Посмотри на меня

«Нет неведения и нет прекращения неведения, и так вплоть до отсутствия старости и смерти и отсутствия прекращения старости и смерти.
Нет страдания, причины страдания, уничтожения страдания и пути, ведущего к прекращению страданий.
Нет мудрости и нет обретения, и нет ничего обретаемого.»
“Сутра Сердца Праджня-парамиты”

*
С эвакуацией явно припозднились. Едва встало солнце, без завтрака детей погнали на воздух, не сказать, чтобы такой уж свежий. Старый интернатовский автобус с синими облезлыми полосками по бокам оказался слишком маленьким, чтобы вместить всех. Первыми грузили младших. Те, естественно, дрожали и озирались, сбивались кучками на крыльце. Директриса Нина Ивановна Колотова, (по прозванию Колотушка), три года как на пенсии, сама бывшая детдомовка, молча, грубо, с злым, решительным лицом закутывала детей во что попало – свое ли, чужое. Деловито покрикивала. Главное для нее сейчас было перекричать самых горластых. Воспитатели растерянно и бестолково бегали то туда, то сюда, причитая и размахивая руками. Вдалеке, из-за голых, по-осеннему беспомощных деревьев пролеска поднимался черный пугающий столб дыма. Где-то еще дальше – здание аэропорта, которое ночью начали бомбить. Шарахало так, что дрожали стекла, которые и без того часто свои же «грохали» мячами или камнями. Ночью никто не спал, все сидели в спортзале и слушали не такие уж далекие удары.
Ночью возле Лены, под боком, канючила какая-то мелкая, которую она и звать-то не знала как.
«Лен, дай, плейер. Дай, а? Ну, что тебе жалко, что ли?»
Ясное дело, никому не хотелось слушать гулкие раскаты. Кто мог, врубил музыку на полную катушку.
«Ну прямо Голливуд», - трясущимися губами шептала Найда, нервно сцарапывая черный лак на ногтях.
И тоже прижимаясь к Лене до неловкого близко.
Утром, аользуясь суматохой, старшие, в основном, самые бедовые, начали потихоньку «сливаться». Спроси любого, кто из интернатских не мечтал сбежать? Нужен был отряд спецназа, чтобы удержать их. Да только все вояки нынче были заняты.
Лена с подругой спрятались за углом, дожидаясь, пока все уедут.
- Грузятся, -  шмыгнула носом Найда и осторожно выглянула. – Зара и Тюля уже утекли. Говорят, подадутся в ополченцы. Типа им там дадут штаны камуфляжные, ха, автомат, все дела.
- Дебилы.
Лена у стены задумчиво наяривала жвачку, упершись затылком в холодный утренний камень. Она считала про себя – 10, 9, 8…
Вот сейчас автобус тронется. И то, о чем она столько передумала, и днем, и ночью, наконец сбудется. У нее 4 неудачных побега. Четыре.
- Найденова, - раздался от автобуса фирменный резкий колотушкинский вопль, почти визг. – Ну-ка быстро садись!
- Епт, - подпрыгнула Найда, - заметила, овца.
Она нерешительно глянула на Лену.
- Ну? Идем? Или как?
Лена, досчитавшая тем временем до единицы, тихо покачала головой и выплюнула жвачку.
- Найденова, сколько ты еще меня будешь изводить, господи боже мой. Быстро шагай к автобусу.
Ах, ты Колотушка-Колотушечка, понимает, небось, что пацаны сбежали. И понимает, что ловить их как-то надо. Но ей сейчас не до разборок – хотя бы малышей успеть вывезти. Некогда дурней спрятавшихся искать. И вида не подает, чтобы панику не поднимать. Партизанка. Камень.
Найда посмотрела Лену виновато. Чуть заметный поворот плеча в сторону интернатовского крыльца. Значит, решила ехать. Директриса уже шла к ним решительным, подпрыгивающим шагом. Найда якобы нехотя выплыла ей навстречу. Испуганные детские мордочки в окнах автобуса. Нина наша Ивановна с развевающимся перманентом и злобным выражением лица.
- Убью! – прошипела Колотушка и, схватив за рукав, потащила Найду к автобусу. – Всех поймаю и сама убью.
Лена выдохнула. Хочется думать, что лучшая подруга с трудом удержалась, чтобы не оглянуться.
- Курила поди?
- Курила, курила.
- Господи, мир с ног на голову, а они только об одном думают, -  послышался расстроенный, смиренный директорский всхлип. – Мучители моих нервов.
Лена, спрятавшаяся за мусорными баками, слышала, как отъехал автобус. Глухо ухнуло уже совсем близко.
«Им сейчас надо по объездной. Ни в коем случае не через город. Выбираться туда, где еще пока не стреляли. И гнать, гнать – чем дальше, тем лучше,» - подумала она озабоченно.
В груди радостно запрыгало – неужели получилось? Она будет жить вольно, своим умом. Осторожно поднялась, похлопала себя по затекшим ногам. Земля была холодной и сырой. Возле мусорки валялись бутылки, оберточная бумага и чья-то раскрытая, заляпанная грязью тетрадь. Пришла собака и не обращая на нее внимания, принялась вынюхивать себе завтрак. Подул ветер. Понесло рвотой и тухлятиной. Лена чихнула.
Потом поправила на плече рюкзак, застегнула молнию на куртке и привычно двинулась в обход здания интерната. Через поле и заброшенную стройку. Скоро начнется частный сектор. Она мерно шагала совсем в другую сторону, не туда, куда поехали дети. Окольный путь – иногда самый быстрый.
Щедрое осеннее солнце шло по небу, и она шла тоже, счастливо щурясь и прислушиваясь к грохоту, раскатам и одиночным выстрелам за спиной. Глядела на свои пыльные кеды с разноцветными шнурками и глупо улыбалась. Как же у нее в этот раз так легко все получилось?
Редко, но бывало, проезжали машины. Хмурые лица за стеклами. Люди в состоянии шока ведут себя по-разному. Кто-то спешит, торопится, нагруженный мешками и коробками. Кто-то у себя в ограде спокойно, будто в некоем обреченном трансе продолжает заниматься обычными делами – развешивает белье, копается в земле. Маленькие каменные дома с пыльными крышами стояли на месте, уныло провожая ее отблесками окон.
В любом случае она шла навстречу чему-то большему, чем то, что оставалось позади.
Ближе к полудню Лена опустилась на землю. Прислонилась к стене какой-то «недоделанной» постройки, чтобы достать из рюкзака и открыть пачку чипсов. Сквозь стебли сухой ковыли она внимательно разглядывала пустую дорогу слева от себя и остов ржавой, брошенной старой машины.
Вдруг послышался свист, совсем близко, такой пронзительный, что заложило уши. Она успела вскочить, рассыпав чипсы между развалов панельных блоков и кусков арматуры.
И вслед за тем услышала чудовищный грохот взрыва. Сквозь комья взлетевшей земли успела увидеть редкий черный туман. Он вынырнул откуда-то из придорожного оврага и ласково окутал ее всю – с головы до ног.
Он закрыл ее глаза.
Он велел не смотреть и ничего не бояться.

*
Теперь.
Без рюкзака, в разодранной, грязной куртке, порванных на коленях джинсах и кедах, заляпанных грязью, Лена бесцельно брела по рыночной площади. В голове плыл ноющий, навязчивый туман неосознавания, что происходит. И, будто осадок чего-то большего, лез в уши низкий, тихий гул.
