Жизнь и Смерть Владимира Ульянова. 27

Глава 27. Пред Октябрьские события. Переход Советов на позицию большевиков.
          Демократическое Совещание. Предпарламент. 2-й Всероссийский съезд
          Советов. Ночь «восстания» и утро «похмелья».


        Судьба революции была решена, и ход ее был предопределен ещё до Корниловского «заговора». Корниловщина дала ей, революции, дополнительный могучий толчок вперед. А действия «господствующих» министров в Зимнем и поддерживающих их «революционеров» в Смольном, создавали обстановку для перехода народной массы на сторону партии большевиков, чему активно помогала и агитационная работа большевиков. Несмотря на различие идеологий противоборствующих сторон, равнодействующая всех усилий оказалась в пользу большевиков.


        Убрать Керенского от власти, было легче, чем отстранить от власти самодержца. Народу уже было всё равно кто правит, Керенский или Ленин. От «спектаклей» Керенского и голода, в Петрограде уже народ «устал», всем хотелось порядка, и он его получили, в форме «диктатуры пролетариата».


      В самые дни корниловского движения на Петроград, был восстановлен единый демократический фронт всех социальных движений. Пока мятеж не был ликвидирован, оборона Петрограда и уезда управлялось и осуществлялось, главным образом, большевиками. Рабоче-солдатские массы, мобилизовавшиеся для защиты от мятежных войск, направлялись большевиками.


    Весть о покушении буржуазии на завоевания революции распространилась по стране, события нашли себе сильный отклик среди балтийских матросов и в воинских частях, расположенных в Финляндии. Этот отклик вылился в безобразные формы, в избиения офицерского состава.


       Началось в Выборге, с избиения генералов и офицеров, рассвирепевшими и впавшими в ярость матросскими и солдатскими толпами. Офицеров, избивая, бросали с моста в воду и добивали в воде. Убито было в Выборге человек пятнадцать. Затем самосуд распространился и на другие города Финляндии, Гельсингфорс, Або, а также и на некоторые экипажи судов, базировавшихся в Финляндии. Матросы-балтийцы и солдаты, расквартированные в Финляндии для отражения предполагаемого германского десанта, непосредственного участия в боевых действиях не принимали, подвергались массированной большевистской агитации и были надёжной воинской силой, стоявшей за большевиков.


    Немедленно, на эти эксцессы отреагировало Временное правительство, Керенский издал суровый приказ, ВЦИК выпустил негодующее воззвание, но главным образом, воздействие на самосуды оказали местные армейские организации. Самосуды были локализированы и быстро прекращены. Всего, заплатили жизнью за корниловщину около 25 офицеров. Но все офицерство, в это время, жило как на действующем вулкане. И продолжалось такое положение, недели две.


      Троцкого освободили из тюрьмы 4 сентября так же внезапно и беспричинно, как и арестовали 23 июля. Задержанных после июльского выступления большевиков, продолжали содержать в тюрьмах сотни, продолжали осуществляться аресты и осуждение к заключению большевиков за агитацию. Юстиция Керенского не постыдилась предъявить Троцкому в качестве обвинительного материала известный документ провокатора Ермоленко, послуживший основанием и для обвинения Ленина в государственной измене, и для клеветы против всех большевиков. Газеты сообщали одновременно об освобождении Троцкого и Пуришкевича, арестованного в корниловские дни, как участника корниловского заговора. Но Пуришкевич, лидер подпольной монархической организации «Союз русского народа», вышел из тюрьмы «чистый», с него все обвинения сняли, а Троцкого присоединили к «делу о немецком финансировании большевиков» и выпустили его из тюрьмы под залог в три тысячи рублей. Троцкий немедленно вернулся на свой пост, член исполкома Петросовета, уже в качестве члена партии Ленина, большевика.


       5 сентября в Петросовете произошли перевыборы Исполкома, Чхеидзе и Церетели, весь старый президиум получил вотум недоверия от пленума Петросовета. Присутствовало около 1000 делегатов. На сцену, к ведущим пленум, немедленно взошли члены президиумов рабочей и солдатской секций Совета. В рабочей секции был уже переизбранный, коалиционный президиум, с большевистским большинством, с Федоровым во главе. Солдатская же секция имела старый меньшевистско-эсеровский президиум, с председателем Завадье, который, и занял председательское место.


         В те же самые дни в Московском Совете произошли совершенно аналогичные события. 6 сентября в московском пленуме была принята та же циркулярная большевистская резолюция. А на другой день вышел в отставку президиум во главе с Хинчуком. В новый президиум вошли московские большевистские лидеры: Ногин, Смидович, Бухарин, член МК партии и редактор газеты «Известия Московского военно-революционного комитета».

 
        В начале сентября, в Петрограде и в Москве Советы стали большевистскими. Большевизм расцвел пышным цветом и глубоко стал пускать корни по всей стране, после корниловщины.


        Лидеры эсеров и меньшевиков, Церетели, Дан, Чхеидзе, Гоц забросили агитационную работу в массах, оторвались от «почвы», занялись политикой между Зимним и Смольным, как результат, массы попали в сферу влияния большевиков. Массу привлекали к себе ленинские лозунги, массы не понимали и не знали содержания этих лозунгов. Ленин содержания лозунгов не разъяснял умышленно, это был его метод подчинения массового сознания своим целям.

   
        9 сентября, резолюция о самосудах, предложенная большевиками, была принята в Петербургском Совете. Эта резолюция резко осуждала самосуды и призывала солдатские массы воздерживаться от самочинных насилий, подрывающих дело революции.


         После ликвидации корниловского заговора, Керенский издал постановление, обращение к ВРК, о прекращеннии их деятельности, на что ВРК ответили отказом, а ВЦИК их в этом поддержал. Кроме этого ВЦИК разработал и опубликовал «Положение о рабочей милиции». Это было не что иное, как вооружение рабочих, воссоздание «Красной Гвардии». «Смольный», недавняя надежная опора Временного правительства, попал в руки большевиков, «Смольный» заговорил словами Ленина и стал действовать его методами.


      Начало сентября Керенский, как Верховный главнокомандующий, провел в своей Ставке, откуда вернулся в столицу только к 12 сентября. В Ставке Керенский занимался, очевидно, делами армии. Но известно также, что очень много времени он посвятил там ликвидации дела Корнилова. В Ставке тогда работала созданная им следственная комиссия. Комментируя свои показания, Керенский впоследствии жаловался, что комиссия была недостаточно беспристрастной: она держала руку Корнилова и стремилась представить его роль не мятежной, а легальной, тем самым комиссия дискредетировала Керенского. Сам Керенский, пребывая в Ставке, заметал следы своей деяний в корниловские и предшествующие дни. Делом Корнилова он занимался вплотную, участвуя в следствии и даже лично производя допросы.


    Корниловцы также усиленно занимались вскрытием корниловского выступления и препарированием отдельных частей его. Их газеты, собственно, и разоблачили Керенского с его соратниками. В «Новом времени», в «Утре России», в «Русском слове» печаталось множество документов и материалов, подтверждающих участие Керенского в корниловском заговоре. Место начальника штаба Верховного главнокомандующего занял генерал Духонин.


        После корниловское усиление демократии и значительное усиление большевиков, заставило Керенского и его «клику», теснее сотрудничать с корниловцами и биржевиками. Они объединились все вместе, для защиты государственности от «черни». Зимний дворец был злобен и нагл, как никогда.


        А страна жила. И требовала власти, требовала работы государственной машины. О земельной политике теперь не было и речи. Даже разговоры о земле застопорились на верхах, в то время как волнение низов достигало крайних пределов. В Зимнем дворце даже не было и ответственного человека, не было министра, а по России катилась волна варварских погромов помещичьих усадеб, чинимых озлобленными и голодными крестьянами.


         С продовольственными делами было не лучше. В Петербурге обыватели перешли пределы, за которыми начался голод, со всеми его последствиями. Армия готова была начать поголовное бегство с фронта, ибо голод настиг и её. Во всех промышленных центрах, особенно в Москве, не прекращались забастовки, в которых по очереди участвовал, весь российский пролетариат. Положение на железных дорогах становилось угрожающим. Движение сокращалось от недостатка угля. И железнодорожная забастовка, несмотря на все усилия Гвоздева и Богданова, министерства труда и Совета, была признана уже непредотвратимой, рабочие требовали хлеба. Что могла ответить на это верховная власть.


         Чисто административная разруха также была свыше меры. Там, где в корниловщину возникли Военно-революционные комитеты, уже не было речи о законной власти Временного правительства, действующей согласно общегосударственным нормам и директивам из столицы. Но и там, где положение было «нормально», также не осталось ничего от того уклада, того порядка, той государственности, которые якобы воплощал Керенский с правительством в Зимнем дворце. По России стали возникать независимые республики.  Ничего с этими республиками коалиция Керенского поделать уже не могла.


        На юге России образовалась республика донских казаков во главе с атаманом Калединым. В дни корниловщины, донские казаки «отложились» от правительства и Каледин поднял восстание для поддержки Корнилова. Газеты сообщали, что Каледин собирается отрезать весь юг с Донецким бассейном, занять узловые станции и двинуться с казачьей армией на Москву. Военно-революционный комитет вместе с железнодорожным союзом приняли свои меры, чтобы помешать этим передвижениям. «Законная власть», Керенский, отдал приказ арестовать Каледина. Но арестовывать его было некому. Завязались переговоры по прямому проводу. С юга уверяли, что слухи о мятежных действиях и планах лживы и провокационны, но весь славный Дон, от мала до велика, стоит за атамана Каледина, арестовать его и сместить нельзя, ибо он лицо выборное. Он даст отчет «казацкому кругу», на днях собираемому, а также для дачи показаний готов явиться и в Могилев, в Ставку. Хотя лучше бы эти показания дать тут же, на Дону. Казачий войсковой круг заседал в Новочеркасске в количестве 400 человек в начале сентября. Для участия в сессии из Москвы и Петербурга было послано несколько лиц представлявших демократию, и от ВЦИК, сам Матвей Скобелев, заместитель председателя. Их принимали не очень хорошо. Большинство казаков горой стояло за Каледина.


       Корниловские дни, когда можно было начать наступление, немцы почему-то упустили. Не то прозевали, не то не хватило сил. Но в начале сентября они возобновили наступление на Северном фронте и снова заняли ряд пунктов. Военное положение снова стало угрожающим и заставило кричать об угрозе Петрограду и революции.


     31 августа, ВЦИК постановил созвать Демократическое совещание, с целью окончательного и авторитетнейшего решения вопроса о власти. Во время корниловского заговора, второе коалиционное правительство рухнуло, правила «Директория» из пяти министров, во главе с Керенским.


    Демократическое совещание должно было собраться 12-го, но было отложено до 14 сентября. Это должен был быть большой съезд, для которого долго искали помещение и наконец остановились на Александринском театре.


    В программе совещания был один-единственный пункт, и говорить планировалось только о составе нового правительства. Практически вопрос заключался только в правомочиях, будет ли Совещание «учредительным» и источником временной власти или будет «совещательным». Приглашались земства и города, приглашались Советом. Они приглашались без санкции правительства, для того чтобы решить судьбу этого самого правительства. Муниципалитеты пошли на Совещание, мало того, они потребовали себе половину мест в Совещании.


    Формирование контингента приглашённых на Демократическое совещание шло поэтапно. Вначале были приглашены почтово-телеграфные, торгово-промышленные служащие, учительский союз и журналисты. Потом пригласили врачей. Потом адвокатов. Потом решительно потребовали мест фельдшеры и фармацевты, предоставили. Фармацевтов допустили, но акушеркам отказали. Печать начала издеваться над таким подбором представительства на Совещание. Спрашивали, почему нет персонала родовспомогательных заведений, а также, где охотничьи клубы. Обывателя, втянутого в политику, до крайности волновали вопросы, будет ли большинство на Совещании у Ленина, как оно стало в Советах. Ну а что будет, если у него будет большинство? Ведь все равно советские лидеры, бывшие министры-социалисты и их последователи, от этого не изменятся. А они, министры-социалисты, включая Керенского, до сих пор стоят за коалицию с буржуазией.  Лидеры эсеров и меньшевиков, Церетели сказал, что чисто демократическая власть была бы безумием, и Авксентьев к нему вполне присоединился. Как же Демократическое совещание при таких условиях возьмет власть? Нельзя же без лидеров образовать противное их духу министерство? Было заранее понятно, либо коалиция, либо большевики.

 
         Володарский от имени большевиков выдвинул делегатами Ленина и Зиновьева. Министр внутренних дел отдал приказ и опубликовал его в печати, «арестовать Ленина в сей же час, как только кто-либо его увидит». Заранее предупредили. Газеты же гадали, явится Ленин, или не явится. Публике было интересно. Депутаты начали съезжаться как всегда, за несколько дней до открытия. В Смольном и в делегатских общежитиях в эти дни происходили совещания «курий» и фракций. Партийные центры повсюду рассылали своих представителей, в виду не устойчивых, колебательных настроений делегатов, агитация на предварительных собраниях могла иметь успех по увеличению числа их членов.


      На заседаниях эсеровской фракции выступали три докладчика от трех фракций, Авксентьев, Чернов и левый Карелин. Говорили все то же, что и прежде, но течения у эсеров к этому времени так размежевались, что спорить пришлось главным образом о том, сохранять ли единство фракции при голосованиях или голосовать в пленуме сообразно взглядам каждой фракции. Незначительное большинство все же набралось в пользу единства.


      Так же было и у меньшевиков. Кавказская группе, во главе с Жордания взбунтовалась после корниловщины и требовала по телеграфу, решительного разрыва с коалицией. Несколько кавказцев лично прибыли в Петербург для участия в совещании и для воздействия на упорных столичных лидеров. Во главе группы стоял один из столпов меньшевизма, знаменитый Жордания, будущий правитель Грузии. Он был лидером левых меньшевиков и первым поднял на Кавказе знамя борьбы против дальнейшего соглашательства с буржуазией.


    Накануне открытия Совещания в газетах прошли сообщения. Во-первых, стачечный комитет железнодорожников телеграфно сообщил по четырем магистралям, что через неделю в случае неудовлетворения требований надлежит приступить к забастовке. Во-вторых, группа заключенных большевиков сообщала, что завтра, 15-го, она возобновляет голодовку, которая была начата, но приостановлена по просьбе ЦК большевистской партии. Заключенным большевикам не предъявлялось никаких обвинений. Но на их освобождение власти соглашались только при условии огромного, заведомо непосильного для них залога. Это было издевательством, на какое не часто пускался царизм. В числе заключенных был известный большевик прапорщик Крыленко, арестованный на фронте и бывший заведомо вне столицы в июньские дни. Состоялся было приказ о его освобождении, но потом был приостановлен. Все эти сообщения газет, в торжественный день 14 сентября, производили благоприятное впечатление на обывателя, большевикам не пройти к власти.


