главе стола. С одной стороны от Инкермана сел Иван Иванович, а с другой местный шаман, внешне ничем особым не выделяющийся, разве что длинными седыми волосами и проницательным взглядом.  Напротив посадили счастливого папашу. Остальные расселись вокруг. После первого же тоста: «За малыша, чтобы рос охотником, воином, мужем», все изрядно повеселели. Невозмутимость хранит один шаман и пристально рассматривает Инкермана. Вышли четыре «подруги Чингачгука». Шаман достал большой бубен:

— Яяй называется по-нашему, — поясняет он Инкерману, ударив в бубен костью,-  х*й моржовый, костяной, вечностоячий, — снова поясняет шаман, потрясая костяным членом перед носом Инкермана, — символ силы! — шаман опять бьет в бубен.
Счастливый папаша зажал в зубах какую-то штуковину (варган) и начал издавать ритмичные звуки, меняя тональность: бэньг-бэньг – боу-боу - бэньг-бэньг - бау-бау. Шаман х**рит в бубен. Девушки синхронно поплыли по комнате, периодически вскрикивая и кружась, а потом и запели на непонятном, резком, если не грубом, языке. Инкерману все время наливают, как минимум в три раза чаще, чем остальным.

Одна из танцовщиц оказывается посимпатичнее остальных лицом. Одежда, очень уж свободного покроя, не дает представления о фигуре. Инкерман изредка ей улыбается, она скромно улыбается в ответ, лихорадочно пытаясь освежить в памяти подходящие случаю лирические примеры из классики:

Над миром вечерних видений
Мы, дети, сегодня цари.
Спускаются длинные тени,
Горят за окном фонари, — Инкерман в ужасе от внезапно осознанного вакуума и сопутствующей ему перспективы, — только декаденты и «боже царя храни»... йокыл, йокыл, полцарства за йокыл…

С интересом наблюдая процесс впадения соседа в ступор, шаман предлагает Инкерману маленький пузырек с какой-то жидкостью, — выпей, расслабишься. Станет весело! Ну, давай, несколько капель. Лучше, чем самогон, —  Инкерман нерешительно берет пузырек и капает несколько капель на язык.

Вроде не случилось ничего страшного. Встал папаша:
— Я прошу наша гостя подарить йокыл наша мальчика.
Язык оратора совсем заплетается, и кажется, что он может упасть, от счастья. Шаман взглядом подбадривает, поднявшегося Инкермана. Снова шаман забил в бубен, папаша забренькал на железке, барышни пошли хороводом, а Инкерман, неожиданно для себя запел козлиным голосом:

Я чаечка-мамочка, крылья расправила,  парю над морем,
 Моего мальчика защитить хочу от зла и хвори, всякого горя, — зал,  отозвался гулом одобрения. Инкерман продолжил, хотя начал испытывать сильное головокружение, —
Садись мамочке на колени. Скоро вырастешь и уедешь,
Лучше паси оленей, стань другом медведей». —
Танцовщицы вскрикнули и пошли в другую сторону, —
Мамочка тебе достанет ласковых звезд
Папа найдет лисицу, обеспечит рост… — понёс уже явную околесицу творчески истощившийся Инкерман, у которого головокружение усилилось и вынудило таки исполнителя йокыла сесть.

Спасли положение танцовщицы, дружно и радостно подхватившие:
 «Я чаечка - мамочка, крылья расправила,  парю над морем,
 Моего мальчика защитить хочу от зла и хвори, всякого горя»,

Счастливый папаша, на негнущихся ногах подошел к Инкерману, взял его руку в обе жестких свои ладони и стал страстно благодарить:
— Хорошо, оченя хорошо. Спасибо… побежал жене спою, моя запомнил…
Периодически папаша прикладывает руку Инкермана себе ко лбу, наклоняясь к его коленям и норовя боднуть. Инкерман, свободной рукой, придерживает падающего за голову. Голова у самого Инкермана кружится ужасно, но как-то весело, без тошноты. Всякие дурацкие мысли прямо-таки роятся в голове и просятся наружу:

— Благословляю тебя, сын мой, —  напутствует папашу Инкерман, пытаясь одновременно придать его телу вертикальное положение.
— Моя побежал,-— сообщает  папаша,
— И моя тоже спешит — дел до жопы. Всё! Давай, чеши к мамке, — Инкерману удается развернуть собеседника и придать ему ускорение, — девушка! — зовет Инкерман одну из танцовщиц, — сходите, ради бога с этим папашей, а то он собирается песню петь жене… наверняка слова переврёт, а я их сам уже забыл…

Иван Иванович отгоняет танцовщиц от Инкермана:
— Вот и горячее, гостю побольше накладывайте… — горячим оказалось мясо и пахнет очень даже аппетитно. Инкерман попробовал:
— Очень вкусно! Что за мясо, оленина? Вроде нет, — гадает Инкерман, уплетая за обе щеки.
— Так моя видел, собачка Ваша понравился, когда заходили… Ваша погладил собачку, наша собачку приготовили, всё для гостя дорогого…
Инкерман слабонервным, конечно не был и картинно блевать не стал, но от такой информации решил все же погулять на свежем воздухе. Освободившись от прилипчивого Ивана Ивановича, он вышел на улицу. От свежего воздуха стало покалывать кожу на голове. Небо оказалось ясным и подозрительно… розовым. Силы постепенно возвращаются, и Инкермана накрывает приступ беспричинного веселья. Он вспомнил свое пение и хохочет, утирая слезы. Из клуба выходит шаман:

— Хорошо тебе?
— Ой хорошо… — хрюкает Инкерман, давясь от смеха, — а что за ерунда такая веселая?
— Настойка мухомора, — Инкерман снова покатывается со смеху, — вторая хорошая новость за вечер… после горячего… специальное меню…
— Будет еще третья, не переживай, — похлопал шаман Инкермана по спине, — культурная программа.

Вышел Иван Иванович:
— Вот Ваша где! Как, хорошо? — Инкерман снова расхохотался, завывая и хрюкая, показывая Иван Ивановичу большой палец, — хорошо, хорошо! Наверно спать мала-помалу надо. Моя видел, как ты на Ивнэ Назарова смотрел, нравися? — Инкерман не может остановиться и продолжает истерически смеяться, — нравися значит, — заключает Иван Иванович, — тогда пошли. Они идут втроем под розовым небом. Небо переливается и как будто дышит. Снег искрится так, словно это россыпи алмазов.

— Хорошо! — кричит Инкерман.
— Хорошо! — отвечает ему Иван Иванович.
Оба показывают друг другу большой палец. Инкерман, при этом умирает от смеха. Наконец они подходят к какому-то дому. Во дворе Инкерман треплет за уши маламута, от вида которого, в другое время, у него бы случился инфаркт.
— Иван Иванович, не перепутайте тягу к животным с гастрономическим пристрастием! Её готовить не надо, хорошо?
— Хорошо, — радуется Иван Иванович.

Они заходят в дом, обнявшись. Хозяин — молодой, коренастый крепкий коряк, весьма нетрезвый, трясет руку Инкермана:
— Большая честь, гостя дорогая, большая честь…
— Постель постелил? — осведомился Иван Иванович, — иди сюда, — он ухватил хозяина под локоть и уходит с ним в комнату.
Шаман с Инкерманом идут на кухню. Шаман налил в стакан воды и протягивает Инкерману:
— Пей, сейчас спать пойдешь, — не удивляйся. Жена хозяина с тобой спать будет, а не с мужем — такой обычай.

— Но почему? — удивился Инкерман, — я так не могу, да и не сплю, с кем попало…
— Обидишь хозяина, — женой его побрезгуешь. Наживешь смертельного врага. Над ним всё село смеяться будет. Мухомор тебе поможет — не просто так тебе дал. На ещё, — Инкерман судорожно вытягивает язык, трясёт заветный пузырек. — Хватит! Расслабься, и получай удовольствие. До завтра.