Стояла жуткая жара, и от солнца не было никакого спасения. Ярко, по-летнему разодетые люди неторопливо брели ей навстречу, выискивая каждый свое на прилавках рыночных рядов, и иногда вяло торгуясь.  Их головы, как правило, были благоразумно прикрыты тканью, обернутой в несколько слоев. Она видела, с удивлением оглядываясь, что некоторые из этих новых, незнакомых ей людей продавали и покупали каких-то странных по виду существ. Или, точнее сказать, и вовсе сказочных зверей. Миниатюрного жирафа с шипастыми плавниками и длинными печальными ресницами. Утку цвета густо перемолотого шафрана без клюва и крыльев. Купив, их, потом вели на цепочках за собой, сажали в мешки, банки, клетки. Некоторые из существ сопротивлялись и пронзительно кричали. Но большинство выглядело вялыми, забитыми, смирившимися со своей неволей.
Лена остановилась возле прилавка. Прикованная за ногу, понурившись, там дремала и клевала носом крупная, яркая птица с продолговатым телом, похожим на выструганную из светлого бревна колоду, и непропорционально большими, часто моргающими глазами с оранжевыми зрачками.
- Солнце сегодня невыносимо, - заметила птица и с ласковой грустью оглядела растрепанную Лену.
- Палит без разбора, но скоро небо принесет ветер, - охотно ответила девочка на совершенно незнакомом ей языке.
Испугавшись самой себя, она торопливо отпрянула к противоположной стороне рыночного прохода. Там на покрытом цветастой скатертью прилавке под навесом лежали небольших размеров шероховатые голубые и белые камешки.
- Что это со мной? – пробормотала она.
И с лихорадочной надеждой вцепилась взглядом в продавца – может, хотя бы растолкует?
Машинально стала искать глазами злющее лицо Колотушки. Которая, несомненно, горела желанием как следует всыпать ей за 5 ый побег. А дальше по схеме – сухие глаза днем, чтобы никто не видел, и хорошенько поплакать ночью. Холодная манная каша на завтрак, невнятные рисунки в тетрадях на полях, Найда с ее вполне жизненными, простыми разговорами, сигареты, телек в общем холле, малышня дерется за пульт.
«Не бойся, ничего не бойся»…
Странный, новый внутренний голос, он встрял в поток ее тревожных мыслей, пробился. Настырный и тем не менее, понятный, свой. Так что она почему-то подумала, что его стоит послушаться. Или хотя бы послушать.
Парень, продавец камешков, закутанный в серый балахон, весело напевал за прилавком, наклонившись к своему товару.
- Красоту выбираете? Чего желаете? – начал было он свое обычное обращение к покупателю.
Но тут его угораздило поднять взгляд на Лену. Почему, неизвестно, но вдруг его глаза округлились. По лицу пробежала судорога ужаса. Он закричал что-то непонятное и со всех ног кинулся прочь. По дороге запнулся об корзину с круглыми фосфорицирующими, ядовито-розовыми фруктами, упал, снова вскочил с воплем, переполошив толпу.
Может, это потому, что она одета не как они? Но это бы вызвало удивление, а не панику, разве нет?
Ах, да вообще, что это за место такое?
И тут же вокруг нее образовалось пустое пространство. Все эти незнакомые, странные люди со своими покупками и товаром расступились, побросали дела и, шарахаясь, побежали. Они, как и парень, тоже что-то кричали.
Через несколько минут на рынке никого не осталось. Только притихшие плененные существа спокойно продолжали сидеть на своих местах. Видимо, потому что все были прикованы или заключены в клетки. Было слышно, как в плетеной корзине на земле зеленотелая рыба с большими ладонями с перепонками дышала с громким присвистом. Звери, кем бы они ни были, в отличие от людей оглядывали Лену с любопытством, спокойно и внимательно, наклоняя головы, иногда с тихим журчанием переговариваясь между собой.
Она рассеянно потрогала камешки на прилавке и нервно сунула один в карман. Откуда-то из дальнего угла рыночных рядов раздался глубокий, тяжелый и очень громкий вздох. Лена вздрогнула. И тут же свет померк – ей на голову накинули мешок.
Все эти люди на рынке здорово напугались. Из-за нее.
И поэтому треснули по затылку?

*
Бывало, в интернате ей тоже приходилось коротать часы в темной комнате.
«Так-то, - говорила Колотушка со злорадным удовлетворением замыкая дверь, - вот посидишь, подумаешь, может, поумнеешь. Тебя кормят, поят, учат бесплатно. А ты бегаешь.»
Лена потрогала на ладони шрам. Совсем маленькая была, когда пробралась на кухню и схватилась за горячую плиту. Хотела влезть на подоконник и спрыгнуть во двор. Вот и снова она почти в полной темноте. Лишь сверху, сквозь толстые решетки льется неровный, тусклый свет.
Она ощупала голову. Застонала для порядка. Пошарила руками по полу – песок, мелкие камни. Ничегошеньки толком не видно. Подтянула колени, собралась. Надо подумать. А о чем? Снова-здорово, какая я несчастная по жизни?
Неожиданно напротив нее темнота заворочалась. Кто-то там был - большой, грузный, пахнущий плесенью. Лена ойкнула и вскочила. Тут же сверху свет заслонили чьи-то головы. Шепот. Как только она глянула наверх, от решетки отпрянули, как будто бы она могла плеваться чем-то ядовитым.
Вдруг это нечто, темное, большое, грузное, чужое, то, что там копошилось, пододвинулось к ней. Несмотря на густой полумрак, она увидела… Ахнула и едва успела закрыть лицо руками. Оскал пасти со сломанным клыком, клочки спутанного меха и длинный занесенный коготь.
Ах, как Колотушка гоняла их в младших классах, чтобы они ногти стригли! Из постели поднимала и тащила в ванную.
«Ничего не бойся.»
Усмехнувшись ее мыслям, попрятавшимся в панике по самым смутным углам, продолжал гнуть свое внутренний голос. И Лене снова пришлось послушаться.
Тяжелое, сиплое дыхание над ее несчастной, всклоченной шевелюрой сменилось удивленным вздохом. Дрожащие руки как-то сами по себе опустились. Страшно, да. Но уж так любопытно, что ничего не поделаешь. И вот - на нее смотрят, окруженные тяжелыми клочьями шерсти, два черных, блестящих круглых глаза с тяжелыми веками.
- Аша, великая в нашем мире и во всех мирах, - радостно сообщило чудовище.
Нотка священного волнения в голосе. И осторожно заключило ее в свои вонючие объятия.
Лена едва не задохнулась. Она поскорее принялась безуспешно отплевываться от шерсти. Чудовище беспрерывно вздыхало, словно оплакивало вместе с лениной заодно и свою никудышнюю жизнь. Его дыхание было редким и глубоким.
«Похож на Колотушку, факт», - подумалось Лене.
И вдруг она сорвалась.
Ну, что ж, рыдать – этой ей не привыкать. Но почему-то теперь стало казаться, что раньше она рыдала не по делу.
Столько продержаться, и на тебе.
Видимо, прибежавшие на шум, верхний свет снова заслонили люди. Принялись удивленно бормотать. Едва она поднимала голову, чтобы проглотить слезы, все снова испуганно отшатывались от решетчатого окна. Словно те, что разбегались на рынке.
- И хоть бы кто-нибудь сказал мне, что случилось? Где я? – плакала Лена, обращаясь к нависшим над ней клочьям шерсти.
Похожая на воспитателя с небольшим стажем, она размахивала руками и беспомощно топталась. Наверное, опасность делает людей очень похожими.
Мохнатая жуть тем временем гладила ее по спине и сочувственно вздыхала.
Но рано или поздно нужно было взять себя в руки.
– Почему все от меня разбегаются?
- А, маленькая Аша, - ласково журчал мохнатый зверь, - какая ты смешная. Разве не знаешь? Это все из-за твоих глаз.
- Глаз? – удивилась Лена.
Отодвинулась от лохматой стены, пахнущей описанным ковриком, и перестала размазывать слезы. Она деловито вытерла лицо свисающей шерстью.
- Ты не заметила разве? У всех глаза светлые, а у тебя черные. Это только когда люди умирают, у них глаза чернеют. Тогда говорят, что за человеком пришла Аша.
- Какая такая Аша? – проворчала Лена.