    Открытие было назначено в четыре часа. Ленина и Зиновьева? Их приказано арестовать при входе, но не в зале. Они, однако, не явились. О приказе они прочитали в газетах.


     К открытию Совещания, Петербургский Комитет большевиков выпустил воззвание. Оно было адресовано к петроградским массам. «Трудно думать, говорилось в нем, чтобы Демократическое совещание стало на революционный путь, ведь для того оно и созвано, чтобы противопоставить воле революционных рабочих и солдат волю элементов политически более отсталых, земств, кооперативов и других.». Комитет призывал, «Поднимите же свой голос вы, широкие массы солдат и рабочих Петрограда, скажите громко и внятно, что вы, вместе с вашим Советом, что вы за линию, намеченную им, что вы против нового торга и соглашательства. Оставаясь спокойными и хладнокровными, не поддаваясь на провокацию агентов и слуг контрреволюции, не веря ни одному слову продажной желтой буржуазной прессы, посылайте от всех заводов и фабрик и мастерских, от всех казарм, всех полков и воинских частей делегации с наказами, содержащими ваши требования. Пусть узнает Демократическое совещание вашу непреклонную волю. Скажите им громко и спокойно, как и подобает сильному, уверенному в себе и своей конечной победе авангарду революции, что вы против коалиции, за твердую революционную власть, против помещиков, за землю крестьянам, против фабрикантов и заводчиков, за рабочий контроль, против империалистов, за справедливый мир».

 
       Большевики участвовали в Совещании. Большевистская фракция заседала где-то далеко во дворе, но зато в удобной и просторной аудитории. Народу было, пожалуй, не меньше трех сотен человек. Среди них виднелись фигуры, которые впоследствии пришлось видеть на важнейших государственных постах Советского правительства. Тут был и новоиспеченный большевик Ларин.
   Председательствовал, Каменев, но главную роль играл Троцкий, бывший докладчиком. В докладе Троцкий говорил о «ближайшей задаче на Демократическом совещании, необходимо бороться самым энергичным образом и приложить все силы к тому, чтобы заставить предстоящий Съезд Советов взять власть в свои руки. Это будет первый этап к переходу всей власти в руки Советов». Это была одна из тактических линий большевиков.


          Другая линия была, требование Ленина арестовать полуторатысячное Демократическое совещание. Ленин, как и Троцкий, продолжал свою старую июньскую линию всесокрушающего наскока, на авось. Но среди своих «генералов», он на этот раз, не имел никакого успеха. Во время Демократического совещания не было никаких большевистских выступлений, даже и делегаций с наказами. А Демократическое совещание и не подозревало, что над ним висит большевистский дамоклов меч.


       Троцкий выступал блестяще, доказывая никчёмность правительства Керенского и вновь предлагаемой коалиции.


      Выступал Керенский, держал речь про подавление корниловщины, якобы силами правительства. Публика «свистела». Керенский реализовывал свою политику «развала» власти, экономики и армии своими действиями.


     Зачитывалась речь отсутствовавшего Плеханова, он был болен, он советовал правительство коалиции с кадетами.


  Предстояло голосовать резолюцию в целом, гласящую, «съезд за коалицию, но без кадетов». К трибуне бросается целый ряд ораторов по мотивам голосования.


    Резолюция, конечно, с треском проваливается, большинством 813 голосов против 180 при 80 воздержавшихся. Провалилось и Демократическое Совещание. Заседания перенесли на следующее утро.


       Керенский теперь смело мог создавать коалицию от имени всей России. Надо только было действовать с расчетом и не оступиться.


       Керенский прискакал в Смольный в разгар «расширенного совещания». Демократическое совещание созывалось и заседало вот уже почти три недели. Керенский работал у себя в Зимнем независимо от него. Сейчас, когда оно в его глазах опозорилось и провалилось, он заявлял, что готов подчиниться ему. Очень хорошо, прямо Макиавелли.


     Суть была не в коалиции. Суть была в независимости. Керенский одинаково не верил ни в коалицию, ни в смольное правительство, Советы, если не он его создает и не он им управляет. Он верил и в то, и в другое, если он сам подберет его и будет держать министров на положении своих секретарей. Так высоко занесло петербургского адвоката, лидера Трудовой группы, патетического оратора интеллигентских кружков.


       Вопрос о коалиции с совещания был снят. Все прения последних трех недель были аннулированы. Совещание постановило, вновь избранный «Представительный орган» сам решит, быть ли коалиции или демократической власти.


     А Керенский вернулся с Совещания в Зимний дворец уже в лаврах победителя. Сейчас же он созвал министров и сообщил, что «дело в шляпе». Правда, особенно форсировать и кричать не следует, это может ослабить позиции его сторонников в Смольном. Но времени терять нечего. Ведь промышленники и кадеты взяли себе только двухдневный срок, в убеждении, что кабинет формируется совершенно независимо от всяких совещаний. Надо удовлетворить их. Журналистам, не столько русским, сколько иностранным, было сообщено, что кабинет готов. И в Лондон, Париж и Нью-Йорк сейчас же полетели телеграммы с именами новых министров: Кишкин, Бурышкин, Коновалов, Третьяков, Смирнов и так далее. Это должно было произвести очень благоприятное впечатление на правительства союзников.


     В Смольном днем, кроме фракций, заседала еще «рабочая» секция Совета. Чисто большевистскому собранию Троцкий докладывал о положении дел. Желательным разрешением кризиса Троцкий считал ликвидацию «Директории» и вручение власти исполнительному органу, выделенному Демократическим Совещанием, впредь до Съезда Советов. Но, по всем данным, сказал он, политика меньшевиков и эсеров приведет к новой коалиции. Благодаря этому, вероятно, будет отсрочен созыв Съезда Советов, обострятся классовые отношения и возникнет гражданская война.


       По мотивам голосования Троцкий заявил, что большевики будут голосовать за пункт об ответственности, воздержатся по пункту о том, перед кем будет ответственна власть, и будут голосовать против резолюции в целом, так как она допускает коалицию. Большевики отказались голосовать за предложенную резолюцию по формированию органов власти. От имени большевиков выступил Ногин, только что избранный председателем Московского Совета и большой специалист по части бойкотов и уходов с совещаний. Ногин заявил, что большевики оскорблены заявлением Церетели в адрес большевиков и, если его не призовут к порядку, большевистская фракция покинет зал. Но как можно призвать к порядку Церетели? Из зала кричат, «Сделайте милость! Пожалуйста, уходите!» Начинается скандал. Но безответственным депутатам хорошо кричать, а президиуму нужно единодушное решение. Объявляется перерыв. Большевики с перерыва не вернулись.


      20 сентября, Демократическое Совещание выделило из себя орган, его назвали, Предпарламент. Открытие его было назначено на 7 октября. Искали помещения отдельного, но подходящего помещения не находилось. Пришлось разместить его в Мариинском дворце, в резиденции Государственного совета. Спешно переоборудовали роскошную уютную залу, убрали кресла, располагающие ко сну, и заменили их стульями. Завесили царские эмблемы, затянули холстом картину Репина, «Заседание Государственного Совета», висевшую над президентской эстрадой. Назначили чиновную комендатуру и придали приставов. Состав его представлял всю демократию России, кадетов и других представителей буржуазии. Здесь была и большевистская фракция, которая насчитывала 66 человек, причем сюда были командированы партийные «генералы» и «штаб-офицеры» Петрограда и Москвы, а также, и из провинции. Состав его был исключительно представителен, он сосредоточивал в себе цвет нации. Людей без всероссийского имени в нём было довольно мало.


       Кадетская фракция, кажется, собрала весь цвет парламентариев всех четырех Государственных дум. Биржевики с Ильинки и синдикатчики с Литейного послали свои лучшие силы. Цензовая Россия дала все, чем была богата. Но демократическая часть не только не уступала, а явно превосходила своих противников интеллектуальным и культурно-политическим багажом. Багаж этот был накоплен десятилетиями борьбы, ссылки, тюрьмы и эмиграции. Школа, пройденная социалистическими лидерами, была так велика и все эти вожди готовились собраться в Предпарламенте.


       Не было единиц. Не было старого, больного, не принятого событиями и не принявшего событий Плеханова, он не участвовал в революции вообще. Не было Ленина, приказы об его аресте еженедельно возобновлялись, он постоянно скрывался «в подземельях», но не в пример Плеханову участвовал, сильно участвовал в текущих событиях. Ленина, с успехом замещал Троцкий и без которого не могло обойтись ни одно событие.


      Функции его должны заключаться в контроле над деятельностью правительства, в предъявлении правительству права запросов и в праве выражать правительству свое доверие или недоверие.


      21-го сентября, газеты утверждали, что коалиция при данных условиях все же состояться не может. Ведь буржуазные кандидаты всех видов и сортов все полгода заявляли о независимости правительства, о его самодержавности, как основном условии его работы. Ну с какой стати они пойдут в кабинет, ответственный перед «Предпарламентом».  К вечеру 21-го, из Москвы пришла подтверждающая весть, промышленники категорически отказываются войти в правительство. Они мотивировали это нежеланием, быть ответственными перед кем-то, кроме своего разума, совести и биржи, а не перед «Предпарламентом».


       В Смольном, этим же днём собралась большевистская фракция Демократического Совещания. Надо было обсудить, что делать после вчерашнего великого ухода с Совещания. Бесконечно долго велись пустопорожние суждения «о смысле оскорбительного выпада Церетели» и обо всей его «дипломатии». Возник и актуальный вопрос, «участвовать ли большевикам в Предпарламенте?». Споры были горячие и голоса разделились. За участие в Предпарламенте особенно ратовали Рязанов (Давид Гольдендах) и Каменев, но Троцкий был против. Но все же, большинством голосов было решено, «кораблей не сжигать, участвовать в выборах, а там будет видно, уйти никогда не поздно».


    Примечание: Рязанов Давид Борисович, при рождении, в 1870 году, в Одессе, Давид-Симха Зельман-Берович Гольдендах,  расстрелян, 21 января 1938 года, в Саратове,  деятель российского революционного движения. С 1913 года сторонник Троцкого. Был избран депутатом Учредительного Собрания от Румынского фронта. Основатель и первый руководитель Института Маркса и Энгельса (ИМЭ), директором которого был около десяти лет, с 1921 года по 1931 год, академик Академии наук СССР, с 1929 года. С 1931 года до расстрела, был выслан в Саратов, где работал консультантом в библиотеке Университета. Не приспосабливался политически к «текущему моменту». Сталину «объяснял», что он, Сталин, не теоретик партии. Известно высказывание Рязанова, «Наше ЦК совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может, он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее, он уже не одного, очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается».


        В итоге, Петербургский Совет 21 сентября сделал довольно содержательное постановление, на которое, на радостях в Зимнем не обратили никакого внимания. Резолюция 21 сентября характеризовала сложившееся положение в стране как совершенно безвыходное. Корниловская контрреволюция снова наступает, под активным прикрытием «соглашательских» элементов. Вместе с войной и разрухой она задушит революцию, поэтому дело спасения лежит на одних Советах. «Советы должны сейчас мобилизовать все свои силы, чтобы оказаться подготовленными к новой волне контрреволюции и не дать ей захватить себя врасплох. Везде, где в их руках находится полнота власти, они ни в каком случае не должны ее упускать. Революционные комитеты, созданные ими в корниловские дни, должны иметь наготове весь свой аппарат. Там, где Советы всей полнотой власти не обладают, они должны всемерно укреплять свои позиции, держать свои организации в полной готовности, создавать по мере надобности специальные органы по борьбе с контрреволюцией и зорко следить за организацией сил врага. Для объединения и согласования действий всех Советов, в их борьбе с надвигающейся опасностью, и для решения вопросов об организации революционной власти, необходим немедленный созыв съезда Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов».


        Петербургский Совет, игнорируя ВЦИК, взял на себя функции всероссийского органа. Это постановление было первым, официально предписывавшим всем Советам, готовить восстание и гражданскую войну.


        Правительство было не в состоянии противодействовать этой подготовке, так как у него не было совсем никакой поддержки в народе. Все силы были у нового Смольного, какие только можно было извлечь из народных недр, на службу политике Ленина, и они, эти силы постоянно росли.


          Совещание постановило, что правительство будет нести перед Предпарламентом «моральную ответственность», а не «юридическую» что и требовалось Керенскому. Керенский рассматривает Предпарламент как совещание при правительстве, которое он сам для правительства организует, а Совещание приняло резолюцию, согласно которой правительство ответственно перед Предпарламентом.


            Ленин же, из своего укрытия, подводил идеологический фундамент под диктатуру пролетариата, прикрывая этим лозунгом, диктатуру большевиков.  А в заключение большевики заявляют, что они всё-таки, идут в Предпарламент, но только для того, чтобы «в этой новой крепости соглашательства развернуть знамя пролетариата и облегчить Советам создание истинно революционной власти». Аналогичное заявление делают и левые эсеры. При закрытии Демократического Совещания, его председатель, Авксентьев, закрывая Совещание, с удовлетворением отметил, что оно нашло «общий язык» с правительством.
Наконец, «после возражений кадетов и промышленников представители демократии не сочли возможным требовать роспуска Государственной думы».


      Церетели хлопотал о новой коалиции именно ради борьбы с большевиками. Между тем, во время переговоров выяснилось, что Церетели уезжает на Кавказ и не будет участвовать в Предпарламенте.

 
      В те же часы, в Смольном состоялось немноголюдное заседание ВЦИК. Там Троцкий поднял вопрос о взаимоотношениях между ВЦИК и «демократическим советом». Не будет ли поглощен ВЦИК новым учреждением со всеми его функциями, органами и средствами? В принятой формуле перехода, однако, было разъяснено, что ВЦИК остается на своем месте и право распоряжения его органами и имуществом принадлежит только съезду Советов. В порядке дня заседания и был, собственно, вопрос о созыве этого съезда. Большевики справедливо обрушились на лидеров за нарушение Устава, согласно которого съезд должен был собраться уже в середине сентября. Большевики теперь требовали передачи дела созыва съезда в руки двух столичных Советов или по крайней мере особой комиссии. Но Дан заявил, что ВЦИК никому не передоверит своих функций и немедленно приступит к работам по созыву съезда. Сроком после долгих пререканий было назначено 20 октября. Созыв съезда подгоняли к дате переворота.


         Часов около восьми вечера, измученных и голодных депутатов стали созывать на пленум «демократического совета». Многие не выдержали и ушли раньше. Но все же оставалось 220 человек. Провозгласили президиум. Большевики протестовали против председательства Чхеидзе, за его предвзятость на съезде и на совещании к большевикам. Но все же он, при поддержке друзей, сел на свое председательское место и предоставил слово докладчику.


