Запись пятьдесят четвёртая. Топот шагов...

03.10.2003. На "Томском Автографе" Ольга задала тему: «Я». (Я пошутила - «Все пишем рассказ про Ольгу Геннадьевну»). Но все же тема задана. Что писать? И писать ли?
Помню, в 10-ом классе нам была задана тема сочинения на дом, что-то вроде: «Мои достоинства и недостатки». Потом учительница над нами подтрунивала: искренних - ни одного, недостатки какие-то детские. Короче - все написали, но тему не раскрыли.
В фильме «Золушка» мачеха перед отъездом на бал кучу работы задала падчерице, а в конце издевательски: «Познай самое себя, тогда и поезжай на бал». Девушка могла (сама или с помощью колдовских сил) все переделать, кроме последнего.
Никогда не познает человек себя самого до конца. Говорить может все - и плохое (самоуничижение - край) и хорошее (хвастовство - край), но точно обрисовать себя никто не сможет… так, несколько черт, может быть, да и то - он будет о себе говорить (писать), а слушатель (читатель) саркастически или недоверчиво улыбаться: ну-ну, мели Емеля, знаем мы, какой ты...
Как услышавший свой голос, записанный на пленку, удивляется: «Неужели я так говорю?», так и любой человек был бы несказанно удивлен, если бы какой-то фантастический аппарат взял и «показал» человеку его сущность.
Ну, хорошим чертам он может и удивился бы, но, польщенный, согласился - почему нет? Но плохим!.. Протестовал бы от всей души с большой искренностью и утверждал, что аппарат был исправлен, когда писал его хорошие черты, и сломался и потерял всякую чувствительность, когда перешел к недостаткам.

Человек настолько сложное существо, что утверждать о его глубокой порядочности или непорядочности будет совершенно неправильно. Озабоченность или, наоборот, радостное чувство, хорошее или плохое самочувствие - может из оптимиста сделать сварливого брюзгу или обычно замкнутого и недоброго превратить в радушного добряка.

Отделалась я когда-то сочинённым по случаю - прочла стихи, где рефреном звучало: "Делай так!", ну и...
 
***
"Кому из смертных позволю дать мне такой приказ?
За мною выбор, и те слова - лишь полова.
Покуда разум, мне данный Богом, не погас,
Я никому не передам  свои права
Распоряжаться своей судьбою, как я хочу,
Ни благодетелю с подарком, ни палачу.
И ошибаться я буду вправе, и жить с виной,
Но и ответ за это выбор - он лишь за мной".

Ольга Геннадьевна заключила: «Понятно, ваше кредо».
 
Очень откровенный рассказ прочла Нина Фёдоровна. Просто драма. У нее не было настоящей семьи. С любимым развели сплетники. Есть дочь...
Очень хорошие стихи, как всегда, у Нины Анатольевны Стусь. Владимир Ниренберг  как всегда прочел отменные стихи. Желноровский был в своем репертуаре - какой он хороший и добрый, и как его не понимают. По бумажке зачитал свои хорошие черты, привел примеры, как он всех любит, а его отчуждают (какие, мол, злые люди). И на протяжении вечера взволнованно читал свои же бумаги, переживал свою талантливость. Идеалист!
Достойные, самоироничные стихи у Вайнштейна. Бурцев тоже рассказал про себя смешно, но с долей самолюбования. Галина Сергеевна прямо разлилась в восторге – «Дайте Бурцеву вечер, он мне сегодня вернул здоровье».
Вот пишу, вроде - подшучиваю. Но они все очень интересны и искренни. А как все хотят, чтобы их поняли и, главное, разделили их симпатии, оценили их неповторимость.
Приятно, конечно, когда похвалят. Но в основе-то: каждый о себе гораздо более высокого мнения, чем любая похвала. Значит, не тщеславие людьми руководит, а нужда в любви людей. Явно в этом нуждаются Желноровский, Г.С., Н.Ф., Бурцев… И совершенно индифферентен в этом смысле Ниренберг, Мастеренко (тот полон достоинства), да и Нина Анатольевна Стусь - знает себе цену и не старается ее завысить.
Много среди автографцев неуверенных в себе и полных почтения к уже известным (в наших пенатах, конечно), публиковавшимся хотя бы в «Афинах». Поэты настоящие почти не ходят. 
Но мы друг другу рады. В этом и прелесть. Разные-преразные, но каждую пятницу мы идем в библиотечный зал. Зачем? Что, мы не можем почитать любимые стихи дома?
Идем за общением.

***
Офицер был красивый такой.
Он вошел, опираясь на трость,
В этом доме - непрошеный гость:
- Эй, хозяева, есть кто живой?

Оглядев неказистый уклад,
Посмотрев на шкафы, на посуду,
Оглянулся к хозяину: «Jude!»
И кивнул на вошедших солдат.

А на улице топот шагов.
И затих городок в ожиданьи.
Провожали, насупившись, зданья
Уходящих куда-то жильцов,

Так привыкших свое оставлять,.
Уходивших не раз за столетья.
Только плакали сонные дети,
Не желая так рано вставать.

А под утро в квартире пустой,
После трудной рутинной работы,
Офицер перечитывал Гёте,
Никому не платя за постой.

И под пение утренних птиц
Он курил и потягивал кофе,
И смотрел, как ему Мефистофель
Улыбался с потертых страниц.

2005 г.