Она вспомнила о своем рюкзаке. Там был и плеер, и мобильник, и сменное белье. Отсюда вообще можно куда-нибудь позвонить?
- Аша забирает человека в другой мир. Чтобы он там еще пожил немного. Люди немного и живут. Но сюда никогда не возвращаются. Только сама Аша может вернуться. Ты пришла из другого мира.
- Так все тут меня так боятся, потому что у меня темные глаза?
- И у меня, маленькая Аша. Посмотри. Но я не человек. Мы не люди. Мы не боимся. К нам Аша приходит, когда мы рождаемся, Аша поет нам песню жизни, а не песню смерти, как людям. Поэтому люди боятся и меня тоже. Держат в яме. Я жил далеко от людей, в глухом лесу, мне до них дела не было.
- Кто тебя сюда посадил? И меня заодно?
- Это старая история, маленькая Аша. У нас с тобой у обоих очень долгие истории.
- Ну а куда нам теперь спешить? Что с нами будет?
Он ответил шепотом, показав глазами на решетку наверху:
- У меня лесной слух. Когда я слушаю, то слышу. Нас с тобой обоих продали Году. Году – собиратель. Он собирает необычных.

*
Утро Лена снова встретила с мешком на голове.
Ее везли на повозке, похоже, в деревянном ящике или клетке. Повозку трясло, и когда под колеса попадались камни, Лена билась боками о доски. Она силилась запомнить звуки, запахи, прислушивалась к разговору.
«Ведь все равно бежать», - с тоскливой привычностью думалось ей под мерное покачивание.
Но в общем-то, кроме шуршания гравия, слушать было нечего, а таращиться в темноту неинтересно. Так что она решила прислониться поудобнее и немного подремать. Сказывался недосып последних дней. Или питье было каким-то сонным. Перед тем, как погрузить ее на повозку, в яму спустили жбан с водой. Она жадно принялась пить. На голову накинули мешок. И пикнуть не успела – откуда только берутся такие бесшумные люди? Или не люди? Невидимки позади нее с неиссякаемым запасом мешков? В последний момент она услышала отчаянный рев. Он казался таким же грузным и мохнатым, как и его хозяин. Что-то ухнуло, и свет, даже тот тусклый, который был, померк.
Вечность спустя Лена очнулась, с трудом заставила себя сесть прямо и попыталась потрясти головой, чтобы стащить мешок. Руки ей, само собой, крепко связали за спиной. Здесь сильно и приторно пахло цветами, но ни один из запахов в этом букете не показался хотя бы отдаленно знакомым. Вокруг нее, словно в забытьи, далеким фоном плыла людская речь – воркотня, шепот, подозрительные, испуганные возгласы. Наконец, громкий голос воскликнул.
- Довольно. Прошу, оставьте нас.
Голос был высоким, звонким, и слышалась в нем какая-то приторная жестокость. Не удивительно, что тут же все прочие голоса послушно стали удаляться.
- Кто ты такая?
Лена медленно повернулась на звук.
- Лена Августова, интернат 23 города До…
«У нас в каком месяце поступил, такая и фамилия», - любила со смачным смешком повторять Колотушка, шлепая печатью по обложке личного дела.
Лена хотела бросить свои слова в лицо захватчику гордо и громко. Ишь, собиратель нашелся! Видали мы собирателей! Но из-за мешка вышло невнятно, скомкано, да к тому же в горле пересохло.
«Точно, какой-то гадостью напоили, сволочи», - с досадой подумала она.
«Шшшшш, - немедленно зашелестело у нее внутри, словно ожило что-то. – Все сами за тебя скажут, а ты послушай».
Так это всегда бывало. Ее ловили на вокзалах, речпортах и прочих местах боевой славы и допрашивали. Лена «на автомате» сдавалась и с миром назвала фамилию директора, чтобы проверили по документам.
- Из лесной Лунгмы? Как и твой лохматый друг?
Лена на всякий случай осторожно кивнула. Из-за мешка (плотная темная ткань) ей совершенно ничего не было видно. Оставалось лишь поводить головой, пытаясь определить, где он, этот Году… Или как там его еще, а заодно понять, где она теперь находится.
- Видно, правду говорят, там до сих дикари живут. Вряд ли этот зверь встретил бы тебя иначе, если бы ты была не из его краев. Порвал бы на части.
Лена промычала что-то нечленораздельное. Она частенько такое проделывала на уроках. Когда внезапно, вырывая из контекста пленительных раздумий, спрашивали про что-нибудь ее совершенно не касающееся. Вроде котангенса или соляной кислоты. Ничем хорошим это обычно не заканчивалось, но пока что в запасе ничего другого не было.
Глубокомысленное мычание, - так она это называла.
- Все боятся тебя. Говорят, сама Аша пришла к людям, чтобы посмотреть, правильно ли они живут на Кибоди. Как они умирают, она знает. Потому что приходит к каждому. Но только на миг. Все видят ее черные глаза. А вот как живут…
Лене вдруг стало весело. Какую же уморительную чушь они несут. Так всегда бывало, когда первое напряжение побега и вслед за тем унизительной поимки сходило на нет, и горькие, бурные слезы начинали подсыхать. Всплеск энергии, активность, безбашенное возбуждение. Будто сама жизнь кричала ей:
«Плевать, что не получилось! Да ты вообще можешь все, что угодно! Жги, подруга, не тупи!»
Однажды в один из таких периодов лихорадочного упоения событиями на даже сыграла в интернатовской пьесе Пэппи. Это был ну очень Длинный и отчаянный Чулок.
«Эх, крепостная ты наша, - язвительно похлопала ее тогда по плечу Колотушка и захохотала, как сумасшедшая, - актриса, прости господи».
- А ты тоже меня боишься?
Она снова поняла, что говорит на незнакомом языке безо всякого усилия. Напевные, тягучие гласные, короткие, щелкающие звуки.
– Я ведь и к тебе заглянула. Сними мешок. Посмотри на меня. Не все на Кидоби боятся Аши. Только люди. И ты, как и другие, хочешь понять, почему я разгуливаю по базару… А никто не умирает?
«Сейчас снова получу по затылку», - запаниковала Лена и даже слегка пригнулась.
Этот новый голос внутри нее был гораздо более дерзким, чем бы ей хотелось, бы. И, видимо, готовым к самым невероятным побегам и подвигам невообразимым.
«Ух ты! Нух ты!» - любила повторять Колотушка по самым разным поводам, хотя бы немного удивившим, а значит, развлекшим ее.
«Попробуйте вы пойдите и поработайте директором интерната!» – разносился иной раз по коридору ее гулкий, зычный, практически оперный голос.
За годы практики ее вопли и вскрики обросли такой богатой палитрой интонаций, что просто удивительно.
- Может, и так, - осторожно заметил голос незнакомого Году, становясь чуть более сладким, чем нужно.
«А? Что?» - Лена очнулась от раздумий.
«Осторожно, этот тип опасный,»  - благоразумно рассудил ее внутренний инстинкт.
Это так. Лена чуяла. Уж она-то повидала надсмотрщиков и полицейских.
- Я сниму с тебя мешок. И развяжу руки. Кем бы ты ни была, пообещай закрыть глаза. Просто не открывай их, пока я не попрошу.
Лена заколебалась. Что ей еще оставалось, кроме как с неохотой кивнуть? Надоело болтаться невесть где и пялиться в темноту.
«Ну, давай, главное, развяжи меня», - про себя хмыкнула она.
- Любишь хито? – пораздумав, продолжил стелиться голос.
Зашуршала ткань. В любом из миров так могла шелестеть только дорогая и очень качественная материя. Снова повеяло тонким ароматом неведомых цветов. Легкое движение в воздухе. Словно этот неуловимый человек скользил по комнате или время от времени парил под потолком. Аша, не Аша, зачем портить отношения с незнакомцем, которого все боятся? – будто бы утверждал голос этого человека. Это так явно читалось между слов, что Лена криво усмехнулась.