     Первым выступил Троцкий. Говорил он отлично, но не использовал впопыхах всего уничтожающего материала, который давала вся отвратительная картина сделки. Констатируя, что делегаты действовали в Зимнем не только в противоречии с волей народных масс, но и вопреки полученным директивам, Троцкий от имени большевиков требовал прекращения переговоров с буржуазией и приступа к созданию истинно революционной власти. В том же духе говорил Карелин от имени левых эсеров.


       Каменев, чтобы сорвать резолюцию, как было сделано на Демократическом совещании, внёс в нее поправку, первыми актами вновь создаваемого правительства должны быть отмена смертной казни и роспуск Государственной думы.


       Впоследствии, после Октябрьского переворота, многие вспоминали об этой поправке, сделанной большевиками, когда, став властью, они в застенках стали лить кровь в застенках, как воду, безо всякого суда, по составленным спискам.


     22 сентября, Керенский собрал свое совещание, по созданию новой коалиции, пригласив тех, кого счел нужным: представителей Демократического совещания, ЦК кадетов и московских общественных деятелей, среди которых доминировали представители бизнеса. К 26 сентября эти круги и согласовали состав правительства. В него вошло 6 представителей кадетов и буржуазных кругов, 3 эсера, включая Керенского, 3 социал-демократа, 2 трудовика, два военных. Оказавшиеся в правительстве социалисты не представляли здесь свои партии, за исключением Гвоздева, вхождение которого в правительство было санкционировано ЦК РСДРП. По настоянию правительства, 26 сентября, президиум и совет старейшин Демократического Совещания кооптировал в свой состав 120 представителей цензовых элементов и 20 представителей казачества (из 555 членов). Только после этого Временное правительство согласилось признать этот орган, «Предпарламент», совещательным, переименовав его 2 октября, во «Временный совет Российской республики».


          Большевики вышли из этого органа в первый день его работы, 7 октября, и принялись готовить вооружённое восстание.


         Период «междуцарствия», директории, правления «пяти», период, тянувшийся месяц, был завершен новой, четвертой коалицией.


         Четвертая правительственная коалиция восстановила и вновь утвердила формальную диктатуру буржуазии. Эта новая «неограниченная» буржуазная власть была создана ровно через два месяца после образования третьей коалиции, ровно через месяц после выступления Корнилова и просуществовала она ровно месяц до Октябрьского переворота. Власти фактически не было, была уже одна бутафория. Но в отличие от прежнего, когда некоторые атрибуты власти находились в руках буржуазных «диктаторов», теперь вся наличная реальная власть находилась в руках у большевиков. Государственной власти не было, государство уже не существовало.


        Петербургский Совет уже достаточно высказался об очередной коалиции, в резолюции от 21-го сентября, он уже объявил коалиции войну, всей организацией масс и силой оружия, если это потребуется. Но в газетах писали о неограниченной власти в руках нового правительства.



 
       В Петросовете, большевики исполнили свое обещание, несмотря на то что большинство их уже окончательно окрепло, они пошли на коалиционный президиум. Большевики, пропорционально численности фракции, заняли четыре места, эсеры, два и меньшевики, одно. Эсерами командировали Чернов и Каплан, у меньшевиков, Бройдо. Четверо большевиков были: Троцкий, Каменев, Федоров и Рыков.


      Председателем стал Троцкий, при появлении которого разразился ураган рукоплесканий. Все изменилось в Совете, с апрельских дней он шел против революции и был опорой буржуазии. Целых полгода служил он защитой для буржуазного правительства против народного движения.


      Теперь Совет вновь стал во главе революционной армии петербургских рабочих масс. Это была теперь гвардия Троцкого, готовая по его знаку штурмовать коалицию, Зимний и все твердыни буржуазии. Совет Троцкого не выступал как открытая государственная сила, ведущая революцию. Он не действовал методами оппозиции, давления и «контакта». Он был скрытой, потенциальной революционной силой, собирающей элементы для всеобщего неожиданного взрыва.


      В своей первой председательской речи Троцкий напомнил о том, что, собственно, не он занял место Чхеидзе, а, наоборот, Чхеидзе занимал место Троцкого, так как в революцию 1905 года Троцкий был председателем Петербургского Совета, но сейчас времена не те, новому президиуму придётся работать при новом подъеме революции, который приведет к победе. Он сказал, «Мы все люди партий, и не раз нам придется скрестить оружие. Но мы будем руководить работами Петербургского Совета в духе права и полной свободы всех фракций, и рука президиума никогда не будет рукою подавления меньшинства». Он говорил это искренне, он в это верил, в это поверили и другие, но ненадолго.


       Огромным большинством, по поводу образования новой власти, Совет принял такую резолюцию, «новое правительство войдет в историю революции как правительство гражданской войны. Совет заявляет, правительству буржуазного всевластия и контрреволюционного насилия мы, рабочие и гарнизон Петрограда, не окажем никакой поддержки. Мы выражаем твердую уверенность в том, что весть о новой власти встретит со стороны всей революционной демократии один ответ, в отставку! Совет призывает пролетарские и солдатские организации к усиленной работе по сплочению своих рядов вокруг своих Советов, воздерживаясь от всяких стихийных выступлений».  Советы, которые сказали то же самое, то есть, yжe находились в руках большевиков были: Московский, Кавказский краевой, Финляндский областной, Одесский, Екатеринбургский, Донецкого бассейна, Киева, Ревеля, Кронштадта, почти всей Сибири и прочие. Всей полнотой власти владели большевики.


      Большевики работали упорно и неустанно. Они были в массах, на фабриках и заводах, повседневно, постоянно. Десятки известных и начинающих ораторов выступали в Петербурге на заводах и в казармах, каждый день. Они стали своими, потому что всегда были тут, руководя всей жизнью завода и казармы. Они стали единственной надеждой хотя бы потому, что, были щедры на посулы и на сладкие и незатейливые сказки. Масса жила и дышала вместе с большевиками. Она была в руках партии Ленина, в руках партии «сказочников и обещальщиков».


            В те же дни тайным голосованием, на пропорциональных основах был переизбран Петербургский Исполнительный Комитет. Из 44 избранных членов две трети были большевики. Меньшевиков осталось всего пять человек.


             Приемы большевистской агитации, против Временного правительства, в массах, опирались на разнузданные, анархистские, мелкобуржуазные инстинкты толпы, которые потом пришлось изживать большевикам, после прихода к власти. Народ усталый, голодный и разочарованный, стремился избавиться от ставшей ненавистной ему «керенщины».


             Предстояли выборы в «Учредительное собрание». К ним уже начали основательно готовиться и партии, и государственные учреждения. Газеты ежедневно печатали всякие распоряжения и указания насчет предстоящих выборов, а также и партийные кандидатские списки представителей в «Учредительное собрание». Все списки от большевиков, возглавлял Троцкий. Эсеры и меньшевики уходили с арены политической борьбы, они потеряли доверие и у буржуазии, и у пролетариата. Борьба продолжалась между представителями буржуазии, кадетами и представителями пролетариата, большевиками. Это нашло отражение и в перестройке структуры Советов, изменившейся в результате прошедших перевыборов. Кадеты и большевики стали «рулить» Советами.


         Возвращаемся в сентябрьские события 1917 года. В Москве, всё ещё, заседало «Совещание общественных деятелей», возникшее перед Московским Государственным совещанием. Керенский официально заявлял, что это частное учреждение, так же, как и Демократическое совещание в Петрограде. Последняя коалиция, стала заявлять, что власть к Учредительному собранию еще не подготовлена и никаких законопроектов не выработала. Правительство надеялось затянуть созыв «Учредительного собрания», надеясь изменить сложившиеся условия в свою пользу.


       Неустанными защитниками «Учредительного собрания» и его скорейшего созыва выступали большевики, во главе с Лениным, хотя Ленин уже знали, какова участь этого собрания. «Учредительное собрание», необходимо было ему, как символ завершения буржуазного периода революции в России.


      В день образования четвёртой правительственной коалиции, началась давно ожидаемая железнодорожная забастовка. Это было ударом и позором для Временного правительства. Терпение железнодорожников испытывалось уже давно. Стачечники требовали проведения в жизнь уже принятых правительством и уже опубликованных правил о повышении их нищенских ставок, правила от четвёртого августа, за подписью товарища министра путей сообщения Устругова. В течение пяти с лишним недель правительство, занятое гораздо более важными делами, не сделало ничего для проведения своих собственных декретов. При этом вся страна была оповещена не только о причинах стачки, как единственно оставшегося средства воздействия на правительство, но и о том, что забастовка совершенно не затронет ни обороны, ни продовольствия страны. Все прифронтовые дороги, все оперативные, военные и продовольственные поезда, откуда и куда они бы ни направлялись, в забастовке не участвовали. Забастовка по всей стране, за эти дни стало приобретать политический характер.


       Как из рога изобилия посыпались резолюции, выражающие глубокое презрение негодной власти и требующие ее отставки. Огромная армия квалифицированных рабочих, играющих исключительную роль в жизни государства, была отброшена влево, в лагерь большевиков. Забастовка железнодорожников из частичной переросла во всероссийскую.


      Всероссийская забастовка началась ночью 24-го сентября. Тут стачечники уже расширили свои требования рядом пунктов. Но все же забастовка прошла только тремя голосами в Центральном комитете железнодорожников. Это означало, что правительство должно было хотя бы только дать повод к ее прекращению, и она будет прекращена. Так и было. Дороги стояли только двое суток. Власти заявили, что они уступают. Правительство уже без комиссий декретировало новые нормы, частично удовлетворяющие железнодорожников. Этого было довольно. Посредники обязались уладить остальное, и забастовка, по мановению своего центра, была прекращена.


       Ликвидация железнодорожной забастовки не избавила страну от величайших затруднений с транспортом, грозивших парализовать всю хозяйственную жизнь. У железных дорог не было топлива. Не было его и у промышленности, и газеты ежедневно сообщали о закрытии десятков предприятий. Что произошло в Донецком бассейне? Газеты давали только одно объяснение, «анархия» и «эксцессы рабочих». Но это была неправда. Эксцессов там не было, но было налицо сильное понижение производительности труда, порождаемое бестоварьем. Не было смысла зарабатывать денежные знаки, лишенные покупательной силы.


     На втором, основном источнике российского топлива, на Бакинских нефтяных промыслах, в эти дни началась стачка. Стачки волнами перекатывались тогда по всей России и стали обычным явлением. Бастовали все, но из этого ровно ничего не получалось. Деньги дешевели с каждым часом, в стране обращалось на 2 миллиарда бумажных денег. Повышение денежной оплаты, когда этим кончались забастовки, не помогало рабочим. Но и успех стачки имели не всегда. Бастовали казенные и муниципальные работники. О восьмичасовом рабочем дне не было и требований. Министерство труда Временного правительства, во главе с Гвоздевым, никакой роли в разрешении конфликтных ситуаций не играло.


 «Беспорядки» в России принимали совершенно нестерпимые, поистине угрожающие размеры. Начиналась действительная анархия. Бунтовали и город, и деревня. Первый требовал хлеба, вторая, требовала земли. Новую коалицию встретили голодные бунты и погромы по всей России. Газеты печатали сообщения о таких бунтах: в Житомире, Харькове, Тамбове, Орле, Екатеринбурге, Кишиневе, Одессе, Бендерах, Николаеве, Киеве, Полтаве, Ростове, Симферополе, Астрахани, Царицыне, Саратове, Самаре и много где. Всюду посылались войска, где можно, казаки. Усмиряли, стреляли, вводили военное положение, но помогало нет надолго. В Петербурге не громили, но просто голодали и ждали, что будет.


       Крестьяне, окончательно потерявшие терпение, начали сами решать аграрный вопрос, своими силами и своими методами. Им нельзя было не давать земли без нарушения существующих форм землевладения. И мужик начал действовать сам. Стали делить и запахивать земли, резать и угонять скот, громить и жечь усадьбы, ломать и захватывать сельхозорудия, расхищать и уничтожать государственные и частные запасы, рубить леса и сады, убивать и насиловать. Это уже не «эксцессы», как было в мае и в июне. Это стало массовое явление, это стихийные волны, которые распространялись по всей стране. И газетные известия по всей стране: Кишинев, Тамбов, Таганрог, Саратов, Одесса, Житомир, Киев, Воронеж, Самара, Чернигов, Пенза, Нижний Новгород, кроме Сибири.


        Кроме крестьянских и голодных бунтов, стали происходить и солдатские бунты, «буйства» вооруженных людей. Происходили погромы и стычки, порожденные злобой, казарменной тоской и подозрительностью к контрреволюции. Газеты сообщали о бунтах в городах: Елизаветград, Орел, Могилев, Иркутск, Саратов, Феодосия. Особенно страдали от солдатских бесчинств небольшие провинциальные центры, железнодорожные станции. Отношения между офицерами и солдатами, разрушенные корниловщиной, продолжали ухудшаться. О самосудах, правда, сообщений в газетах не было.


       В распоряжении Керенского были одни «наполеоновские» окрики. Этого было явно недостаточно, и государство разлагалось.
Другая беда была в голоде на фронте, который принимал ужасающие размеры. Было очевидно для всякого добросовестного зрителя, что наша армия хотя и держит на Восточном фронте 130 германских дивизий, но не сможет выдержать ни зимы, ни даже осени.


     21 сентября, на этом же заседании Петербургского Совета, когда принималась резолюция о начале восстания, выступил один офицер, прибывший с фронта, и он сказал, «солдаты в окопах сейчас не хотят ни свободы, ни земли. Они хотят сейчас одного, конца войны. Что бы вы здесь ни говорили, солдаты больше воевать не будут», это произвело сенсацию даже в большевистском Совете, офицер продолжал, «передать вам это наше заявление, меня просили солдаты».


    29 сентября, немцы под прикрытием своего флота высадили десант в Рижском заливе, на острове Эзель. Это было прямым последствием падения Риги. Через несколько дней, весь Рижский залив, был в руках немцев. «Немец» получил все преимущества в коммуникации, и даже открывалась возможность воздушных налетов на Петроград. На этом наступление остановилось. Немцы встретили эффективное сопротивление со стороны «красного» флота, которого не ожидали. Один миноносец, получив 19 пробоин, продолжал сражаться. Другой под огнем дважды пытался взять его на буксир и спас команду. Вызывала удивление защита шестью матросами с одним пулеметом Моонской дамбы. Броненосец «Слава», смертельно подбитый, был затоплен в назначенном месте, и вся команда его под огнем спасена. Кронштадтцы требовали выхода в море.


       Армия также давала отпор немцам, самоотверженно защищала Россию, безропотно неся тяжелые лишения в сырых и холодных окопах, голод, холод, отсутствие обуви.


       Чтобы подавить большевистскую опасность, правительство объявило Петроград в опасности и приняло решение ее эвакуировать. Но вывезти промышленность, необходимую для обороны, было невозможно. Без Петербурга воевать было нельзя. Но перед угрозой большевизма, правительство было готово и к поражению в войне.