Шаман уходит. Далее, происходящее видится как в тумане: скрипучая кровать с панцирной сеткой, глубокие, гипертрофированные звуки, как внутри желудка кита, если бы можно было залезть ему в живот и слушать удивительные китовьи стоны и звуки океана. Сил раздеться самому у Инкермана нет. Зато знакомая миловидная танцовщица разбирается с ним за минуту, как медсестра с тяжелобольным. Инкерман не может даже пошевелиться, но она делает всё сама. В полутьме Инкерман видит только её ритмично двигающуюся голову, гладит ее жесткие волосы. Волна невероятного кайфа накрывает Инкермана с головой, он бьется в руках маленькой женщины, как лосось в пасти и лапах лисы.

Она продолжает ласки ещё какое-то время, наконец приподнимается и садится на Инкермана сверху. Движется сначала плавно и осторожно, потом всё быстрее и быстрее, иногда вскрикивая, приближая свое маленькое круглое личико, заглядывая Инкерману в глаза. Потом она переворачивается и Инкерман завороженно наблюдает за практически танцевальными па, гладит руками её круглую задницу. Периодически он орёт на весь дом, сам того не осознавая. Его партнёрша стонет в ответ, кажется, что она так и проскакала верхом всю ночь, а Инкерман смотрит и смотрит на все происходящее, как бы со стороны. Периодически ему мерещится Чайка, хищно улыбающаяся и впивающаяся ему в грудь и шею острыми коготками. — Я соскребу с тебя фальшивую позолоту, Индюшонок. Ты мне нужен беспримесным, натуральным…
— Зачем она все время мажет мне нос своими выделениями? — с этой мыслью Инкерман отключается.
               
Глава 21.

Проснулся Инкерман только днем и, стараясь не смотреть на хозяйку, хочет быстренько сбежать в клуб. На кухне его поджидает сюрприз в виде шамана, хитро улыбающегося:
— Ну, как ночь провел?
— Незабываемые впечатления… — Инкерман хватается за голову.
— На вот, попей настойку из ягод на крови пантов — помогает.
Настойка оказалась сладковатой и даже приятной на вкус.
— Не представляю, как дожить до завтра…
— Для этого я и пришел — дух твой укрепить. Я тебя понимаю: шесть лет жил в Москве, МГУ закончил, по лимиту для народов севера, аспирантуру. Так что я шаман просвещённый, так это назовем, — Инкерман удивленно смотрит на собеседника, — хочешь спросить, почему шаманом стал? Так это от нас не зависит — дали свыше, вот и стал. Меня не спросили. Хочу понять, можешь ли ты оправдать ожидания людей? Они дети малые, склонны к преувеличениям.

— И что, какой вывод?
— Временный ты человек. Стремишься к недосягаемому, тщетой увлечен, а истинного счастья не замечаешь.
— А где истинное счастье?
— Счастье — это ощущение, значит в тебе самом. Научись ценить что есть, радоваться простым вещам и найдешь в себе счастье.
— А если не найду в себе, где искать?
— Жизнь всё время будет возвращать тебя на развилку, будешь начинать снова и снова, а там где выбор — там и страдания.
— А может: где выбор, там и возможности?
— Может и так…

— А Вы здесь счастливы?
— Да, вполне.
— А в Москве? Были?
— Москва чужой мне город. Трудно мне среди тех, кто имитирует жизнь. Здесь хоть не требуется притворяться.
— И что же мне делать?
— Остановись, прислушайся. Используй момент, не беги. Возможно, ты на самой большой развилке в твоей жизни. Всё зависит от твоего выбора. Не взвешивай, не планируй, не ищи выгоду. Больше от сердца, меньше от головы. Избегай петли, кто бы её не затягивал. Вырывайся, если уж попал, и научись слушать. Хотя бы себя.
— Спасибо, за ценный совет,- ехидно замечает Инкерман, пряча за ехидством растерянность.