«Хито? Люблю! Люблю!» - закричало что-то внутри нее в ответ на его вопрос.
И желудок, бог знает сколько времени уже тосковавший по пище, наполнился сладким ожиданием.
Этот ее новый, внутренний голос явно знал толк в местной готовке.

*
Владения Году напоминали городской парк, куда интернатовских иногда водили, как выражалась Колотушка, «проветрить мозги». Был он огромным и бестолковым, в смысле, сильно запущенным. Когда-то его хаотично засадили самыми разномастными породами деревьев и кустарников. А может, они сами по себе выросли, никого не спрашивая? Было в городском парке небольшое колесо обозрения, которое тысячу лет как не работало. Его отключили, потому что как-то раз ранней осенью оно заглохло, и истерящий, зависший народ пришлось спасать пожарным.
Лене досталась прекрасная комната размером с интернатовский спортзал с увитым цветами балконом и журчащим фонтаном в центре. От этого журчания Лена долго не могла уснуть – все время хотелось в туалет. Подушки были нежными и мягкими. Еда незнакомой, прямо-таки подозрительно сказочной.
Ее старая одежда куда-то пропала, а с ней и голубой камешек, что она стянула с прилавка. Шмыгая носом, Лена подсчитывала потери, которые еще никогда не были такими ощутимыми. Рюкзак с запасной одеждой, мобильником и маленьким удобным ножиком, который она предусмотрительно стянула на кухне…. А теперь вот этот чудесный камешек. Он наверняка здорово переливался бы, если направить его на солнце.
На лицо ей надели густую сеточку-вуаль.
Ну все. Дама с собачкой.
- Это не имеет значения, - не своим голосом угрожающе провыла она прямо в лицо служанке.
Она и без того, дрожащая, как маленькая мокрая мышка, подавала ей платье,
- Аша все равно видит тебя.
Та в ужасе вылетела из комнаты.
Больше Лена ее не видела.
«Красота! - мечтательно радовалась она. - Вот бы Колотушку так же отшить!»
Найти на нее управу. Морально превзойти.
Мало помалу, не осталось в доме Году никого, кто бы от новенькой не шарахался. Как и те люди на рынке, разбегались все. Кто с криками, кто с подвываниями, кто молча, задохнувшись от волнения. Все, кроме странных существ, вроде тех, что так осмысленно глазели в ее первый день в этом новом мире. Лена заметила, что звери эти обладали удивительными спокойствием и рассудительностью, что делало их гораздо привлекательнее людей.
Странные существа, самые разные по виду, прислуживали в доме и выполняли всю работу. Лену удивляла их покорность, послушность и покладистость. А ведь они были вполне разумны и наверняка понимали, что находятся в рабстве. Их купили или поймали. Но как бы несправедливо с ними ни обращались, они вели себя очень тихо.
Возмутительно тихо, считала Лена.
Несколько дней прошли как во сне. Одинаковые, словно бусины в ожерелье.
Однажды в коридоре она услышала, как за дверью какая-то старуха, наверняка, морщинистая, как изюмина, выговаривает Году. Мол, не дело это - держать в доме саму смерть.
- Она и так придет за мной, тебе осталось подождать совсем немного. Разве мало у тебя диковин? Разве не доставляют тебе со всей Кидоби разных тварюшек? Да таких отвратительных, что упади и не встань? Разве знаем мы, что надо Аше? Зачем она пришла в человеческом облике? Почему ты держишь ее здесь, возле моей постели? Скоро мои глаза почернеют, как и у нее, ты и без того насмотришься вдоволь.
«Так-так, - с удовлетворением отметила Лена, подслушивающая под дверью, - а это у нас, кажется, старенькая матушка.»
На всякого тирана найдется своя Колотушка. 
«Я знала!» - так и хотелось закричать.
Глаза, с удивлением отмечала Лена, здесь у всех, действительно были светлые. Даже у «зверюшек». Только не у того, в яме.
«Где же ты теперь, мой малознакомый лохматый громила? Мой большой носовой платок?»
Нигде-то его не было.
Те из существ, кто не работал по дому, сидели в клетках или загонах, окруженных рвом, будто на выставке или в зоопарке. Это можно было бы и впрямь назвать зверинцем, если бы странные зверушки не разговаривали, не общались между собой как хорошо воспитанные люди. Лене не раз приходило в голову, что такую правильную, вежливую речь теперь можно услышать разве что в сериалах про 19 век. Они обращались к не с величественным почтением.  Мало того, что они были разумны, похоже, многие из них были невероятно умны и приятны в общении.
Понимая, что по дому ей лучше не болтаться, она почти все время проводила в саду, обнесенном высокой каменной оградой. Поглядывая наверх и прикидывая как бы перелезть.
В самом дальнем углу сада располагался загон, обнесенный весьма условным забором – тонкими, еле-еле сплетенными между собой прутьями. За ним бродили, словно тени, трехногие и трехрукие существа с длинным, как у богомола, темно-коричневым туловищем и большими, прозрачно-зелеными глазищами. В углу загона стояло нечто похожее на облезлый, обшарпанный шатер. Иногда полы его шевелились под порывами ветра, но что там внутри, разобрать было нельзя. Существа двигались медленно, бесцельно бродя и скитаясь из одного конца загона в другой, как бы в полусне. Глаза их были вечно полуприкрыты. Словно бы они сами заключили себя в неволю, сами себя винят и сами себя наказывают. Будто бы сперва, перед тем, у них отняли радость жизни, вкус к ней и забрали саму душу.
Утром, чуть свет, Лена находила у себя завтрак – неведомые кушанья, фрукты и напитки, наедалась до отвала, умывалась как попало (назло Колотушке) и через балкон выбиралась в сад. Шествовать по коридорам она не собиралась. Погода стояла прекрасная, так чего же гробить здоровье в помещении. Так с бодрым энтузиазмом в голосе заявляла обычно директриса. Вооруженная этим девизом, она в любую погоду, да хоть бы и в лютый мороз, после обеда выгоняла малышню из холла, Где те, словно стадо зомби, прозябали, приклеившись к экрану - зырили телек или рубились в игры.
Существа, в отличие от людей, совсем не боялись смотреть Лене в глаза. Они все как один звали ее Ашей или маленькой Ашей. И когда она проходила мимо, торопились рассказать, как им тоскливо без родных. Просили ее отпустить их домой.
- Забери меня, Аша, - ныли они, - забери с собой.
Ей делалось жутко.
По вечерам она криво усмехалась она своему отражению в фонтане, болтая ногами.
«Я прекрасная пленница».
В окно прямо на нее глядел полыхающий закат.
«В бусурманском дворце».
«О нет, - тут же в ужасе вскакивала она. - Замуж ни за кого не пойду!»
Потом случился конфуз. Лену повели ужинать в большую светлую залу. Усадили в кресло и подали поднос с едой. Она сквозь вуаль силилась разглядеть, что там ей такое принесли. Хозяин также усаживался в кресле в самой дальней противоположной стороне залы. Разглядеть его было практически невозможно.
«А ведь наверняка такая ситуация щекочет ему нервы. Ужин с самой смертью. Назло мамаше», - подумала Лена.
Здесь эта самая Аша занимала важное место не столько в жизни, сколько в смерти людей. Местные верили в то, что Аша, черный, мистический дух Кидоби, распоряжается судьбами тех, кто умер, по своему усмотрению. Распределяет души в разные миры в зависимости от того, как они прожили жизнь. И несомненно, ее новый хозяин тоже наверняка в это верил.
Думается, еще он был горд, что пленил могущественный дух, зачем-то принявший облик взлохмаченного подростка. И дух этот ему не сопротивлялся.
Никогда, никогда, никогда на Кибоди, - говорили во дворце, - не было живых людей с черными глазами. Только после того, как они увидят Ашу, их душа покидает тело, и глаза чернеют.