      3 октября было опубликовано «Положение о Временном Совете российской Республики». Нового в нем ничего не появилось. Было записано, что члены «Совета», приглашаются правительством «по представлению общественных организаций». Проекты вносятся или не вносятся по благоусмотрению министров правительства. Инициатива «Совета» осуществляется при условии письменного заявления 30 членов, так же, как и вопросы к правительству. На эти вопросы правительство, отвечает в недельный срок, но может и не ответить, по соображениям государственной безопасности.


         Положили членам «Совета» и приличное для советников жалованье, по 15 рублей в сутки и по 100 рублей единовременно. А также освободили от воинской повинности и дали иммунитет от арестов и от предания суду.


      Президентом «Совета» наметили председателя ВЦИК Совета крестьянских депутатов Авксентьева. Составили и «сеньорен-конвент», который Набоков, вице-президент Предпарламента, окрестил «синедрионом», ибо большинство в нем составляли евреи. Секретарем был также еврей, ученый-государственник, правый эсер Вишняк, будущий секретарь «Учредительного собрания». Такой же «синедрион» был и в руководстве партии Ленина, в партии большевиков.


         В результате Февральского переворота, на общественную арену политической жизни России широким потоком вылились представители финансово-торгового племени России, иудеи. В движении социалистов-революционеров всех видов и направлений они заняли позиции лидеров. Составляли они основной руководящий контингент и среди партийных генералов и штаб-офицеров Ленинской партии. Многие из них получили высшее образование в университетах царской России, множество их было из «бунтарей», изгнанных из учебных заведений. В разговорах Ленина с Горьким, Ленин говорил Горькому, что умный русский есть признак наличия у русского еврейской крови. В революционном движении России, в руководстве им, принимали участие представители многих национальностей, оно было многонациональным, и этот, многонациональный состав представителей революционного движения, не вызывал у массы обывателей никаких вопросов и протестов. Но доминировали среди них, везде иудейские представители, включая Советы всех уровней, Рабочие, Солдатские и Крестьянские. Эти представители, были выходцы из «работников умственного труда».


    Распространение иудеев в России, до февраля 1917 года происходило волнами-периодами, их потоки переселенцев шли из европейских стран и стран южных, средиземноморских. В первой волне переселенцев шли представительницы «заморских принцесс» и представители торгового, финансового племени, купцы, ростовщики. Во второй волне, более массово, много миллионно, пошли переселенцы с украинских земель, после восстания Богдана Хмельницкого и присоединения областей Польши, Литвы и Белоруссии к Российской империи, в результате победоносных войн с Наполеоном. Пришедшие в российские земли представители финансово-торгового племени освоили профессии корчмарей-трактирщиков, торговцев-лавочников, винокуров, земельных арендаторов, купцов, профессоров, адвокатов, присяжных поверенных, банкиров и прочих представителей «умственного труда». Была среди них и небольшая прослойка пролетариата, кустари-одиночки, ремесленники, портные, аптекари. Селились они обособлено, компактно, в местечках, в гетто, старались не ассимилироваться с местным населением. Были и иудеи, которые крестились, принимали православие и ассимилировались в русском населении. Такие евреи, крещёные, освобождались от воинской повинности, от службы рядовым в императорской армии. Они также получали все права русского населения, занимали должности в государственной службе, могли заниматься врачебной практикой в полиции и армии. Евреи, принявшие крещение, подлежали специальной процедуре проклятия, своими соплеменниками. Страх проклятия, сдерживал многих желающих, от крещения в православие.

 
        В пять часов дня 7 октября, в дождь и слякоть, Керенский открыл Предпарламент. Это было не Демократическое совещание. В этот раз Керенский не опоздал. И случилась невиданная вещь в революции, Предпарламент открылся в назначенный час. Никто не мог этого предвидеть. И потому, в зале было не слишком многолюдно, а в Мариинском дворце было так же тоскливо и скучно, как на улицах Петербурга.
          Затем старейшая в зале, «бабушка-революции», Брешковская, была вызвана, чтобы устроить выборы президиума, и произнесла речь, насчет обороны и земли. За Авксентьева было подано 228 записок, немного. Но это по случаю пустоты в зале, фракции же были единодушны. Авксентьев также произнес речь, читая ее по бумажке. Прочитанное Авксентьевым дипломатическое обращение к союзникам по войне, «С нами всегда великие союзные народы, с нами спаяны они кровью, с нами слиты они в счастье и в несчастье, в стремлении к скорейшему почетному миру, и мы им шлем свой горячий братский привет». Аплодисменты превратились в овацию по адресу присутствовавших послов и дипломатических представителей. Весь зал, от Гучкова и генерала Алексеева до Чернова и Дана, встал и, аплодируя, обернулся к интернационалистам и большевикам, сидевшим на крайней левой, потому что за их спиной стояли в своей роскошной ложе и раскланивались дипломаты, представлявшие союзников.

 
        Товарищами председателя быстро были избраны кадет Набоков, правый меньшевик Крохмаль и вместо отказавшегося большевика, представитель группы национальных социалистов, Пешехонов.


         Вся фракция большевиков, 66 человек, явилась с опозданием, у них было важное и бурное заседание в Смольном, которое только что закончилось. Они решали окончательно, что им делать с Предпарламентом, уйти или оставаться. Ленин требовал ухода. Его позицию защищал с большим натиском и Троцкий. Против ухода были Рязанов и Каменев. Правые требовали, чтобы уход из Предпарламента был, по крайней мере, отложен до того момента, когда Предпарламент проявит себя хоть чем-нибудь, например, откажется принять какое-нибудь важное постановление в интересах рабочих масс, потому что иначе исход будет непонятен, не будет оценен массами. Но Троцкий, для которого все вопросы были решены, настаивал, чтобы не было никаких неясностей, чтобы «корабли были сожжены» окончательно и всенародно. Пусть массы видят и понимают, что это не их «Совет».

 
         В конце заседания Авксентьев дал слово Троцкому, для внеочередного заявления, сроком на 10 минут. В зале сенсация, для большинства присутствующих делегатов, Троцкий, по газетным статьям, «вождь лодырей, разбойников и хулиганов», невиданное ими зрелище.


   «Официально заявлявшейся целью Демократического совещания, начал своё выступление Троцкий, являлось упразднение личного режима власти, питавшего корниловщину, создание подотчетной власти, способной ликвидировать войну и обеспечить созыв Учредительного собрания в назначенный срок. Между тем, за спиной Демократического совещания, путем закулисных сделок гражданина Керенского, кадетов и вождей эсеров и меньшевиков, достигнуты результаты прямо противоположные. Создана власть, в которой и вокруг которой явные и тайные корниловцы играют руководящую роль. Безответственность этой власти закреплена формально. Временный Совет Российской Республики объявлен совещательным учреждением. На восьмом месяце революции, безответственная власть создает для себя прикрытие из нового издания булыгинской Думы. Цензовые элементы вошли во Временный совет в таком количестве, на какое, как показывают все выборы в стране, они не имеют права. Несмотря на это, именно кадетская партия добилась независимости правительства от совета Республики. В Учредительном собрании цензовые элементы будут занимать, несомненно, менее благоприятное положение, чем во Временном совете. Перед Учредительным собранием власть не может быть не ответственной. Если бы цензовые элементы действительно готовились к Учредительному собранию через полтора месяца, у них не было бы никаких мотивов отстаивать безответственность власти сейчас. Вся суть в том, что буржуазные классы поставили себе целью сорвать Учредительное собрание».


       Поднялся скандал. Депутаты справа кричат, ложь. Троцкий старался проявлять полное равнодушие и не повышал голоса, продолжая, «в промышленной, аграрной и продовольственной областях политика правительства и имущих классов усугубляет разруху, порожденную войной. Цензовые классы, провоцирующие восстание, теперь приступают к его подавлению и открыто держат курс на костлявую руку голода, которая должна задушить революцию и в первую очередь Учредительное собрание. Не менее преступной является и внешняя политика. После 40 месяцев войны, столице грозит смертельная опасность. В ответ на это, выдвигается план переселения правительства в Москву. Мысль о сдаче революционной столицы немецким войскам, нимало не вызывает возмущения буржуазных классов, а, наоборот, принимается ими, как естественное звено общей политики, которая должна облегчить им контрреволюционный заговор».


     Шум и скандал усиливались. Патриоты вскакивали с мест и не давали Троцкому продолжать речь. Кричали о Германии, о «запломбированном вагоне» и «американском пароходе», звучали возгласы, мерзавец. В заседании Мариинского дворца, в компании вылощенных адвокатов, профессоров, биржевиков, помещиков и генералов, восстанавливалась «кабацкая» атмосфера, которая царила в Государственной Думе.


   Председатель призывал собрание к порядку. Троцкий стоял на трибуне, как будто все это его не касалось, и наконец дождался возможности продолжать, «Мы, фракция социал-демократов большевиков, заявляем, с этим правительством народной измены и с этим «советом» мы, Троцкий, заканчивает уже сквозь шум зала, и призыва к нему председателя прекратить речь, с ними мы ничего не имеем общего. Мы ничего не имеем общего с той убийственной для народа работой, которая совершается за официальными кулисами. Мы ни прямо, ни косвенно не хотим прикрывать ее ни одного дня. Мы взываем, покидая Временный Совет, к бдительности и мужеству рабочих, солдат и крестьян всей России. Петроград в опасности, революция в опасности, народ в опасности. Правительство усугубляет эту опасность. Правящие партии усугубляют ее. Только сам народ может спасти себя и страну. Мы обращаемся к народу, да здравствует немедленный, честный демократический мир, вся власть Советам, вся земля народу, да здравствует Учредительное собрание!».


       Троцкий сходит с кафедры, и несколько десятков человек фракции, среди шума и возгласов делегатов покидают зал. Все провожали их презрительными взглядами, возгласами, «скатертью дорога». Большинство заседания считало, это только шестьдесят человек, особой, звериной породы, большевики ушли из человеческого общества. Только одни большевики.   Для пред-парламентского большинства это была кучка, которую можно было ликвидировать путем репрессий. Но за этой «кучкой» была масса, заряженных классовой ненавистью пролетариев, а также истерзанной солдатчины, а также отчаявшихся в революции крестьянских низов. Это была огромная народная лавина. Это были миллионы. Справиться с ними при помощи репрессий, российской «опереточной» власти, было не по силам. Настоящая мудрость пролетарской революционной партии, хоть она и была мелкобуржуазной по своему руководящему составу, состояла в том, чтобы своей политикой обеспечить единый фронт демократии, притянуть к союзу с пролетариатом и мелкобуржуазные группы, без которых нельзя было вывести на правильный путь революцию и основать на прочном базисе новое рабоче-крестьянское государство в этой крестьянской, мелкобуржуазной стране, России. При правильном понимании задач, при правильной оценке конъюнктуры, при надлежащей мудрости пролетарской партии, это трудное дело было возможно. Но руководители большевистской партии всегда вели не политику союза, а противоположную политику разрыва, раскола и взаимной изоляции классов.


        Уход большевиков из Предпарламента был знаменательным шагом. Бросив избирательные бюллетени, большевики на глазах у всех, «схватили винтовки». Они не имели никаких шансов вызвать этой своей демонстрацией соучастия у меньшевиков и эсеров, и оттолкнули их от себя. Большевистские лидеры и рассчитывали на это, они решили подать сигнал своей силы народным массам.


         В результате объявления большевиками гражданской войны, «демократический фронт» был безнадежно разорван, но представители «демократического фронта» не догадывались, что и они обречены к уничтожению, так как они требовали «демократии» от новой России и союза с существовавшими социалистическими правительствами Европы.


       В предпарламенте, начиная с 20-х чисел октября, постоянно говорили о предстоящем выступлении большевиков, пугали друг друга большевистской опасностью. «Говорильня» в Предпарламенте шла каждый день. Большевики ушли из Мариинского дворца только для того, чтобы развязать революцию на улицах, в массовом движении народа. Большевики решительно вышли на путь революционного, насильственного сокрушения коалиции и замены ее властью большевистских Советов. Большевики непосредственно и вплотную взялись за дело государственного переворота. К нему неудержимо катилась революция.


        Почва для агитации, за революцию, была необыкновенно благоприятна, результаты ее исключительно успешны, а процесс ее, то есть функции агитаторов были крайне легки и общедоступны. Нужны мир, хлеб, земля. Да, власть вообще может дать немедленно землю, мир и хлеб, если вместо буржуазной власти, будет рабоче-крестьянская власть, то она это и сделает. Если керенщина будет заменена властью Советов, то народные нужды будут удовлетворены. Так говорят сведущие люди, преданность которых народному делу испытана ссылкой, тюрьмой и каторгой. Чего вернее и реальнее?


     Основными пунктами устной и печатной большевистской агитации были следующие. Прежде всего, последняя коалиция была шайкой узурпаторов, захвативших самодержавную власть при келейном соглашении двух десятков человек. Это была неоспоримая и позорная истина, которую большевики стремились довести до сознания каждого рабочего и солдата. По обеим столицам и по всей провинции немедленно прокатилась волна митингов, сотни тысяч рабочих и солдат протестовали против самого факта образования нового буржуазного правительства, обещали решительную борьбу с ним и требовали власти Советов.


        С другой стороны, это правительство заговорщиков и контрреволюционеров позволяет себе гнусные издевательства над рабочим классом, над его прессой, над его представителями. По корниловскому делу, арестовано ровным счетом пять человек, которые сидят под охраной собственного почетного караула и могут бежать, когда им заблагорассудится. А настоящие тюрьмы полны большевиками, которые устраивают голодовки, не будучи в состоянии добиться ни освобождения, ни членораздельного обвинения.

 
     С особой яростью была подхвачена позорная попытка эвакуации и бегства правительства из Петрограда в Москву. Заговорщики предают революционную столицу! Неспособные оборонить ее, они и не желают этого. Немцы продолжают свои морские операции, матросы кладут свои головы, союзники не шевелят пальцем для помощи и обливают грязью наших героев. А правительство? Оно только бежит в Москву, подготовляя сдачу Петербурга.


         Буржуазия и коалиция срывают Учредительное собрание. Без этого не обходилась ни одна большевистская речь, резолюция, декларация, газетная статья. Можно сказать, что вся агитация велась под знаменем требования проведения Учредительного собрания и его защиты. Большевистская партия требовала, «долой коалицию и да здравствует Советская власть во имя Учредительного собрания». Ленин комбинировал, применительно к сложившейся ситуации. Партийная программа большевиков не предусматривала ни каких комбинаций и коалиций с кем либо, после захвата власти. В ней была налицо только советская рабоче-крестьянская диктатура, исключающая буржуазно-парламентарное Учредительное собрание.


      Ленин, заявил о «немедленном предоставлении» земли крестьянам и предлагал крестьянам проводить её захват. Ленин призывал фактически выполнять анархистскую тактику и эсеровскую программу. Эти лозунги и призывы были понятны мужику-хлеборобу. Чтобы быть понятым и принятым мужиком-крестьянином, Ленин стал и анархистом, и эсером.


