3-Старые фотографии

Старые фотографии

Дом Афанасия, в котором они живут, стоит посреди тополей на сметливо заложенном основании и находится в порядке. Снаружи сверкает окнами, случись попасть на них солнечному свету, а внутри, если обойти комнаты, нельзя будет не обратить внимания на то, как блестит пол в коридоре, а кругом безупречная чистота и порядок. Куда ни глянь, все сияние да игра бликов.
Когда за окном льет дождь или сыплет снег, и холодно, а в комнате обволакивает приятным теплом, уставшие к концу дня от дел и хлопот по дому, Афанасий и Полина усаживаются на диван и с умилением стареющих людей раскрывают альбом, обтянутый зеленым плюшем. В альбоме на матовых листах из тонкого картона хранятся старые фотографии с фигурно обрезанными краями. Под треснутым глянцем на выцветших снимках военный, в очках с круглыми стеклами, решительным жестом ухватившийся за портупею, этакая славненькая молодка с ямочками на щеках, в легком кисейном платье под лаковый ремешок. На другой фотографии их головы сердечно наклонились друг к другу, она слева, он справа, по краям белый фон. «А здесь ты еще молодой, наверное, лет восемнадцать – двадцать?», – спросит Полина и деликатно укажет пальчиком на одну из фотографий. На снимке у Афанасия, сиятельного молодца, сосредоточенно рассматривающего что-то впереди себя, волосы еще густо кустятся на макушке, лицо гладкое и без морщин. Теперь та куща, что некогда кустилась на его голове, безвозвратно осыпалась, оставив лишь клубиться на висках сизый и довольно жидкий туман. «На этом снимке я еще студент, Поля», – ответит Афанасий и вспомнит, каков он был в ту пору. Вспомнит, как неповоротливый, в сером костюме, этакий битюг с пытливым взглядом из-под очков, постоянно спадающих на кончик носа, он поднимается по широкой лестнице старого здания земской управы, в котором после революции на втором этаже размещалась весьма обширная городская библиотека. Именно там Афанасий и познакомился со своей первой женой, когда, рассматривая коленкоровые переплеты книг, их взгляды неожиданно встретились, и они нелепо замерли в ущелье между стеллажами.
Та, далекая девушка из альбома, что в кисейном платье, и есть его первая жена Анастасия. Настя, тогда как раз пребывала в том спелом возрасте, в том сладостном мечтании, когда и начинают ощущать близость одного из самых удивительных и, пожалуй, глубочайших душевных состояний, доступных человеку, – любовь, которая и не преминула овладеть ими с присущей ей полнотой ощущений.
Но, все это было далекое прошлое, давно уже нет быстрой и неутомимой в делах Анастасии. Сейчас ее простодушный и открытый взгляд доверчивых глаз, ее приподнятые дуги бровей и волнистые волосы, что непослушно сваливались на ее чистый лоб, хранятся лишь в памяти стареющего Афанасия да на этих снимках из семейного альбома, который время от времени они рассматривали с Полиной, его второй женой, бередя события прожитого.
Афанасий с Полиной сошлись, будучи далеко не молодыми, когда на склоне лет одинокие люди вновь стремятся, подобно юным, с тем же редким упорством к союзу. Вспоминая тот день,  когда они с Ефимом Евдокимовым закололи его поросенка и за застольем по этому случаю познакомились с Полиной, Афанасий до сих пор никак не мог понять, почему, прожив столь много лет один, он вдруг остановил свой выбор на Полине,  когда в его возрасте все уже должно быть известно на этот счет. Что такое произошло? Чем таким Полина вдруг изменила в нем отношение к этой теме?
Жажда ли то старческой общительности подтолкнула его к этому шагу или нежелание уступать судьбе, в чем тоже можно почерпнуть силы для столь отважного порыва, сказать трудно. Для стареющего одинокого человека это могло быть и нежелание чувствовать себя обузой для молодых, что тоже нередко побуждает к созданию обособленного очага, где не обойтись без верного спутника в жизни. Это могло быть и стремлением составить в старости кому-то опору и самому найти поддержку. Словом, не только жажда общительности являлась для него здесь побудительным началом и не только, что уже более благородно, непокорность судьбе, вызывающий отказ от ее несуществующей поддержки, но и нечто другое, причину чего Афанасий и сейчас не взялся бы как-то объяснить и выделить. Обузой для молодых ему быть не пришлось: не могла Анастасия рожать ему детей и не брала чужих, должно быть, чувствовала, что жить ей немного – боялась и жалела. И не такой был Афанасий, чтобы жениться только ради чистого белья и сытой утробы, отчего много лет после смерти Насти он прожил один в этом опустевшем доме. Иногда, задорно кивнув, а иногда и просто бросив ободряющую фразу лишь собственному отражению, возникающему в отсветах ночника на стеклах книжных шкафов, стоявших у стены в его комнате, он не думал о переменах.
– Бабу надо ценить, – считал он, – иначе одна корысть. А ценил Афанасий не всякую из них. Но почему-то Полине, женщине столь же одинокой и уже с приметами возраста, с добрым лицом и светлыми волосами, которые легким пушком покрывали ее голову, он вдруг предложил жить вместе, ничем не объясняя этот выбор. И зажили они славно, объединив вот так свою судьбу на старости лет, образовав союз печально похожих в своем конце судеб. Причем, образовав его,  просто и бескомпромиссно, не выставляя торопливо на показ свои слабости и привычки, не обнажая, даже ненароком, свои недуги и хвори друг перед другом. Казалось, что одной неумолимой просьбой, венчающей их союз, было лишь живое участие каждого скрасить убого растрачиваемый в одиночестве остаток пути глубоким доверием.
Вот так, женившись на склоне лет, по всему видно, на положение такое в своей жизни они не жаловались и в душе. В их поведении как за внешне безукоризненным спокойствием, так и внутри их жило душевное благополучие, и объединяющее их напряжение жизни, и ее радость, и плеск житейских бурь.
Должно быть, когда стареющие в одиночестве люди через долгие годы, муки затаенного ожидания, успев привыкнуть к сложностям непредсказуемой жизни, вдруг обретают счастье, умиротворение и покой, то цена этому неизмеримо иная, иное к этому и бережение. Кому не подскажет житейская мудрость о неуловимой способности счастья к исчезновению…
Отчего, наверное, сидя в натопленной комнате на мягком диване и с умилением рассматривая старые фотографии, глубже уходя в прожитое каждым из них, они срастаются душой еще сильнее. Полина что-то спросит, указывая на семейный альбом, и нахлынувшие воспоминания, бередя воображение Афанасия, вновь заставят его промчаться над своим прошлым. Вновь что-то вспомнить и рассказывать, рассказывать Полине допоздна эпизоды своей жизни, глядя на эти выцветшие снимки. Афанасий рассказывал Полине о себе не все, не сразу, а по мере того, как то, или иное событие вспоминалось ему по случаю, связанному с нынешними обстоятельствами их совместной жизни. И, как мозаика, в представлении Полины складывалась картина о прошлой жизни Афанасия. Так, по разным небольшим эпизодам она узнавала о нем все больше и больше. С каждым рассказом, с каждым вспомнившимся эпизодом из прожитого он становился все ближе, роднее и понятнее для нее. Чтобы утром следующего дня, еще более уверенными друг в друге, бодро подняться и со степенной проворностью, размеренно и неторопливо приняться справлять работу по хозяйству, радуясь новому дню с нарастающим настроением.