Чувствовалось, что хозяин слегка нервничал. Быть может, ждал от нее новых фатальных изречений. Но так или иначе (Лена уяснила это довольно быстро) он собирался использовать ее к своей выгоде. Поэтому должен был изучить получше. Сидел он от нее так далеко, что Лена смогла разглядеть только тонкий, хрупкий, почти юношеский силуэт, закутанный в блестящие шуршащие одежды, и ничего больше. Устав щуриться, она плюнула и сосредоточилась на еде.
Длиннотелая птица, немного напоминающая крупного дятла с клювом, желтым и мягким, словно губка, глуповато растянутым в улыбке прилетела, шумно хлопая маленькими крыльями. И принесла Лене тапочки. Прекрасные, атласные тапочки. Сквозь вуаль Лена воззрилась на них с удивлением и восхищением. Чуть великоваты, правда.
- Как тебя зовут? – на радостях спросила Лена у птицы.
Она хотела было ее погладить, да передумала. Вдруг обидится?
- Даю, - охотно ответила та и, засмущавшись, глупо хихикнула.
«Похожа на Найду. Такое же дурацкое хихиканье. И без повода.»
- А ты мальчик или девочка?
Птица снова захихикала и спряталась за спинку ее кресла. Лена с удовольствием пошевелила пальцами в мягких тапочках. Здесь она полюбила ходить босяком. Было жарко, полы во дворце натирали пахучим воском до глади, ковры были мягкими и приятными. Как и песок в саду, будто его просеивали самым тщательным образом, а быть может, так оно и было.
Оказалось, это были символичные тапочки хозяина дома. И принести их следовало Году.
Остаток ужина прошел в суете, таскании тапочек туда-сюда, обещании оторвать кому-то голову. А затем – неловкое молчание.
Крамольная птица принесла кувшин с питьем.
- Не нуждаетесь ли вы в чем-нибудь? – спросил Году.
«Сними этот дурацкий намордник и покажи, как сподручнее перебраться через стену в саду», - хотела было огрызнуться Лена.
Но подумала, что все это она обязательно попозже проделает и без него.
После истории с тапочками больше прекрасную невольницу на ужин не приглашали. Должно быть, хозяин наблюдал за ней издалека. Раздумывал, что она такое, и чего от нее ждать.
Зато Даю стала таскаться следом как приклеенная. Или приклеенный. Лена так и не выяснила.
«Если шпионит, то пусть, - решила она. – Зато хоть открыто. Я не делаю ничего такого, всего лишь разговариваю с зверушками».
А, оказалось, поговорить с ними было о чем.
На третий день Лене до смерти надоела вуаль на лице. Она скомкала ее и засунула под подушки. Гром с небес не грянул. Все равно никто не рвался на нее глядеть, комната находилась так далеко от остальных покоев, что риска увидеть кого-то почти не было.

*
Он сидел на корточках возле тропинки и перебирал песок.
Похожий на юркую китайскую обезьянку или мопса-переростка.
-  Эгм, - вежливо покашляла Лена. – Мне так нравится здесь ходить босяком.
Он действительно перебирал песок. Руками. Просеивал каждую песчинку. Тщательно отсортировывал даже самые мелкие камешки.
Он встал, вытянулся, стряхнул пыль с ладоней и почтительно поклонился.
- Аша.
Лена махнула рукой и уселась прямо на дорожку. Прямо в платье. Сидеть было приятно. Солнце грело спину. Она тоже стала перебирать в ладони песок и сыпать его себе из руки в руку.
- А не можешь ты, скажем, орудовать метлой? – осторожно поинтересовалась она. – Обязательно все это делать руками? Разве оно того стоит?
Он недоуменно заморгал. Пожевал губами. Нижняя у него забавно свисала вниз.
Лена спросила шепотом, чуть наклонившись.
- Ты не видел здесь случайно чудище? Большое? Лохматое? – она очертила руками такой большой шар, какой только смогла. – У него еще славные черные глазищи. Как тарелки. УУУУ.
Он немного отодвинулся в сторонку.
- Я знаю, о ком ты, маленькая Аша. Его лес почти весь убили люди. Поэтому его боятся везти сюда, он слишком рассердился на людей. Году когда узнал про тебя, Аша, передумал покупать его. Для него он слишком опасный.
- Но леший сказал, что купили нас обоих…
- Он очень добрый, Аша. Доброта его народа известна всем на Кибоду. Поэтому его лес и убили люди.
Лена с особой теплотой вспомнила громадную пасть со сломанным клыком и занесенный нехилый коготь.
«Вот уж когда я попрощалась с белым светом по-настоящему», - подумала она, но вслух ничего не сказала.
Она почувствовала, что расстроена.
- Вот как. Значит, он там сидит до сих пор, в этой ямище. А я тут зефирки лопаю.
Она огляделась. Повсюду между деревьями виднелись прутья - вольеры или загоны, где кто-нибудь да сидел, покорно сложив лапы и тяжко вздыхая.
- Ну, а я ему зачем, этому вашему Году? Что-то он меня в клетку не сажает. Я думала, станет возить по базарам и пугать народ. Или на похороны какие потащит.
- Году не надо никуда возить маленькую Ашу. Году и без того за один день стал самым влиятельным человеком на Кидоби. Слухи расходятся быстро. Все знают, что у Году живет прирученная Аша. Что Аша разгуливает по его саду и ест его еду. Раз так, думают люди, раз Аша может все, значит, и Году теперь тоже все может.
- Прирученная? – вытаращила глаза Лена. – Прирученная?
- Его теперь все боятся почти как Ашу. Году стал очень сильным. Раньше он был просто коллекционер. А теперь - самый большой человек на Кибоди.
Лена набрала в легкие воздуха побольше и надула щеки, чтобы не выругаться. Вот, значит, как.
- Но вы-то так не думаете? В смысле, что он самый большой?
«Скажи нет, - про себя взмолилась она. - Скажи, что вы готовите восстание или что-о вроде того. До чего тошно смотреть на эти ваши кислые, покорные физиономии!»
- Мы верим, что Аша пришла к нам, настоящим жителям Кибоди… К тем, к кому она приходит только в момент рождения, чтобы восстановить справедливость.
- Справедливость? Что ты имеешь в виду?
Он осторожно привстал. Ковыляя, поманил ее за собой подальше от дорожки, в кусты.
- Аша знает, как и мы, что люди не всегда жили на Кибоди. Давным-давно, много времени тому назад люди пришли сюда, в этот мир. Жалкие, голодные, грязные… И попросили убежища, потому что их мир был уничтожен. На них была странная одежда, и они принесли с собой разные странные предметы. То, чего никогда не было на Кибоди. И Королева Кибоди заключила с людьми союз. Но только, сдается мне, люди обманули Королеву. Однако нарушить договор ни ей, ни нам нельзя. Потому что сама Аша скрепила его, она была там.
- Королева? – Лена удивленно потерла лоб. – У всех этих существ…. У вас, то есть, прости, пожалуйста, у вас тут есть Королева? И ты говоришь, вы настоящие жители… Так какого икса…?!
Он выразительно показал глазами на загон с плетенной изгородью, а точнее на шатер. Туда, где, словно тени, бродили из угла в угол унылые, грустные, похожие на сморщенные веточки, создания.
- Эти? – удивленно воскликнула Лена. – Эта?
Она даже закашлялась.
- Уже много времени Королева живет в плену. Она всю жизнь будет здесь. И бессильна что-то поделать. Мы все в унынии. Но нельзя нарушать договор. Это священная истина.
- В унынии – это мягко сказано. Да уж, вам бы взбодриться не мешало.