        Троцкий так же разрешал все продовольственные затруднения для голодающих. На митингах в Петербурге, он обещал, «в каждую деревню, Советская власть пошлет солдата, матроса и работницу, они выявят запасы зерна у зажиточных кулаков, оставят сколько им надо, по едокам, а остальное зерно отправит бесплатно, в город или на фронт. Петербургская рабочая масса, не потерявшая связь с деревней, с одобрением встречала эти обещания, и не думала о том, а чем жить потом ограбленному крестьянину.


           Всякая «конфискация» и всякая «бесплатность», рассыпаемые большевистскими агитаторами рабочим с царской щедростью, были неотразимы в устах агитаторов. Методика применялась понятная для простого рабочего, у богачей всего много, у бедняков ничего нет, все будет принадлежать беднякам, все будет поделено между неимущими. Все это бесконечными волнами разливалось по всей России в последние недели. Все это ежедневно слышали сотни тысяч голодных, усталых и озлобленных. Это было неотъемлемым элементом большевистской агитации, хотя и не было их официальной программой. О социализме, как цели и задаче Советской власти, большевики не твердили массам, а массы, поддерживая большевиков, и не думали о социализме. Большевики ограничивались общими формами агитации, они только сделали свои лозунги, своими и для масс, они стремились привлечь массы к действию, под своими знаменами.

 
     Ленин, который в личных письмах к своим «генералам», требовал ареста Демократического совещания, печатно же, через газеты, предлагал «компромисс», пусть всю власть возьмут меньшевики и эсеры, а там что скажет съезд Советов и Учредительное собрание. То же самое упорно проводил и Троцкий, на Демократическом совещании и около него, надо Совещание заставить взять власть в свои руки, а затем новое демократическое правительство, состоящее из советских партий, пусть ищет полномочий на съезде Советов. Переворот предполагался или допускался совсем мирного, «эволюционного» характера. Массы имели все основания понимать дело именно таким образом. 20-го числа соберется Всероссийский съезд, который решит дело. Больше ничего не знали и не представляли себе массы.


       Троцкий, уведя свою фракцию из Предпарламента, определенно взял курс на насильственный переворот. Ленин заявил, что преступно ждать съезда Советов. Больше пока ничего не сказал. Внутри партии вопрос захвата власти, поставлен на ближайшую очередь. Как потом писал Ленин в своих работах, «Власть, как проститутка, валялась в грязи. Надо было её только подобрать».


       10 октября, «вопрос» был поставлен перед верховной инстанцией, ЦК партии. Заседание проводилось на частной квартире, в Петрограде. Ленин был на этом совещании, он пришёл в парике, но без бороды. Зиновьев явился с бородой, но совершенно лысый. Заседание продолжалось около 10 часов, часов до трех ночи. Половине высоких гостей пришлось заночевать на квартире.


      На совещании, решение о восстании, было принято всеми голосами, против двух, Каменева и Зиновьева. Разумеется, это не смутило Ленина, с ним было большинство ЦК. И кроме большинства с Лениным был Троцкий.


      Политическое изменение позиции ЦК, никому не было известно. Оно отразилось только на большевистской агитации. Добавились лозунги, «Медлить больше нельзя», «Пора от слов перейти к делу», «Настал момент, когда революционный лозунг „Вся власть Советам!“ должен быть наконец осуществлен», «Революционные классы возьмут власть», «От топтания на месте, на прямую дорогу пролетарско-крестьянской революции».


      Цель восстания была ложная, «Учредительное собрание».Требования штаба о выводе войск на фронт имеют, как всегда, политический источник, а доверять правительству в деле обороны вообще невозможно. Поэтому надо, во-первых, организовать контроль над штабом и разрешить вывод войск в зависимости от обстоятельств, а во-вторых, надо взять дело обороны в свои руки и создать для этого особый орган, комитет революционной обороны. Большевики воспользовались этой ситуацией, чтобы взять под свой контроль войска Петроградского гарнизона, которые по количеству соответствовали армии. С этой целью, большевистским Исполнительным Комитетом Совета, была принята резолюция, которая требовала, во-первых, «создания при командующем войсками округа коллегии из представителей Петербургского Совета и Центрофлота, причем вывод той или иной части производится с ведома этой коллегии», во-вторых, «принятие экстренных мер к чистке командного состава» и в-третьих, «создание комитета революционной обороны, который выяснил бы вопрос о защите Петрограда и подступов к нему и выработал бы план обороны Петрограда, рассчитанный на активное содействие рабочего класса». Кроме этого, в принятой резолюции говорилось, «о необходимости Советской власти, которая немедленно предложит мир, о необходимости до заключения мира взять оборону столицы и всей страны в руки Советов, о необходимости вооружения рабочих ради обороны». А Исполнительному Комитету, солдатской секции и представителям гарнизона поручается организовать революционный комитет обороны, который «сосредоточил бы в своих руках все данные, относящиеся к защите Петрограда и подступов к нему». Всё это было сделано перед решающим заседанием ЦК.


       В напечатанном в газетах «Постановлении» Совета, говорилось об этом же, но с другими акцентами, «Военно-революционный комитет организуется Петербургским Исполнительным Комитетом и является его органом. В состав его входят: президиумы пленума и солдатской секции Совета, представители Центрофлота, Финляндского областного комитета железнодорожного союза, почтово-телеграфного союза, фабрично-заводских комитетов, профессиональных союзов, представители партийных военных организаций, союза социалистической народной армии, военного отдела ЦИК и рабочей милиции, а также лица, присутствие которых будет признано необходимым. Ближайшими задачами Военно-революционного комитета являются: определение боевой силы и вспомогательных средств, необходимых для обороны столицы и не подлежащих выводу, учет и регистрация личного состава гарнизона Петрограда и его уезда, а равно и учет предметов снаряжения и продовольствия, разработка плана работ по обороне города, меры по охране его от погромов и дезертирства, поддержание в рабочих массах и солдатах революционной дисциплины.


     При Военно-революционном комитете образуется гарнизонное совещание, куда входят представители частей всех родов оружия. Гарнизонное совещание будет органом, содействующим Военно-революционному комитету в проведении его мероприятий, информирующим его о положении дел на местах и поддерживающим тесную связь между комитетом и частями.


       Военно-революционный комитет разделяется на отделы: 1) обороны, 2) снабжения, 3) связи, 4) информации, 5) рабочей милиции, 6) донесений, 7) комендатуры».


      Это «Постановление» фактически устранило от дела обороны «законных» представителей органов власти и передало все их функции Петербургскому Совету. Но этого мало, под лозунгом обороны от внешнего врага, Исполнительный Комитет официально присвоил себе всю реальную власть в Петрограде и уезде.


       Военно-революционный комитет, стал аппаратом для государственного переворота, для захвата власти большевиками. «Парочка», Каменев и Зиновьев, протестовала, голосовала против и требовала занести это в протокол. В протокол занесли, но все это не имело никакого значения.


       Военно-революционный комитет был создан и быстро развернул свою деятельность. И меньшевики, и правые эсеры отказались войти в него. Левые эсеры вошли. Его главными деятелями были Троцкий, Лашевич, затем руководители большевистской военной организации Подвойский и Невский, Юренев, Мехоношин, левый эсер Лазимир и другие, не столь известные в революции имена.


     В лагере буржуазии и промежуточных групп началась тревога. Для тревоги были реальные поводы. Несмотря на то что крики печати были привычными и давно притупили страх, буржуазия и промежуточные группы всполошились основательно.  Боязни большевиков не было, было другое. У правых, у буржуазных газет это было основой агитации в пользу немедленных решительных репрессий, в пользу применения «атрибутов действительной власти», то есть в пользу новой корниловщины. У эсеров же и меньшевиков тревога в печати означала действительную боязнь, но не боязнь успеха большевиков, а боязнь новых июльских дней.


       Вся бульварная пресса вещала о предстоящем вооружённом восстании большевиков и предрекала большевикам полный разгром.


      18 октября, с горячей статьей, в газете «Новая Жизнь», выступил Горький, «Все настойчивее распространяются слухи о „выступлении большевиков“. Могут быть повторены отвратительные сцены 3–5 июля. Значит, снова грузовые автомобили, тесно набитые людьми с винтовками и револьверами в дрожащих от страха руках, и эти винтовки будут стрелять в стекла магазинов, в людей, куда попало. Будут стрелять только потому, что люди, вооруженные ими, захотят убить свой страх. Вспыхнут и начнут чадить, отравлять злобой, ненавистью, местью за все темные инстинкты толпы, раздраженной разрухой жизни, ложью политики, – люди будут убивать друг друга, не умея уничтожить своей звериной глупости… Одним словом, повторится та кровавая бессмысленная бойня, которую мы уже видели, и которая подорвала во всей стране моральное значение революции, пошатнула ее культурный смысл. Весьма вероятно, что на сей раз события примут еще более кровавый и погромный характер. Центральный Комитет большевиков ничем не подтвердил слухов о выступлении, хотя и не опровергает их. Он обязан их опровергнуть, если он действительно является сильным и свободно действующим политическим органом, способным управлять массами, а не безвольной игрушкой настроений одичавшей толпы, не орудием в руках бесстыдных авантюристов или обезумевших фанатиков».



            О предполагаемых «беспорядках» Керенский имел суждение в день парламентского выступления Терещенко и окончательного утверждения Военно-революционного комитета, 16 октября. Было объявлено, будут приняты и уже принимаются меры. Какие меры, правительство никому не объявляло. Начальник штаба округа докладывал Керенскому, большевики готовят демонстрацию протеста против правительства, демонстрация будет носить мирный характер, рабочие выйдут на нее вооруженными. Начальник штаба сообщил о мерах, какие он намерен принять для предотвращения возможности развития демонстрации в беспорядки. Меры, были одобрены главой государства. Керенский успокаивал окружающих, не надо впадать в панику, вся страна с нами. Но он был слаб. У «Верховного главнокомандующего» не было никакого войска. Войска исполняли распоряжения только «Советов», которые были уже большевистские на данный момент. Можно было Керенскому набрать тысячу юнкеров и офицеров в Петербурге. Можно было и больше. Это тоже сила. Можно было хотя бы попытаться парализовать большевистские центры, обезглавить партию большевиков, арестовать сотню человек. Это могло бы сорвать выступление. Но, ничего не предпринималось. Даже наоборот, 25 октября, в ночь выступления, Керенский находился в Пскове, встречал верные ему войска, по его словам.


          Ленин руководствовался рекомендациями Карла Маркса, которые он излагал в своей работе о «революции и контрреволюции в Германии». Маркс дал в ней две очень важные директивы, «во-первых, не затевайте восстания, пока вы не приготовились вполне справиться с последствиями вашей затеи и во-вторых, раз вступив на путь революции, действуйте с величайшей решимостью и как нападающая сторона». Ленин так и действовал, Керенский как бы шёл Ленину на встречу, бездействовал и уклонялся от контрдействий.

 
   А Ленин шёл и действовал, и против Маркса, и против научного социализма, развивал марксизм «диалектически». Ленин поднимал восстание, не имея разработанной программы государственного строительства, использовал русский принцип «авось». В наличии у партии были только красивые, всё обещающие лозунги, без системной проработки их выполнения. Под лозунгом «Вся власть Советам», получилась государственная власть ЦК партии большевиков, разруха, голод и смерть торжествовали. По программе шла только гражданская война, «вырубали» кого надо, и кого не надо в придачу.


   С большой статьёй, напускавшей большего «тумана», своего рода «дымовой завесой, в печати выступили два представители большевиков Каменев и Зиновьев. Статью опубликовала не большевистская газета «Рабочий путь», а меньшевистская, Горьковская газета, «Новая жизнь». Каменев и Зиновьев обратились с письмом к крупнейшим партийным организациям, и в нем «решительно высказывались против того, чтобы партия брала на себя инициативу каких-либо вооруженных выступлений в ближайшие сроки». Никаких сроков восстания в статье и не называлось, «все понимают, что в нынешнем положении не может быть и речи о чем-либо подобном вооруженной демонстрации. Речь может идти только о захвате власти вооруженной рукой, идти на какое-либо массовое „выступление“ можно только, ясно и определенно поставив перед собой задачу вооруженного восстания. Не только я и тов. Зиновьев, но и целый ряд товарищей-практиков находят, что взять на себя инициативу вооруженного восстания в данный момент, при данном соотношении сил, независимо и за несколько дней до съезда Советов, было бы недопустимым, гибельным для пролетариата и революции шагом. Сейчас оно было бы обречено на поражение. А партия слишком сильна, перед ней слишком большая будущность, чтобы совершать подобные шаги отчаяния».


    Фактически письмо написал Каменев, и сказал он в нём то, что давно уже говорили и знали, в то время, социалисты других партий, и все обыватели, в статье не называлось ни каких сроков, никакой конкретики. Это был явно приём «постановки дымовой завесы», явно «по заданию» Ленина.

 
       Ленин, в этот период времени, жил где-то рядом с Выборгом, в нескольких часах езды от Петрограда. Он написал длиннейшее «Письмо к товарищам», в противовес письму «парочки» Каменева и Зиновьева. Он распорядился немедленно напечатать и его письмо. Письмо было напечатано в трех больших фельетонах, 19–21 октября. Ленин опасался, что «парочка» вызовет смуту в рядах партии и своё письмо он определил, как документ, предназначенный расправить мозги товарищам. В письме он писал, «отказ от восстания есть отказ от перехода власти Советам и „передача“ всех надежд и упований на добренькую буржуазию, которая „обещала“ созвать Учредительное собрание. Либо переход к либералам и открытый отказ от лозунга „Вся власть Советам!“, либо восстание. Середины нет. Либо сложить ненужные руки на пустой груди и ждать, клянясь „верой“ в Учредительное собрание, пока Родзянко и K° сдадут Питер и задушат революцию, либо восстание». Ленин, без утайки, подтвердил свои намерения.


      Далее, «хлеба в Питере на 2–3 дня. Можем ли мы дать хлеб повстанцам? Скептики всегда могут сомневаться и ничем, кроме опыта, их не убедишь, именно буржуазия готовит голод, нет и не может быть иного средства спасения от голода, кроме восстания крестьян против помещиков в деревне и победы рабочих над капиталистами в городе и в центре, промедление в восстании смерти подобно, вот что нужно ответить тем, кто имеет печальное мужество смотреть на рост разрухи и отсоветовать рабочим восстание».