— Прошу тебя, дай этим людям надежду.  Они верят, что ты — спаситель. Постарайся отнестись к их причудам с уважением, к гостеприимству с благодарностью, раз уж попал сюда.
— А что будет с этой женщиной, ну… с которой я ночь провел?
— Если она родит через 9 месяцев — все будут очень довольны, а её муж в особенности. Мы вырождаемся. 7000 осталось на Камчатке, да 2000 на Чукотке. До пятидесяти лет почти никто не доживает. Мы — генетический мусор, вот самки и стремятся спариваться с более сильными самцами. Закон природы. Не переживай, отцом тебя никто считать не будет. У нас отец тот, кто ребенка растит. Всё просто.
Инкерман облегченно вздыхает:
— Спасибо Вам.
— Не за что. Ступай в клуб — там уже ждут тебя.

 Прямо на пороге Инкерман перехвачен Иван Ивановичем:
— Ха-ха-ха! Хорошо?! — радуется  Иван Иванович, показывая Инкерману большой палец.
— Хорошо! — изображает веселье Инкерман, следуя совету шамана.
— Пойдем, имя давать — люди ждать.
В избе полно народу. Роженица сидит на кровати и кормит ребенка грудью. Инкермана посадили на стул, у изголовья её кровати.
— Спасибо Ваша! Такая песня замечательная, моя всё время поет наша мальчика… мальчика нравися —  смотри! — Инкерман честно рассматривает мальчика. Видно только личико — маленькое, кругленькое, красное и сморщенное. — Как назовём?
— А вам какое имя нравится?
— Камак.
— А супругу какое имя нравится?
— Емек. Его отца так звали.
— Нет, Камак мне определённо нравится больше.

Хозяин дома подошел и снова взял руку Инкермана двумя руками и прикладывает к своему лбу, наклонившись, чуть ли не к его коленям. Подходят другие люди и делают то же самое. Инкерман сидит, как Вито Карлеоне, и снисходительно кивает каждому подходящему, внутренне замирая от ужаса. Ходоки, наконец закончились, но вознамерились, было, приложиться к Инкерману по второму кругу. Их решительно останавливает  Иван Иванович:
— Всем спасибо, наша пошла — занята очень.
Все понимающе закивали. Ухватив Инкермана за локоть, Иван Иванович сопроводил его до клуба.
— А где же гостеприимный хозяин, где я ночевал… Что-то его не видно, — осведомился Инкерман с опаской.
— Всё хорошо. Напилась сильно,  болеет. Шибко вчера довольный была…
— Понятно, — Инкерман не стал уточнять, кто и чем именно остался доволен.

В клубе полно народу. При появлении Инкермана все оживились, многие подошли пожать руку со стандартным вопросом:
— Как дела?
— Очень хорошо, — отвечает Инкерман. Или просто, — хорошо, —  для разнообразия.
А кто тут у нас по художественной части?
— Я, — ответил щуплый парень, поздоровавшийся одним из первых.
— Почему объявления нет?
— А зачем, — искренне удивился парень, — у нас и так все всё знают.
— Я новые фильмы привез.  Можешь выбрать что-нибудь прямо сейчас.
— Зачем новые, Соломонович, — вмешался Иван Иванович, — мы один уже две недели смотрим — очень кино хорошая. Вот люди деньги собрала, давай, — махнул он щуплому.

Свет погас, на экране появился Брюс Ли и все очень оживились. Инкерману стало интересно, и он смотрит не на экран, а на зрителей: они не просто сопереживают, а вскакивают, с криком делают выпады, отражают удары вместе с Брюсом, снова садятся и снова вскакивают. Фильм закончился. Разгоряченные зрители выходят курить.
— На тебе «Крестного отца» поставь, — даёт Инкерман ценное указание щуплому. Тот пожал плечами и положил кассету на видак. Возвращаются зрители.
— Следующий сеанс: фильм «Крестный отец», — объявляет щуплый.
— С Брюсом Ли, — интересуются из зала.
— Нет, с Марлоном Брандо, Робертом Де Ниро, Эл Пачино… — поясняет Инкерман.
— Соломоныч, ну его, отца этого,  давай «Дракон ушОл, дракон пришОл» — очень хорошая кино. Наша и деньги собрала.
Инкерман только разводит руками.