Иной раз, когда очередной физрук увольнялся, со скандалом или без, физкультуру у всех классов сразу вела Колотушка. Вот где была жесть. Ее желеобразные живот и ляжки, обтянутые спортивным винтажным советским костюмом – это, конечно, радость необычайная. И все бы еще ничего, но изуверские приседания, подтягивания и отжимания, которые она придумывала, и которые с ее возрастом никак не увязывались…
«Вялое растет поколение!» - вопила Колотушка и остервенело дула в свисток.
Уж она бы здесь точно глядя в небо не сидела. Эти зверюшки бы у нее живо завязали бантиком хвосты.
Колотушка вела также и все остальные предметы, когда очередной педагог делал ноги. Даже перед рисованием ни разу не дрогнула.

*
На ветку с писклявым хихиканьем опустилось Даю.
«Раз «это» не говорит про себя кто оно - девочка или мальчик, будет, значит, у меня «оно», - после случая с тапочками про себя решила Лена.
Ей стало надоедать, что это самое оно за ней вечно таскается. Даю обычно бестолково путалось у нее под ногами и дурашливо хихикало. И однажды она не выдержала.
- Я тебя только об одном попрошу, - сказала она,  - раздобудь мою старую одежду. Пожалуйста. Куда они дели джинсы, кеды, куртку и все остальное? А то я в этом, - она показала на платье, подол которого не так давно собственноручно с горем пополам обкромсала, чтобы было удобно выбираться из окна и забираться обратно, - вся прямо спотыкаюсь.
Теперь Даю сидело на ветке и в своем неподражаемом губастом клюве держало стринги.
- Все снова чистое, Аша, - дурашливо захихикало оно.
Лена, покраснев, выхватила трусы. И, скомкав, сунула под мышку. Между тем Даю одно за другим притащило под дерево все ее старые вещи.
- Отвернитесь, - велела она.
И с наслаждением переоделась. Нащупала в кармане куртки голубой камешек и глубоко вздохнула.
Когда-нибудь она попадет домой.
Недоумение от того, что она только что подумала, прошило ее.
Домой?  Это куда же: В интернат, обратно?
Она повязала драную куртку вокруг пояса. Расставаться с ней не хотелось, хотя было жарко.
- Не думаю, - сказала она, чтобы разогнать грустные мысли, - что кто-нибудь заметит, что я без декольте.
Лена легонько поддела носком кеда платье.
- По-моему, всем плевать. А мне гораздо удобнее, - и любовно ощупала дырки на коленях. – Пожалуйста, - попросила она Даю и швырнула в него платьем, - спрячь это куда-нибудь, или отнеси в стирку, вдруг кому пригодится.
«Вырос из штанов – передай в младшие классы», - любила повторять Колотушка, которую воспитали и закалили суровые и голодные послевоенные.
А между тем он терпеливо продолжал рассказывать.
- Мы никогда ничем не владеем. У нас нет домов, нет одежды, нет вообще ничего. Мы просто живем здесь и слушаем дыхание Кибоди. Аша, первая дочь Кибоди, приходит к нам, и тогда мы рождаемся. Она первая, кого мы видим. И потому мы живем долго, не так, как люди.
- Но нынче вид у вас не сказать, чтоб как у долгожителей.
- Когда на Кибоди пришли люди, они дали Королеве кое-что, чтобы она этим владела. И после этого Кибоди изменилась.
- Ну так не брала бы, если не надо.
- Королева по своей воле никогда не стала бы владеть ничем. Это был предмет, скрепивший договор. И пока этот предмет был жив, Кибоди ничего не угрожало. Но он очень быстро умер. И тогда люди, осмелев, стали медленно убивать Кибоди.
- Да что ж вы, елки-палки! Как лохи какие, а? Возьмите камни и бабах!
Лена нагнулась, зачерпнула песка и с размахом зашвырнула его в кусты.
– Для начала возьмите и побейте им окна.
Да, уж сколько окон в кабинете у Колотшуки было вставлено, не сосчитать. Отбой в 21.00 из-за дисциплины – получай, новая училка по английскому,– на-ка-си-выкуси. Осколки летят. В городище ветер свищет.
Он поглядел на нее с сомнением. Кажется, его взгляд красноречиво говорил – а ты, правда, наша настоящая Аша?
- Когда Аша пришла, мы все подумали, что она явилась людям, чтобы спасти Кибоди и восстановить справедливость. Если Аша оживит то, что Королеве дали люди, договор будет разрушен. И люди должны будут уйти.
- Что-то не все я просекаю. Ну, да ладно. Все равно я не волшебница.  И оживить ничего не могу. Ни предмет, ни что другое.
«И никакая я не Аша», - хотела добавить она, но не стала.
Кто знает, чем обернется завтрашний день. Имя, знаете ли, дело десятое. Здесь все точно так же, как и в былые дни…. Когда ловили после побегов. Назовись она Августовой или Октябрьской, сути это не меняло. Интернат. Голое поле за окном. Тоска.
Лена решительно отряхнула джинсы от песка.
- Хотя интересно, что же они ей такое всучили.
Картинка из учебника истории…. Колумбовы приспешники меняют жемчуг и драгоценности на зеркало и пуговицы, весело понукая восхищенных туземцев… Так и запрыгала у нее перед глазами.
- Мне не нравится, как люди обращаются с вами. Хотела бы я сделать что-то, чтобы это изменилось…
«Правда?» – радостно екнул внутренний голос, будто только этого и ждал.
«Что-то подозрительно долго он молчал,» - мрачно подумала Лена.
«Ну, тогда не жалуйся!»
- Эгм? – трусливо заозиралась она.
- Возьми, Аша, - спокойно велел перебиральщик песка и протянул ей свою маленькую морщинистую ладонь.
- Что, хочешь попрощаться?
Она замялась, чувствуя, что нет, отнюдь не хочет… Что сейчас-то как раз и случится что-то очень-очень странное. 
- Да, и то правда, скоро обед.
И, раздумывая, что бы это значило, она с опаской коснулась его ладошки. Он с нежностью обхватил руку. Ладошка у него была теплая и мягкая. Наверное, от песка.
В тот же момент ее перевернуло с ног на голову. Поднялся ветер, и песок полетел в лицо.

*
- А ты что, вот так прямо можешь прыгать через стены, кусты… Вот это все?
Лену пошатывало. Они оказались в каком-то очень светлом лесу.
Высокие деревья, кроны которых терялись высоко-высоко, были тонкоствольными, с нежно-зеленого цвета корой.
Он согласно кивнул.
- Так почему тогда ты перебираешь песок в этом… в этой клятой тюрьме? Почему не убежишь?
Она хотела сказать «Зверинце», но вовремя одумалась. Он наклонил голову, будто бы ему поручили терпеливо продолжать разговор с несмышленым ребенком.
- Потому что сейчас там мое место.
Лена фыркнула. Он подвел ее к одному из деревьев, совершенно ничем не отличающемуся от остальных. Осторожно положил руку на ствол. Вдруг дерево встрепенулось, чешуйки коры чуть отогнулись. На Лену уставились крошечные личики, похожие на морды летучих мышей.
- Ухты-Нухты, - тихо проговорила она.
И, не удержавшись от любопытства, тоже рискнула положить руку на ствол.
Чешуйки зашелестели, задвигались.
- Аша, Аша, Аша, - запели тысячи тысяч голосов.
Песня была такой красивой, нежной, славной, что Лена не могла не заметить – внутри нее тоже то-то поет.
- Ты пришла за ним? – спросило крохотное любопытное создание со сморщенной мордочкой не больше грецкого ореха и лопоухое, будто спаниель.
- Эээ.
Лена беспомощно оглянулась на того, кто привел ее сюда. Он согласно прикрыл глаза.
Тут чешуйки расступились, и в подставленные девочкины руки упало нечто серебристое, сияющее, размером с ее раскрытую ладонь.
- Да вы шутите, - тихо ахнула Лена, уставившись на предмет.
Там лежала обычная портативная видеокамера. Колесики быстро-быстро закрутились у нее в голове.
- Когда, говоришь, это было? Когда люди пришли и принесли это на Кибоди?