 
      По делам в армии и на фронте, «в положении на фронте еще нет опасности, если солдаты даже сами заключат перемирие, то это еще не беда. Ждать нельзя, не рискуя помочь сговору Родзянки с Вильгельмом. А если мы возьмем власть и не получим ни перемирия, ни мира, то солдаты могут не пойти на революционную войну. Что тогда? Один дурак может вдесятеро больше задать вопросов, чем десять умных могут разрешить. Мы не отрицали никогда трудностей власти, но не дадим себя запугать трудностями революции». Дискуссия для «публики» была проведена блестяще. «Парочка товарищей», только и ждали командирского окрика. Через два дня Зиновьев опубликовал письмо, что он «откладывает спор до более благоприятных обстоятельств» и «смыкает» ряды. То же заявил в Совете и Каменев, в самый день обнародования его взглядов в «Новой жизни». Всё событие, письмо, ответ и «раскаяние», отражение этих событий в газетах, всё произошло в течении 24-х часов. До часа «Х» оставалось двое суток, Керенский не мог уже принять за это время никаких контрмер.


       Повсюду в провинции в это время происходили советские съезды и почти везде давали преобладание большевикам. Принимались все те же резолюции. Кроме губернских состоялся целый ряд и областных съездов. Большевики оказались господами положения на съездах Поволжья, Урала, Западной и Северо-Западной областей. Меньшевики и эсеры ожесточенно боролись с большевиками и стали применять большевистскую тактику, демонстративно уходили с совещаний. Только на съезде Центральной, Московской области большинство было за блоком эсеров и меньшевиков. Но Москва была в руках большевиков. Помогли и ярославцы, входившие в Центральную область, ярославский губернский съезд опротестовал все решения областного съезда.


    В Москве, протестное движение стало снова выходить на улицы, 15-го октября, состоялась большая манифестация с лозунгами, особенно солдатскими, «Лучше умрем в Москве на баррикадах, чем пойдем на фронт!». В Совете и Исполнительном Комитете констатировали, что сдерживать дальше московские массы уже невозможно. В других углах России, даже где не было крестьянских восстаний, движение под лозунгами Советской власти уже переливалось через край. Сомнений не было, Москва поддержит целиком и активно, провинция поддержит на большей части территории, остальное будет «поглощено».


      Больше сомнений внушал фронт. На фронте партийное влияние было пестрым. Но там вообще было не до политики. Там ни о чем не хотели знать и думать, кроме мира. Против большевиков настраивало то, что они не выпускали из столицы Петербургский гарнизон для подкрепления. Командующий Северным фронтом, генерал Черемисов, на этой почве поднял большой скандал 20 октября. У большевиков, для фронтовиков, был лозунг, за немедленное предложение мира. Против власти, которая предложит мир, невозможно было бы собрать сколько-нибудь реальную военную силу. На Петербург не пошли бы. А большего и не нужно было.


       Но и на фронте были крупные большевистские организации. Корпуса, дивизии, батареи и прочие части присылали в газеты множество большевистских резолюций. Происходили и съезды под руководящим влиянием большевиков. Солдатам была нестерпима война, только завершение её, больше ничего им было не нужно. Солдатам были безразличны и партии, и политика, и революция. Солдаты поддержат всех, кто покажет хоть надежду окончания войны.


       Кроме советских организаций в руках большевиков были и некоторые муниципалитеты. Думы Царицына, Костромы, Шуи, избранные путём всеобщего голосования, были в распоряжении Ленина. Такой переворот, которого желали очень и очень многие, не был ни военным заговором, ни революционным экспериментом.


       11 октября, в Смольном открылся Северный областной съезд Советов. Налицо было 150 делегатов от 23 пунктов Финляндии и Северной области. Съезд был созван с ведома ЦИК Финляндским областным комитетом. Соотношение фракций явствует из состава президиума: в него вошли два большевика, один эсер и один меньшевик. Но дело в том, что эсер был левый, так как почти вся фракция была левой. Председателем был знаменитый прапорщик Крыленко.


      ВЦИК, видя такую картину, вспомнил о своих правах, от его имени съезд был «опротестован» на том основании, что созывал его не ВЦИК, а только один из комитетов области. Это было несколько поздно и не помогло. Собрание приняло резолюцию, в которой объявляет себя законным съездом, созванным с ведома ВЦИК. Тогда меньшевики сейчас же проявили большевистскую тактику, бойкот: они не будут участвовать в работе съезда и остаются только с информационной целью.


      Характер съезда понятен сам собою. В соответствии с решением ЦК партии большевиков и с новым этапом агитации, большевистские лидеры твердили, «На этом съезде мы должны практически и действенно поставить вопрос о переходе всей власти к Советам, в этом подлинное содержание работы съезда.» Центральной фигурой на съезде был, конечно, Троцкий, который не щадил ни сил, ни красок в своем стремлении обеспечить «действенный подъем».


       Но и без того дело шло прекрасно. Один за другим делегаты выходили и заявляли, положение становится все острее, удержать массы от выступлений становится все труднее, если Всероссийский съезд Советов не возьмет в свои руки власть, то катастрофа неминуема. Фронтовики предъявляли ультиматум: новая Советская власть должна заключить перемирие не позднее 16 ноября.


       13 октября, Резолюцию по текущему моменту, Троцкий внес её по соглашению с левыми эсерами. Он предлагает принять ее единогласно, что будет означать переход «от слов к делу». Резолюция требует немедленного перехода всей власти в руки Советов. Советская же власть «немедленно предложит перемирие на всех фронтах и честный демократический мир всем народам, немедленно передаст все земли и живой инвентарь земельным комитетам, до Учредительного собрания, реквизирует скрытые продовольственные запасы для голодающей армии и городов, беспощадно обложит имущие классы, немедленно приступит к демобилизации промышленности и к обеспечению крестьян сельскохозяйственными орудиями, чтобы в обмен на них получить хлеб. Советское правительство созовет в назначенный срок ранее избранное Учредительное собрание».


        Затем обсуждались военно-политический и земельный вопросы. Докладчиком был известный большевик, ставший военным, Антонов-Овсеенко. По земельному вопросу он предложил резолюцию, которая кончалась словами, «Организуйтесь, братья крестьяне, захватывайте землю». Это шокировало даже лидера «эсеров-максималистов», фактически, анархистов, который выразил опасение насчет возможной «дезорганизации в деревне». Большевики согласились на его поправку, вместо «захватывайте землю» поставили «организуйтесь для планомерной борьбы за переход земли» в руки крестьянства. Действовали уже не по Марксу, а по Ленину.


     Последним был вопрос о Всероссийском съезде Советов. Докладчик Лашевич говорил главным образом о попытках меньшевиков и эсеров сорвать съезд. А предложенное им воззвание гласило так, «На 20 октября назначен Всероссийский съезд Советов. Его задача предложить немедленно перемирие, передать крестьянам землю и обеспечить созыв Учредительного собрания в назначенный срок». Даже не упомянуто, что сначала съезд должен стать властью. Это уже само собой подразумевалось. Были отброшены все «формальности».


     Выбрали областной комитет, вполне подчиненный ЦК большевиков. Перед пением «Интернационала», представитель «красной Латвии» Смилга, среди бурных оваций предложил в распоряжение будущих повстанцев 40000 латышских стрелков. Это была реальная сила.


   17-го октября, воззвание Лашевича было послано по радио всем, всем, всем. Вся Европа и Америка узнали, что через несколько дней будет предложено перемирие, будет передана крестьянам земля и прочее. А кроме того, в воззвании говорилось, «Противники съезда губят армию и революцию, нарушают постановление первого Всероссийского съезда Советов, превышают свои полномочия и подлежат немедленному переизбранию. Солдаты, матросы, крестьяне, рабочие должны разрушить все препятствия и обеспечить проведение съезда Советов 20 октября».


      В те же дни состоялись смотры только пролетарских сил. В разных пунктах России состоялись местные конференции фабрично-заводских комитетов. В начале октября они происходили в обеих столицах. Всюду большевики были полными господами, вели свою агитацию и организацию, проводили свои резолюции все того же содержания. 16 октября в Петербурге открылась и Всероссийская конференция фабрично-заводских комитетов. Она издала Постановление «О рабочем контроле». Но, главным образом она занималась политикой. Все дороги вели к власти Советов. Обычная большевистская резолюция была принята против 5 при 9 воздержавшихся. Очень характерно, этих воздержавшихся было больше, чем голосовавших против. Это была капитуляция недавних противников большевизма. Это был процесс поглощения, процесс подчинения силе и авторитету классовой рабочей организации.


    В те же дни собралась, совсем «специальная», Всероссийская конференция заводов артиллерийского ведомства. Но и она, во-первых, занималась политикой, во-вторых, оказалась большевистской и прибавила каплю своего меда в общий лихорадочно жужжащий, бродящий, собирающийся в рой, человеческий «улей». На нём присутствовали местные лидеры будущего восстания.


         Но главная работа велась, среди петроградских рабочих и солдатских масс. Они давно были уже готовы и ждали только сигнала. Они были и достаточно организованы. Они знали и свои лозунги, и свои задачи, и своих вождей. С ними «занимались» ежедневно все те же привычные, знакомые, давно получившие доверие люди. Ячейки, подрайоны, районы знали свои места.


      Лично Троцкий, отрываясь от работы в революционном штабе, летал с Обуховского на Трубочный, с Путиловского на Балтийский, из манежа в казармы и, казалось, говорил одновременно во всех местах. Его лично знал и слышал каждый петроградский рабочий и солдат. Его влияние – и в массах, и в штабе – было подавляющим. Он был центральной фигурой этих дней и главным героем этой занимательной страницы истории.


       21 октября Петербургский гарнизон окончательно признал единственной властью Совет, а непосредственным начальствующим органом, Военно-революционный комитет.


      22 октября, в Народном Доме, на митинге выступал Троцкий. Он рассказывал многотысячной толпе о том, что сделает Советская власть после своего установления. Советская власть не только призвана уничтожить окопные страдания. Она даст землю и вылечит внутреннюю разруху. Снова были повторены общеизвестные рецепты против голода, солдат, матрос и работница, которые реквизируют хлеб у имущих и бесплатно отправят его в город и на фронт. Но Троцкий пошел и дальше, в решительный День прихода к власти, Советская власть отдаст все, что есть в стране, бедноте и окопникам. У тебя, буржуй, две шубы, отдай одну солдату, которому холодно в окопах. У тебя есть теплые сапоги? Посиди дома. Твои сапоги нужны рабочему. Это были очень хорошие и справедливые мысли. Они не могли не возбуждать энтузиазма толпы, которую воспитала казацкая нагайка. Толпа не думала о том, что на всех бедных, буржуйских шуб и сапог не хватит.


      Троцкий довёл толпу до экстаза, а в заключении своего выступления провозгласил, «будем стоять за рабоче-крестьянское дело до последней капли крови». Кто за, поднимите руку. Тысячная толпа, как один человек, подняла руки. Были подняты руки и горели глаза мужчин, женщин, подростков, рабочих, солдат, мужиков и типично мещанских фигур. Троцкий продолжал говорить. Несметная толпа продолжала держать поднятые руки. Троцкий чеканил слова, «это ваше голосование пусть будет вашей клятвой, всеми силами, любыми жертвами поддержать Совет, взявший на себя великое бремя, довести до конца победу революции и дать землю, хлеб и мир!». Многотысячная толпа держала руки вверх. Она, толпа была согласна, она клянется, она была полностью во власти оратора. Троцкий закончил свою речь и ушёл с трибуны.


      Один из главнейших деятелей октябрьских дней, секретарь Военно-революционного комитета Антонов-Овсеенко, в своих воспоминаниях писал, «в ночь на воскресенье, 22 октября, представители Военно-революционного комитета явились в Главный штаб, к командующему округом Полковникову. Они потребовали права отменять все распоряжения штаба по гарнизону. Полковников категорически отказал. Представители ВРК удалились».

 
     Большевики пришли к врагу, в его Главный штаб, и сказали ему, «мы требуем себе власти над вами». Это оказалось совершенно безопасным действием. Командующий округом не дал достойного ответа, он не арестовал делегатов «частной организации», которая требует себе власти над высшей военной властью и вступила на путь мятежа. Кроме этого, Полковников мог, собрав 500-600 юнкеров, офицеров и казаков, разгромить, разорить, уничтожить бунтовщиков в Смольном, и он имел много шансов на удачу. Но он ничего не сделал.


     Дальнейший шаг к захвату власти, был сделан в виде телефонограммы, немедленно разосланной по всем частям гарнизона. Телефонограмма была дана от имени Совета и гласила, «На собрании, 21 октября, революционный гарнизон Петрограда сплотился вокруг Военно-революционного комитета, как своего руководящего органа. Несмотря на это, штаб Петроградского военного округа не признал Военно-революционного комитета, отказавшись вести работу совместно с представителями солдатской секции Совета. Этим самым штаб порывает с революционным гарнизоном и с Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов. Порвав с организованным гарнизоном столицы, штаб становится орудием контрреволюционных сил. Военно-революционный комитет снимает с себя всякую ответственность за действия штаба. Солдаты Петрограда! Охрана революционного порядка от контрреволюционных покушений ложится на вас, под руководством Военно-революционного комитета. Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-революционным комитетом, не действительны. Все распоряжения Совета на сегодняшний день, остаются в полной своей силе. Всякому солдату гарнизона вменяется в обязанность бдительность, выдержка и строгая дисциплина. Революция в опасности! Да здравствует революционный гарнизон!».



     Фактически захват власти большевиками, во главе с Лениным, уже совершился в этот день, 21 октября. Оставалось оформить этот захват, организацией нового органа власти и ликвидацией существующего. Для этого надо было провести аресты и боевые действия.


     Воинские части, которые Керенский готовил для своей защиты, был 3-й корпус, во главе которого еще Корниловым, был поставлен генерал Краснов. Он, корпус, располагался в окрестностях Петрограда. Керенский в первых же числах сентября, шифрованной телеграммой на имя Краснова, приказал ему передислоцировать этот корпус к Гатчине, Царскому Селу и Петергофу. В последнее время корпус частью расформировали по ближайшей провинции, ради усмирения бунтовавших гарнизонов. Но большевистские агитаторы поработали и среди казаков, вошли с ними в контакт, обещали им мир и немедленной отправки на разлюбезный им Дон, домой. Кроме этого, большевики приняли дополнительные меры. Передвижению казаков были оказаны всякие технические препятствия. В течение трех ближайших суток, казаки не смогли попасть в Петроград.

 
    Другая опора и надежда Керенского, юнкера. Большевики, частью убеждениями и угрозами, частью техническими средствами, воздействовали и на юнкеров. Из уездов, по приказу Керенского, в Петроград явилось их не много. Зимний, с 23-го октября, охранялся юнкерами и женским батальоном. Наиболее активными оказались Николаевское инженерное и Михайловское училища. Вместе с юнкерами на охрану правительства и поддержания порядка, был размещён и женский ударный батальон. Он также стал дежурить в Зимнем.


    ВРК стал контролировать распоряжения Главного штаба, на местах, комиссарами частей. Пока все распоряжения Главного штаба, приходившие в части, исполнялись. Кроме одного, батальона самокатчиков, вызванный Керенским в Петроград, запросил Смольный, зачем его зовут и надо ли идти, Смольный ответил, что совсем не надо, батальон остался на месте. Самокатчики, это были велосипедные части, которые решали разведывательные задачи, действовали в авангарде, участвовали в ночных атаках. Основным тактическим свойством этих подразделений была подвижность, а боевым качеством, стойкость в обороне.


    23-го, октября, с утра, в Предпарламенте, заседавшем в Мариинском дворце, при почти пустом зале, мирно текли скучные прения по внешней политике. С ораторами на трибуне, лениво перекрикивались зевающие в зале депутаты.


    В Смольном, в эти часы, заседал Военно-революционный комитет. Тут же для связи, находились представители-посыльные от каждого полка. Работа шла непрерывно, работали одни большевики. Было избрано бюро ВРК, председатель Лазимир, его товарищ Подвойский, секретарь Антонов, члены Садовский, Сухарьков. Большевики не именитые, все не иудеи, а за ними, тут же стояли и руководили ими, Свердлов (из крещёных евреев), Лашевич (Гаскович) и Троцкий (Бронштейн), все трое иудейского происхождения. Руководители прикрывались лицами помельче, не иудейского происхождения, на всякий случай.


        Смольный в эти дни сильно преобразился. Он гудел толпой совсем серого вида. Было грязно, заплевано, пахло махоркой, сапогами, портянками и мокрыми шинелями. Всюду сновали вооруженные группы матросов, солдат и рабочих. Непрерывной чередой тянулись всякие ходоки и делегаты частей по лестнице в третий этаж, где пребывал Военно-революционный комитет. Но основная толкотня была внизу, около комнаты № 18, где помещалась большевистская фракция Совета.


     Здесь толкалось и несколько сотен делегатов, приехавших на съезд Советов из провинции. Это были молодые кадры большевистских работников, поступивших в распоряжение ВРК. Это была совсем серая масса, «серая сотня», «серые волки», носители духа стихии, разгулявшегося по русской земле.


     Охрана Смольного осуществлялась слабо. У некоторых дверей стояли вялые, сонные часовые. Внизу дежурили караулы. А в подъезде, между колоннами, из-под чехла выглядывала пушка-трехдюймовка. Боевого отряда в пятьсот человек было бы совершенно достаточно, чтобы ликвидировать Смольный со всем его содержанием, но такового отряда не было. В заседании ВРК была составлена и отдана для распространения прокламация к населению Петрограда, «В интересах защиты революции и ее завоеваний от покушения со стороны контрреволюции, нами назначены комиссары при воинских частях и особо важных пунктах столицы и ее окрестностей. Приказы и распоряжения, распространяющиеся на эти пункты, подлежат исполнению лишь по утверждении их уполномоченными нами комиссарами. Комиссары, как представители Совета, неприкосновенны. Противодействие комиссарам есть противодействие Совету. Советом приняты меры по охранению революционного порядка от контрреволюционных и погромных покушений. Все граждане приглашаются оказывать всемерную помощь комиссарам. В случае возникновения беспорядков надлежит обращаться к комиссарам Военно-революционного комитета в ближайшую воинскую часть».


      Прокламации нужна была только для информирования населения столицы, «Мы, большевики, начали восстание против существующей власти».


     А «серые волки» продолжали свое дело. Комиссар, назначенный в Петропавловскую крепость, явился с сообщением, «комендант крепости отказывается признать его и грозит арестом». Крепость, таким образом, остаётся в руках правительства. В Петропавловке находился арсенал со 100 тысячами винтовок. Правительство могло укрыться там, ожидая войска, которые придут на выручку с фронта. Петропавловку надо было брать немедленно. Способов овладения крепостью было предложено два. Антонов предложил сейчас же ввести туда надежный батальон «павловцев» и разоружить гарнизон крепости. Это, было преждевременное боевое действие, после которого надо тут же атаковать и ликвидировать правительство. Троцкий предложил другое. Поехать ему, Троцкому, в крепость, провести там митинг и захватить гарнизон без боя. Сказано, сделано. Троцкий сразу же отправился вместе с Лашевичем в Петропавловскую крепость. Их допустили провести митинг, речи встретили восторженно. Гарнизон почти единогласно принял резолюцию о Советской власти и о своей готовности с оружием в руках восстать против буржуазного правительства. Комиссар Смольного был водворен в крепость, под охрану гарнизона, и не признавал коменданта. Сто тысяч дополнительных винтовок попали в руки большевикам.


    Ленин, из политических соображений откладывал восстание до съезда Советов, тянул с последним ударом по Временному правительству до 25-го октября. В этом не было никакого риска, поскольку он не видел перед собой, никакой реальной силы противника, действовал с совершенно развязанными руками. Матросы из Гельсингфорса, под предлогом «приветствия съезду» пригнали к Петрограду два миноносца. Их послал Балтийский флот для поддержки восстания.


    Утром 24-го октября, ВРК узнал о ночном разгроме своих двух газет, «Рабочий путь» и «Солдат». Он сейчас же принял контрмеры. Во все воинские части были разосланы телефонограммы, «Петроградскому Совету грозит опасность, ночью контрреволюционные заговорщики пытались вызвать юнкеров и ударные батальоны, предписываем привести полк в состояние боевой готовности и ждать дальнейших распоряжений. За председателя, Подвойский. Секретарь, Антонов».


      Наконец, наряду с приказом по гарнизону о боевой готовности был сделан еще важный шаг. За подписью Свердлова была послана в Гельсингфорс, председателю областного Финляндского комитета Смилге условная телеграмма, «Присылай устав». Это значило, «присылай на помощь 1500 отборных матросов и солдат». Они, однако, в лучшем случае, если никто и ничто не помешает, могли быть в Петрограде только через сутки.


         И вот только теперь, днем и вечером 24-го, к Смольному стали стягиваться вооруженные отряды красноармейцев и солдат, для охраны штаба восстания. Насколько они были надежны и стойки, было неизвестно. Настроение, было среднее. Солдаты были благожелательны, но не знали для чего они присланы. Рабочие были надежны, но едва ли были стойки, не ведя отроду боевых действий. Однако к вечеру 24-го, охрана Смольного была выставлена в должном количестве.


     В Зимнем, с утра собралось Временное правительство. Занимались «органической работой», продовольствием и прочим. Затем перешли к «создавшемуся положению». Керенский снова настаивал на аресте Военно-революционного комитета. Но возражал министр юстиции Малянтович. Было приказано, чтобы помешать выступлению большевиков, развести все мосты, кроме Дворцового. Для этого сил хватило, эта мера была уже испытана 5 июля, эта мера была никчемна и даже вредна.


      Разводка мостов сейчас же создала в городе обстановку совершившегося «выступления» и начавшихся беспорядков. Вся столица, доселе совершенно спокойная, взволновалась. На улицах стали собираться толпы. Задвигались вооруженные отряды, надо было помешать разводке, а где уже развели мосты, навести их снова. Для этих операций Военно-революционный комитет двинул рабочих, красноармейцев. У мостов происходили небольшие столкновения или, лучше сказать, пререкания, разговоры. Ни та, ни другая сторона не была склонна к серьезной драке. Смотря по численности, уступали то красноармейцы, то юнкера. И мосты в этот день несколько раз сводились и разводились.


      Керенский явился в Предпарламент, на его очередное заседание по внешней политике, чтобы осветить текущий момент по действиям большевиков. При этом Керенский говорит о своей прочной опоре на фронтовые части. У него целый ряд телеграмм, требующих решительных мер против большевиков и обещающих поддержку. Но тут к оратору подходит министр Коновалов и передает ему новую телефонограмму Военно-революционного комитета, она требовала немедленного приведения полков в боевую готовность. Керенский прочитывает документ и затем оглашает, «на языке закона и судебной власти это именуется состоянием восстания». Керенский выступил просто потому, что ничего другого не мог сделать или не хотел. Он выступил, вместо того чтобы что-нибудь сделать реальное по подавлению восстания.


      Разводка мостов и патрули юнкеров вызвали некоторую панику в центральных районах города. Группы юнкеров не только сторожили у мостов, пререкаясь с группами рабочей Красной гвардии. Юнкера небольшими отрядами разместились и на вокзалах, и в разных пунктах города, на электрической станции, в министерствах и в прочих местах. Пикеты юнкеров стояли на центральных улицах, останавливали и реквизировали автомобили, отправляя их в штаб.


      В результате, часов с двух, стали закрываться учреждения и магазины. Публика с Невского спешила по домам. Среди сумятицы появились хулиганы, которые начали грабить весьма дерзко, срывали с прохожих одежду, обувь и драгоценности. К вечеру, к наступлению ранней осенней темноты, улицы совершенно опустели. Слухи же принимали самые чудовищные образы.


     Вечером собралось большое и бурное заседание в столичном муниципалитете. Выступали Луначарский, Милюков и другие первоклассные, ответственные парламентарии. Решили, протестовать против насилия большевиков, призвать население сплотиться вокруг верховной и авторитетной гражданской власти, какой является дума, образовать «Комитет общественной безопасности» из представителей центральной и районных дум. Но это было уже около полуночи.

 
       Керенскому было доложено, на улицах все спокойно, порядок не нарушается, но отрядом в 12 матросов, во главе с отлично вооруженным комиссаром, занято правительственное телеграфное агентство. Комиссар уже хозяйничает там и наводит цензуру на отправку телеграмм в провинцию. В телеграфное агентство был отправлен отряд юнкеров с броневым автомобилем. Двенадцать матросов сдались без боя превосходящему по силами неприятелю. Агентство было очищено от мятежников. А затем тут же была проведена и другая решительная мера. По приказу властей телефонная станция выключила все аппараты Смольного. ВРК оказался отрезанным от гарнизона. Сообщаться можно было только при помощи посыльных-курьеров. Это была очень существенная потеря времени


      Смольный принял вид довольно неприступный. Отряды матросов, солдат и вооруженных рабочих расположились вокруг и внутри всего здания. В сквере, кроме пушки, стояло несколько пулеметов. Оглушительно пыхтели грузовики, на которых толпились люди с винтовками и прочим вооружением. Теперь арестовать Военно-революционный комитет было уже нельзя. Прийти отряду в 500 человек и занять это гнездо восстания было теперь уже невозможно. Теперь можно было только штурмовать и осаждать Смольный. Это уже было бы не простое «мероприятие» сильной власти, это был бы акт гражданской войны. При скоплении достаточных сил на стороне правительства, при участии артиллерии, при активности и искусстве правительственных войск успех, еще не был исключен. Момент был упущен. Таких сил для осады и штурма Смольного, в столице собрать было, уже нельзя.


       в Смольном открывалось заседание Совета. Депутатов было очень немного. Но зал наполняли делегаты съезда, представители полков и всякая публика. Заседание было объявлено информационным – только для доклада о событиях минувшей ночи и истекающего дня. Докладывал Троцкий. В намерения большевиков не входит наносить последний удар у порога съезда. Съезд сделает сам, что решит, и возьмет власть в свои руки. Но если правительство воспользуется оставшимися 24 часами и вступит в открытую борьбу, то Совет ответит на удар ударом и на железо сталью. Троцкому задают вопросы. На сколько дней имеется в Петрограде хлеба. Ответ, хлеба имеется на три дня. Верны ли слухи о повальных обысках. Ответ, самочинные обыски и грабежи не будут допущены, но будут осмотры складов и других помещений в целях реквизиции лишнего, в пользу народа и армии. Затем информационное собрание было закрыто.


        В двенадцать часов ночи, в Гельсингфорсе была получена телеграмма от Свердлова, «Присылай устав». В тот же миг закипела работа. В каких-нибудь два часа были сформированы эшелоны. Вместо обещанных 1500 в Петербург уже катило 1800 вооруженных матросов с пулеметами и боевыми припасами.


      Временное правительство в эту ночь разошлось из Зимнего довольно рано, около двух часов. Может быть, Керенский отдохнул, но не больше часа. Он спешил в штаб.


     Там были получены очень тревожные известия. Сейчас же было решено двинуть в дело казачьи части, расположенные в столице. Но пойдут ли. В три Донских казачьих полка была передана телефонограмма, «Во имя свободы, чести и славы родной земли выступить на помощь ВЦИК, революционной демократии и Временному правительству». Подписали начальник штаба Багратуни и комиссар ВЦИК Малевский.


      Казаки, приказа не исполнили, собрали митинги и начали разговоры. Спросили, а пойдет ли с ними пехота. Специальные, компетентные люди разъяснили им, что пехота за правительством и ВЦИК, ни в каком случае не пойдет. Тогда казаки заявили, что представлять собой живую мишень они не согласны и потому от выступления «воздерживаются». Из окрестностей не пришла ни одна часть. Сообщили, что половина броневиков перешла на сторону Смольного, остальные были неизвестно где. Правительство было без защиты.


      25 октября. Решительные операции Военно-революционного комитета начались около двух часов ночи. Выработать диспозицию было поручено трем членам Военно-революционного комитета: Подвойскому, Антонову-Овсеенко и Мехоношину. Антонов-Овсеенко свидетельствовал, что был принят его план. Он состоял в том, чтобы первым делом занять части города, прилегающие к Финляндскому вокзалу, Выборгскую сторону, окраины Петербургской стороны и к Смольному. Создавали «коридор безопасности» для прибытия Ленина. Вместе с тем, частям, ожидавшимся из Финляндии, потом можно было начать наступление на центр столицы, на Зимний. Вот для чего Совет переехал в Смольный, три месяца назад, чтобы быть в центре стратегических пунктов обороны.


       Однако сопротивления не было оказано. Начиная с двух часов ночи небольшими силами, выведенными из казарм, были постепенно заняты вокзалы, мосты, электростанции, телеграф, телеграфное агентство. Группки юнкеров не могли и не думали сопротивляться. В общем военные операции были похожи скорее на смены караулов в политически и технически важных центрах города. Более слабая охрана из юнкеров уходила, на ее место становилась усиленная охрана красногвардейцев. Начавшиеся решительные операции переворота были совершенно бескровны, не было зарегистрировано ни одной жертвы. Город был совершенно спокоен. И центр, и окраины спали глубоким сном, не подозревая, что в тиши холодной осенней ночи происходит Октябрьская социалистическая революция.


        Из 200-тысячного гарнизона едва ли пошла в дело десятая его часть. При наличии рабочих и матросов, выводили из казарм только охотников. Штаб повстанцев действовал очень осторожно и ощупью, можно сказать, что чересчур осторожно.
     Не стремились парализовать, в первую очередь, политический и военный центр правительства, то есть занять Зимний дворец и Главный штаб. Без ликвидации Временного правительства и его военного аппарата восстание никак нельзя было считать завершенным. Без этого две власти, одна «законная», другая только будущая, могли вести гражданскую войну с большими шансами на стороне первой. Надо было раньше всего сделать несуществующей «законную» власть.