- Много, много времени назад, - он беззаботно махнул рукой. – Королева была тогда еще вооот такой.
И он показал на себя – мол, такого же роста.
- И худенькой. Как травинка.
- Так, - осоловело выдохнула Лена. – так-так-так.
Она уселась на траву и в каком-то остервенелом трансе принялась нажимать кнопки.
- Невероятно, это просто невероятно. Как вы сохранили ее? Она не заржавела и не пропала за все это время? Должно быть, чертова уйма лет.
- Жители Кибоди хранят свои обещания. Пока не пришли люди, в нашем языке не было слов «год», «убить», «носить одежду», «иметь».
Лена повертела гаджет в руках.
- Но он умер очень быстро.
- Умер? Черта с два. Поди батарейки сели. Ну-ка.
Она вытащила из гнезда две пальчиковые батарейки и потрясла их.
- Вот это умерло, да? – она с удовольствием сунула их под нос тому, кто сидел на корточках и с благоговейным ужасом наблюдал за ее действиями.
Потом полезла в карман куртки. И нащупала там две пальчиковые батарейки в целофане.
- Ну надо же, - задумчиво проговорила она. – А я их для плейера берегла.
«Аша знает, что делает», - раздался в голове ехидный голосок.
Лена только головой потрясла – не до тебя сейчас. У школьного психолога будешь выступать.
Она вставила батарейки, нажала ОN. «Просмотр». Экран ожил.
Перебиральщик песка от неожиданности отпрыгнул. Осторожно уселся поотдаль.
На экране возникло лицо Королевы. Это, безусловно, была она. Насколько Лена вообще успела разглядеть странных трехногих и трехруких существ, слоняющихся по загону. Это одновременно было и лицо ребенка. Черезчур вытянутое - темно-зеленая кожа, высокие скулы, уши с низко свисающими мочками, плоский нос. Лицо было удивленным, но в этом вежливом удивлении читалось достоинство и королевская сдержанность.
- Эй, поверни сюда, сюда, давай, комон, - раздался голос с такими знакомыми интонациями, что Лена вздрогнула. – Ну и кикимора.
Камеру направили на поляну, и стало видно, что среди прочих звероподобных существ, в высокой траве стоят люди.
  - Они говорят на языке Кибоди, - заметила Лена.
- Аша милосердна к тем, кто нуждается в помощи.
- Давай, давай, сюда, на меня. И в окошечко смотри – там у тебя будет картинка. Видишь?
Мужчина с пивным животом, в майке с надписью «У меня есть борода, так что ты мне скажешь «да», в шортах… Волосатые икры торчат как две рюмочки, на ногах – китайские шлепанцы. Рядом валяется клетчатый огромный баул. Еще пара таких же типов, будто только что с рыбалки. Оплывшая женщина с хнычущим и вертящимся ребенком на руках. Тощая девица в пугающе розовом спортивном костюме и обесцвеченной головешкой (куцый хвостик на затылке). У всех был угрюмо-настороженный вид. И чертова уйма поклажи.
Беженцы.
Лена застонала. Сколько таких семей она совсем недавно видела - уходящих из города, бегущих в поисках места, где не стреляют. Спасающихся.
Камера скакала в руках у маленькой Королевы. Но худо или бедно ей все же удалось выровнять картинку.
- Вот, видишь? Это твое. Это теперь твое. Снимать будешь.
Мужчина весело жестикулировал. Он разговаривал с Королевой, как со слабоумной, это сразу чувствовалось.
Так на вокзалах цыганки предлагают погадать.
- Вот сними меня, Толяна сними, ну, на кнопочку жмешь и оп. Все! Видал-миндал?
Лена остановила кадр. Приблизила. Нагнулась поближе к экрану.
- Но это же совершенная случайность, - потрясенно пробормотала она. – Это просто так получилось. Совпадение. Они, и правда, все голубоглазые.
Лицо у мужчины было крупное, краснощекое. Здоровый такой амбал с шиномонтажки. Королева осторожно перевела камеру на фигуры своих подданных. Те выражали радостное удивление и приветливую, открытую благожелательность.
- Ну, все. Так что, смотри, - мужчина подошел ближе.
Он стал тыкать пальцем в грудь то себя, то Королеву.
Лена, охваченная стыдом, вздохнула.
- Я даю тебе это. Так? А мы за это тут у вас останемся. Ну пошуршим маленько, шашлыки, все дела. И все будет тип-топ. Так ведь, дорогая? А? Смотри. У тебя есть это. Снимай себе на здоровье. Папу там, маму. А мы тут у вас побудем. А если мы себя вдруг плохо станем себя вести, - развеселился мужчина, - ну, знаешь, вдруг?
- Леха, пошли уже, хватит, - всполошилась женщина, опуская ребенка на землю и подбирая сумки. – Сами встанем, кто нам запретит. Ментов тут нет. Зачем ты камеру им отдал? Это я ее покупала для детей, а не для тебя, кабана.
Леха, не обращая внимания, продолжал заяснять Королеве, как работает межвидовая дипломатия.
А тем временем позади них Лена и правда увидела на экране тонкую черную струйку дыма. Она то появлялась то исчезала, вилась между деревьями. Черный дух Кибоди – великая Аша наблюдала за тем, что происходит.
- Так вот, если что, ну мы там хулиганить начнем или некрасивое что затеем, ты нас заснимешь. И скажешь так строго. «Ну, че, Леха, вот ты посмотри на себя! Ты только посмотри». Как не стыдно типа! Напился я там или чего сломал. Ты мне сразу бах – доказательство. И тогда все – давай, до сивдос!
Он вытянул вперед ладони и выпятил нижнюю губу.
Издевается. Просто издевается.
- Какое убожество, - простонала Лена. – Он же ее разводит. Это все для смеха. Вот дебил. Он же уже даже на следующий день не помнил, что тут плел.
- Тогда мы сразу свернем свои пожитки и фьють. Ну?
Королева продолжала прилежно снимать и слушать.
- Так это мы вон там... Да? На полянке? Застолбимся? Окей?
И семейство или содружество людей стало карабкаться вверх по холму, цепляясь за свисающие лианы и длинные мясистые листья.
Жители Кидоби наблюдали за ними, как и Аша.
Королева снова направила экран на свое слегка озабоченное лицо и проговорила.
- Хорошо. Вы можете остаться. Пока то, что вы дали мне не покажет, как некрасиво вы себя ведете. До тех пор.
После этого камеру видимо положили на бок, но выключать ее не стали. Может, просто знали, как. И она какое-то время продолжала снимать обычную жизнь поселения. С точки зрения Лены совершенно бессмысленную. Детей, взрослых…. Как они медленно ходят туда-сюда на своих трех ногах и совершают какие-то непонятные действия.
Но вскоре экран потух – съемка кончилась. Наверное, просто-напросто сели батарейки.
Лена молчала, разглядывая соседнее дерево. Теперь на нем совершенно не было видно никаких чешуек – абсолютно гладкий ствол.
- Уж не сомневаюсь, - сквозь зубы проговорила она, - они там на поляне развернулись. Огонек небось развели, пошли мясо добывать на шашлычки, срубили себе веток на шалашик…
Она закрыла лицо руками.
- На Кибоди все живое, - напомнил о себе перебиральщик песка, миролюбиво дотронувшись до ее плеча.
- Ну почему? Почему люди, куда не придут, все всюду всегда изгадят? Ну-ка, - она решительно встала и схватила своего провожатого за руку. – Давай назад!

*
Лена, вцепившись в плетеную изгородь, изо всех сил стала раскачивать ее.
- Королева! Королева! – кричала она,  – Королева! Королева! Королева!
Трехногие существа прекратили свое медленное медитативное движение. И, повернув головы, уставились на девочку безо всякого интереса. Пыльная пола шатра колыхнулась.
И тут Лена увидела их – соглядатаев, шпионов, тех, кто все это время, как она и подозревала, наблюдал. Прилагая массу усилия, чтобы не смотреть на нее, отворачиваясь, отводя глаза, закрываясь руками и рукавами, они окружили загон.
- Я принесла тебе камеру, Королева! – кричала Лена. – Эту штуку, помнишь? Которую первый человек дал тебе? Она работает! Давай, снимай! Снимай их!
Из шатра медленно выплыла довольно древняя, судя по виду, однако же прямая и величественная жительница Кибоди. Двумя руками она раздвинула полог. А еще одну приложила лодочкой к мутным зеленоватым глазам. Увидев блестевший на солнце серебристый предмет в руках у Лены, Королева удивленно выдохнула.
- Я тогда была…
- Да-да, - заторопилась Лена, - ты была вон с него ростом, и худая как травинка. Некогда рассусоливать, снимай, пока и эти батарейки не сели.
Королева с осторожным любопытством подошла поближе и взяла в руки камеру.
- Она снова ожила? Мы так долго ждали. Все перепробовали.
- Просто нажми на кнопку, - начинала закипать Лена, оглядываясь. – И вашему договору с людьми конец.
Вдруг за ее спиной она ощутила движение – это была она, тень с мешком в руках.
После подобных неслышных, неуловимых действий мешок обычно оказывался у Лены на голове.
«Сейчас начнется», - сказал ее внутренний голос.
И началось.
Перебиральщик песка метнулся наперерез. С неожиданной обезьяньей грацией и проворством прыгнул. И они с тенью покатились по земле. Тут же будто бы проснулась вся до сих пор скрытая и невидимая стража. Существа в загонах заволновались, запрыгали, закричали, стали перепрыгивать и переползать через свои ограды. А охранники принялись бесцеремонно тыкать их палками, засовывать обратно в клетки.
- Снимай! – кричала Лена.
И Королева снимала.
По песчаной дорожке спешил Году. Он тщательно прикрывал лицо обеими ладонями.
- Чего желает великая Аша? – дрожащим голосом поинтересовался он.
- Аша желает, чтобы ты выпустил из ямы моего лохматого друга! Аша желает…
«А ну-ка, отойди в сторонку и помолчи», - фирменным колотушкиным тоном велел внутренний голос.
Королева, направив камеру на Году, свободной рукой грациозно разрушила прутья своего загона, будто он был сделан из соломы.
- Вы только посмотрите на себя! Только посмотрите! Как вы, люди, некрасиво ведете себя! Стыдно! – резюмировала Королева.
И гневно потрясла камерой. Году замер с глупой улыбкой. Кажется, он ни о каком договоре не знал. И что это такое сейчас творится в его владениях, не совсем понимал.
- Договора с людьми больше не существует. Вы нарушили соглашение и должны уйти с Кибоди.
И тут Королева стала расти. Сначала немного, потом еще и еще. Она росла и росла, пока не стала выше деревьев, и даже выше солнца. Даю с радостным хихиканьем носилось вокруг Лениной головы.
«Королева – самая могущественная на Кибоди, - шепнуло оно Лене на ухо.  – Она вторая дочь Кибоди. После вас, великая Аша.»
«Готова, девочка из другого мира? – услышала Лена внутри себя.
- Эй, эй! – закричала Лена.
Вдруг ее осенило.
- А что с ними-то теперь будет? Что будет с людьми?
- Ты же слышала – договор расторгнут, люди они должны уйти.
- Но куда?
- Люди вернутся домой.
Лена помолчала. Внутри нее молчание было таким глубоким, таким сложным…
Наверняка, со стороны это выглядит так, будто она разговаривает сама с собой.
- Но ведь их дома уже нет.  Их мира больше нет.
Лена вдруг ужаснулась. Что это она наделала?
- Я сама это видела. Много времени тому назад они пришли просить убежища. Я была там, когда все началось! Значит, сейчас, в вашем времени, этого мира, его давно уже нет!
- Мир может начаться снова. Всюду, где есть дыхание. Солнце палит без разбора. А небо приносит ветер.
В этих словах Лена услышала улыбку, шелест листвы, всплеск воды, увидела распускающийся цветок яблони, зелень на ветке.
«Я - это дыхание.»
Дух Кидоби. Который дает жизнь одним и забирает жизнь других.
Она вытерла лицо. Потрогала шрам на ладони. Надо бежать. Опять бежать.
- А теперь..., - сказала Лена (или не совсем она), вырастая вслед за Королевой и обращаясь к Году и всем людям Кибоди.
Она знала, что те не осмелятся ослушаться. Они все, все, все, в каждом доме, в каждом городишке, и вправду подняли на нее глаза…
Хотя больше всего на свете боялись ее.
– ПОСМОТРИТЕ НА МЕНЯ.

*
Ужасно болела голова. Она смогла приоткрыть только один глаз, потому что второй был забинтован, саднил и одновременно страшно чесался .
Колотушка полулежала, блаженно раскинув руки и ноги, в кресле рядом с больничной кушеткой. И, раскрыв рот, громко храпела.
- Нина Ивановна, - безжалостно громко рявкнула Лена, - какого цвета у вас глаза?
Директриса всхрапнула, вздрогнула и яростно, будто голодный, шерститстый носорог, подтянулась.
- Августова! – радостно завопила она, - мучитель моих нервов!
Глаза у нее были мутно-светло-карими, с остатками ресниц, чуть заплывшие.
Никаких шансов. Лена вздохнула.
- А вы знаете, что скоро мы все умрем? – с убийственным спокойствием заявила она, силясь под повязкой почесать глаз.
- Умрем так умрем, - миролюбиво согласилась Колотушка, зевая. – Если вы меня раньше в гроб не загоните.
- А Зарипова и Тулеева тоже поймали?
- Поймали, поймали. Отмыли, накормили. Всех поймали, не боись. Всех всегда ловят.
Директриса деловито хлопнула себя по крепким круглым коленкам.
- Ну, Августова, давай, воскресай. Нас тут рядом в таких же парусах-палатках разместили. Значит, так, мы тут для младших сказку ставим. Колобок. И нам нужен медведь.
Лена застонала.
- Нина Ивановна, у вас медведей полный интернат.
- Ну-ка мне не ныть. Нам знаешь, какой медведь нужен? Огого! – и она радостно потрясла кулачищем в воздухе. – А ты с твоими фингалами знаешь, какой медведь будешь! Огого!
Потом она грузно восстала из кресел. И похлопала Лену по здоровому, не забинтованному плечу. Лена боком съехала вниз.
- Нечего зря валяться, текст учи.
- Чего там учить-то…
Лена, поморщившись с усилием протянула руку к висящей на стуле куртке. Достала из кармана голубой переливающийся камешек.
- Нина Ивановна…
- Ухты-нухты, - неуверенно прокудахтала Колотушка, с опаской двумя пальцами беря камушек.
Уж чего ей только на ее веку благодарные воспитанники не подсовывали. И слабительное в чай, и лягушек в сумку.
Директриса сощурилась и сквозь камешек пристально поглядела на девочку с забинтованным левым глазом, подбитым плечом, обветренными губами и побритой головой.
- Какая красота.
Это было сказано совершенно серьезно.
Когда Колотушка ушла, Лена отвернулась и зарылась в подушку.
«Ну вот, снова-здорово, всякий раз после побега – одно и то же,»  –тоненьким голоском ехидно заметил кто-то смутно знакомый  у нее внутри.
- Найденова! Мучитель моих нервов! - услышала Лена далекий фирменный начальственный вопль. - Иди, там сестра твоя по разуму в себя пришла. Котлету с гречкой ей принеси. И хлеба белого побольше, как она любит.
И только тогда Лена заплакала.

“О переводящая за пределы, переводящая за пределы, переводящая за пределы пределов, уводящая за пределы пределов беспредельного к пробуждению, славься!”
Сутра сердца праджня-парамиты