       Между тем повстанцы в течение всей ночи и не пытались трогать ни Зимнего, ни штаба, ни отдельных министров. Охрана пустого Зимнего, в котором размещался военный госпиталь, была совершенно фиктивна, а Главный штаб, где находился глава правительства, не охранялся вовсе. У подъезда Главного штаба, не было даже обычной пары часовых. Главный штаб вместе с Керенским можно было взять голыми руками. Для этого требовалось немногим больше людей, чем их состояло в Военно-революционном комитете.


       Ранним утром, восставшие войска стали располагаться цепями по некоторым улицам и каналам. Но артиллерии у них не было. И самый смысл этой операции был более или менее неясен. Идея, казалось бы, должна была заключаться в том, чтобы осадить Зимний и расположенный рядом Главный штаб. Но этого, во всяком случае, не было достигнуто. Цепи солдат были не боевой, а полицейской силой. Они не осаждали, они фильтровали прохожих, отлавливая тех, на кого имелся список у командира. Но и эта полицейская задача выполнялась очень слабо, без малейшего энтузиазма.


      В пять часов утра Керенский вызвал в штаб временно исполняющего должность военного министра Алексея Маниковского, которому пришлось ехать с Петербургской стороны. У Троицкого моста автомобиль беспрекословно пропустили. У Павловских казарм задержали. Генерал пошел объясняться в казармы. Там перед ним извинились и заявили, что он может ехать дальше. То есть может ехать в штаб и принимать свои меры к разгрому их восстания.


    В девять часов утра Керенский спешно вызвал в штаб всех министров. У большинства не оказалось автомобилей. Явились Коновалов и Кишкин, а потом подоспел Малянтович. Штаб по-прежнему никем и никак не охранялся. В подъезд входили и из него выходили сплошные вереницы военных людей всех родов оружия. Что это были за люди и зачем они шли, никому не было известно. Никто не требовал ни пропусков, ни удостоверений личности. Все входившие могли быть агентами Военно-революционного комитета и могли в любую секунду объявить Главный штаб перешедшим в руки Смольного. Но этого не случилось.


      В штабе находился глава правительства, но проходящие люди не знали, где он, и им не интересовались. Дежурного офицера не было. К услугам проходящих стоял только его стол, заваленный бумагами. Но не было желающих ни унести бумаги, ни положить бомбу, ни хотя бы устроить пожар.


      Керенский пребывал в кабинете начальника штаба. У дверей ни караула, ни адъютантов, ни прислуги. Можно просто отворить дверь и взять премьер-министра, кому не лень.


      Керенский был в верхнем платье. Он собрал министров для последних указаний. Ему одолжило автомобиль американское посольство, и он ехал в Лугу, навстречу войскам, идущим с фронта для защиты Временного правительства.


      Вы, обратился Керенский к министру торговли Коновалову, остаетесь моим заместителем в Петрограде.


      Глава правительства вышел, сел в автомобиль и благополучно выехал за город, легко миновав все цепи. А министры спрашивали друг друга, разве в самом Петрограде нет верных войск. Никто этого не знал. А какие же войска идут на выручку, когда уже поздно и сколько их, никто не знал. Министры, присутствовавшие в штабе, единодушно решили, что надо в Зимнем собрать весь кабинет и устроить заседание. Поехали в Зимний, стали вызывать коллег. Через час коллеги явились, кроме Сергея Прокоповича, министра продовольствия, который почему-то был арестован, когда ехал в Зимний на извозчике, но через несколько часов был освобожден. Стали заседать. Взвешивали шансы. Шансов, казалось, немного, но положение отнюдь не казалось им безнадежным.


      Было очевидно, надо было назначить кого-нибудь для единоличного верховного руководства «подавлением» восставших и обороной зимнего. Маниковский заранее отказался. Начальствующие лица округа пребывали неизвестно где и делали неизвестно что. Назначили министра государственного призрения Кишкина. Составили указ Сенату, занялись писаниной, и подписали его по очереди все. Кишкин сейчас же ушел в Главный штаб.


       Большевики действительно не наступали. В первом часу их цепи были все в прежнем виде и положении. Доступ в Зимний был свободен, его не осаждали. Министров даже посещали гости, хотя и скоро благоразумно удалялись, как например поступил Владимир Набоков, бывший управляющим делами Временного правительства и член «Юридического совещания». Положение как будто все еще не было безнадежным для Временного правительства.


       Однако никаких активных действии «законная власть» не предпринимала. Во дворце и у дворца было шесть пушек и около тысячи людей. Может быть, для «павловцев», только что извинявшихся перед Маниковским, вместо того, чтобы арестовать его, и для слабой цепи, стоявшей на Мойке, было достаточно одного удара. Полу-фиктивный успех создал бы моральный перелом в ходе восстания. Ведь гарнизон был тыловой, не видел никаких боёв и атак. В Петрограде, к услугам кадетов и биржевиков, не было двух-трех лихих генералов или полковников, способных схватить военную ситуацию и использовать юнкеров, лихие генералы были все на фронтах. Правительством не было предпринято никаких активных действий для собственной защиты, правительство «помогало» большевикам.


     В первом часу ночи, на Николаевской набережной стал высаживаться транспорт кронштадтцев. Вместе с ними на помощь крейсеру «Аврора» пришли из Кронштадта три или четыре миноносца и стали рядом на Неве, у Николаевского моста. Это была первая серьезная боевая сила Смольного, которая заведомо могла выдержать сопротивление и могла преодолеть его в активных боевых операциях.


    Когда без сопротивления были заняты важные пункты города, а цепи воинских частей были расположены не столь далеко от Зимнего и штаба, Военно-революционный комитет ударил в колокола. В десять часов утра он написал и отдал в печать прокламацию «К гражданам России», «Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе Петроградского гарнизона и пролетариата. Дело, за которое боролся народ, немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства, обеспечено. Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»


      Прокламация, так же была послана по радио всей стране и фронту. Тут было еще добавлено, что «новая власть созовет Учредительное собрание», что «рабочие победили без всякого кровопролития».


     Временное правительство еще не было низложено. Оно еще существовало в качестве признанной официальной власти и организовало в столице оборону, а вне ее, подавление мятежа. Керенский, глава правительства уехал в действующую армию устраивать поход на Петроград, а министры окружены охраной, какой у них никогда не было. Рано было говорить о победе, а о бескровной победе особенно.


   Утром 25-ого, в городе было оживленно, но не тревожно, хотя все видели военных на улицах. Магазины частью были закрыты, частью закрывались. Банки, едва начав работу, заканчивали свои операции. Учреждения не работали. Тревога не замечалась потому, что «выступление» оказалось с виду совсем не страшным. Нигде не было ни столкновений, ни пальбы. Солдаты в оцеплениях скучали, стояли вольно и неплотно. Не только для организованной воинской силы, но и для толпы эта цепь не была страшной. Деятельность солдат заключалась в том, чтобы не пропускать.


   Группа солдат и матросов, человек в двадцать, с утра разогнали Предпарламент из Мариинского дворца, рассчитывая арестовать там и Временное правительство с Керенским во главе, но их там не было. К обеду, в Мариинском опять начали собираться депутаты Предпарламента и журналисты из газет, обсуждали между собой, а что же случилось. Телефоны Мариинского были отключены.  К этому времени, к Мариинскому дворцу подошли броневики, отряды Литовского и Кексгольмского полков и матросы гвардейского экипажа. Они расположились шпалерами по лестнице и заняли первую залу. Командир потребовал, чтобы помещение дворца было немедленно очищено.


     Солдаты не спешили и никакой агрессивности к депутатам не проявляли. «Совет старейшин» успел наскоро обсудить новую ситуацию и выработать резолюцию для пленума. Затем «старейшины» явились в зал заседании, где виднелась сотня депутатов. Собравшимися было принято постановление:
1) «Совет Республики» не прекратил, а временно прервал свою деятельность,
2) В лице своего «Совета старейшин», «Совет Республики» входит в «Комитет спасения»,
3) Председателю поручается выпустить воззвание к народу,
4) Депутатам не разъезжаться и собраться при первой возможности.


      Затем, был выражен протест против насилия, и, 56 голосов против 48 при двух воздержавшихся решили, уступая насилию, разойтись по домам. Солдаты и командиры терпеливо ждали. Депутаты, выполнив свои дела, стали расходиться. Всё было тихо, без эксцессов. При выходе депутатов, спускавшихся по парадной, великолепной лестнице между расставленными шпалерами матросами и солдатами, начальник отряда требовал депутатские билеты и с необыкновенной тщательностью рассматривал их. Неискушенная новая власть исполняла только букву приказа, арестовать членов Временного правительства. Но ни одного министра тут не было. Выпустив без ареста всех бывших в этой толпе кадетов, включая Милюкова, Набокова и других руководителей корниловщины.


     В это время в Смольном проходило заседание Петросовета, председателем был Троцкий. По залу перемещались, сновали взад и вперед вооруженные люди. Открывая его Троцкий заявил, «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует. Отдельные министры подвергнуты аресту, другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. Революционный гарнизон распустил собрание Предпарламента. Нам говорили, что восстание вызовет погром и потопит революцию в потоках крови. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы. Я не знаю в истории примеров революционного движения, где были бы замешаны такие огромные массы и которые прошли бы так бескровно. Зимний дворец еще не взят, но судьба его решится в течение ближайших минут. В настоящее время Совету солдатских, рабочих, крестьянских депутатов предстоит небывалый в истории опыт создания власти, которая не знала бы иных целей, кроме потребностей рабочих, крестьян и солдат. Государство должно быть орудием масс в борьбе за освобождение их от всякого рабства. Необходимо установить контроль над производством. Крестьяне, рабочие и солдаты должны почувствовать, что народное хозяйство есть их хозяйство. Это основной принцип Советской власти. Введение всеобщей трудовой повинности, одна из ближайших наших задач».

 
     Выступал с трибуны и Ленин. Он появился после четырехмесячного пребывания в Финляндии, был он обрит на лице и острижен наголо, скрывался, конспирировался до последнего момента, волосы на голове ещё не начали отрастать. Ленину устроили бурную овацию. В зале находился и Зиновьев, который своим невысоким женским голосом, приятным контральто, с чуть-чуть пришепетывающим выговором, обсуждал с соратниками успехи «восстания», хотя за неделю до этого, в печати выступал против его проведения. Соратник намекнул ему, об успехе рано говорить, Керенский поехал на фронт за войсками, министры скрываются. Зиновьев сразу замолчал и «ушёл в себя», задумался.


        А Ленин говорил, «Угнетенные массы сами создадут власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат, и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций. Отныне наступает новая полоса в истории России, и эта третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма. Одной из очередных задач наших является необходимость немедленно закончить войну. Но для того чтобы кончить эту войну, тесно связанную с нынешним капиталистическим строем, ясно всем, для этого необходимо побороть самый капитал. В этом деле нам поможет то всемирное рабочее движение, которое уже начинает развиваться в Италии, Германии, Англии. Внутри России громадная часть крестьянства сказала: довольно игры с капиталистами, мы пойдем с рабочими. Мы приобретем доверие крестьян одним декретом, который уничтожит помещичью собственность. Мы учредим подлинный рабочий контроль над производством. У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. В России мы должны сейчас заняться постройкой пролетарского социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция!». Всё желаемое выдавалось за действительное, что такое социализм массы не представляли.


    В своей речи, Ленин отметал два обстоятельства, во-первых, разбить весь старый государственный аппарат, в условиях войны и голода, это значит довершить разрушение производственных сил страны и подвергнуть голоду трудящиеся массы, что и произошло, во-вторых, построить «пролетарское, социалистическое государство» в мужицкой, хозяйственно распыленной, необъятной стране, это значит брать на себя заведомо невыполнимые обязательства, заведомо утопические задачи. Речь Ленина, состояла из высказываний Маркса и Кропоткина. Но лозунги и высказывания, которые ласкали слух и души присутствующих, раскрывали «светлое будущее», которое их ожидало, было им не понятно.


          Затем на трибуне, с приветствием, выступал Зиновьев, «Мы находимся сейчас в периоде восстания, но я считаю, что сомнений в его результате быть не может. Я глубочайше убежден, что громадная часть крестьянства станет на нашу сторону после того, как ознакомится с нашими положениями по земельному вопросу» и так далее, череда лозунгов и обещаний.


           Поздравляли Совет и другие лидеры большевиков. Прений по докладу Ленина решили не устраивать. К чему омрачать торжество контрреволюционными речами. Прямо приняли резолюцию. В ней было сказано, «Совет выражает уверенность, что Советское правительство твердо пойдет к социализму, единственному средству спасения страны. Совет убежден, что пролетариат западноевропейских стран поможет нам довести дело социализма до полной победы». Почему Совет был в этом убеждён, зачем пролетариату западноевропейских стран нужно было строить социализм в России, в резолюции было не раскрыто.


      Россия начала двигаться к социализму. Председатель заседания Троцкий сделал срочное заявление, «Только что получена телеграмма, что по направлению к Петрограду движутся войска с фронта. Необходима посылка комиссаров Петроградского Совета на фронт и по всей стране для осведомления о происшедшем широких народных масс». Раздались голоса с мест, «Вы предрешаете волю съезда!». Троцкий ответил крикунам, «Воля съезда предрешена фактом восстания петроградских рабочих и солдат, происшедшего этой ночью. Теперь нам остается только развивать нашу победу». «Мосты» были сожжены.

 
      II Съезд Советов должен был открыться только вечером. Во всех фракциях шла хлопотливая подготовительная работа. Выбирали бюро, собирали своих членов, толковали о том, что делать перед лицом совершившегося факта. Иные начали официальные заседания фракций, иные пока вели приватные беседы. Но везде было возбуждение, везде разыгрывались страсти. Коридоры Смольного были наполнены не только оружием, но и высокой политикой.


      Было зарегистрировано 860 делегатов. Партийная принадлежность многих была не выяснена. Но значительное абсолютное большинство было у большевиков. Эсеры насчитывали около 200 человек. Но большинство из них оказались левыми. Меньшевиков того и другого толка было около 70 человек. Делегатская масса была в растерянном состоянии, «шла сюда – знала за чем, пришла сюда – а тут всё не то». Было человек 25–30 «новожизненцев», объединенных интернационалистов. У этой «партии» не так давно состоялась всероссийская конференция, происходившая в помещении редакции газеты «Новая жизнь». Она росла за счет меньшевиков, покидавших прежние позиции, этой группой руководил Авилов. Наконец, набирался десяток представителей прочих партий. Но о них говорить нечего. В общем, некогда всемогущий советский блок, представлял на съезде ничтожную величину.


       Октябрьский переворот прошёл как операция над больным под наркозом, «больной» был усыплён и когда проснулся, уже всё, что нужно было, было сделано во время сна.

 
      Только 27 октября, вспыхнуло спонтанное восстание юнкеров, без всяких последствий для большевиков.