Тролль и в море корабли

   Они встретились, поговорили и разошлись, как в море корабли.

    Он был троллем, она — нет. Он не зарабатывал на этом, троля людей, она не получала удовольствие даже от того, когда приходилось ставить заслуженно людей на место. Он всё равно оставался  троллем, она по-прежнему им не была, знала как в жизни всё мутно-грязно, понимала, что так всё и останется, сильно устала от разного рода сражений, зная и то, что жизнь останется такой, какая есть, кому-то в ней повезет больше, кому-то меньше, но в основном, всё будет гадко-дерьмово-неизменно, с легкими проблесками позитива.



     У неё, у Танюшки так и было, гадко-дерьмово, иногда с теми проблесками позитива, которые по  большей части она искала сама для себя.  Хотя уже всё чаще ей не удавалось, как прежде, вытягивать в той же мере позитив, а это был плохой признак. В чём она честно призналась   тому, встреченному ею  троллю, она ведь не знала, кто он, что он есть тролль, из разряда людей-садистов, получающих   удовольствие от того, что кому-то плохо и потому  честно призналась, сказав:
 

           —    Мне уже не удаётся из негатива, как раньше, вытягивать в той же мере позитив, а это плохой признак.

      Он тогда посмотрел на нее, этот  тролль, его звали Стас или Стасик,  и он был старше Танюшки лет на пять, и как-то незаметно для неё пожал непонимающе плечами и ничего не сказал. 

      Они же встретились для того, чтобы сразу разойтись, как в море корабли. И она тоже давно об этом знала, о том, что люди часто встречаются и расходятся, не задерживаясь в жизнях друг друга, не жалея о том,  что встретились и том, что разошлись.  Знала и потому смело говорила с ними о том, что с ней было в жизни, давно не переживая по поводу случившегося, ведь это было давно, и хоть было истинной правдой,  вовсе её не волновало,  не брало за душу и не дёргало за какие-то тайные тонкие струны-ниточки  её души, в которой многие успели потоптаться, что тоже в ней давно не вызывало никаких чувств и эмоций, кроме удивления, когда на её рассказы о её приключениях в жизни, почти как приключения барона Мюнхаузена, поступала не совсем нормальная в её понимании реакция.


         После того, что происходило с ней  в  последние годы,  когда она почти не вспоминала о  той своей жизни, где было много боли и горечи,  у неё постепенно   выработался  комплекс боязни социума,  и  Танюшка стала  мало выходить из дому,  очень мало. Она  не переносила большого  скопления людей, зная, что утратила былую выдержку,  тем  более, что с детства не  очень- то жаловала  тупых и негодяев, а их как раз и было  больше всего в этом мире. Особенно  её  выводила  из себя  людская  тупость, она от неё-то  и пострадала по большей части  в своей жизни, но  теперь не переносила её   уже настолько, что  не  сдерживалась и могла  запросто матом обложить.  "Да,  так и понятнее многим", —   считала она, не раз с сожалением проговаривая  это новое   правило своей жизни.

    Каким был тролль, глупым или умным она не знала   и не могла знать, так как времени на то, чтобы понять такую немаловажную для себя вещь у неё не было, они же встретились для того, чтобы разойтись, как в море корабли,  и для того, чтобы больше никогда уже  не встречаться. Он, Стас поплывет на запад, а она, Таня —  на восток, или она на юг, а он на север, и больше пути их не пересекутся  от невозможности смещения полюсов.

     Не смотря на свою богатую на не смешные  приключения жизнь, почти как у  барона Мюнхаузена,  она им  не была, этим бароном и потому не любила рассказывать об этих своих приключениях.

    Тролль же наоборот был болтлив, любил поговорить, потроллить, не признаваясь в этом. На сей раз, правда, был скуп на слова,  думал,  что у них ещё  всё впереди и он успеет   рассказать о себе,    о том, как  жил и как живет сейчас, успел же  только доложить, что давно вдовец и что живет с матерью, и что есть ещё дочь и четыре внука, о том,  что в общем,  он счастливый  человек, этот тролль, несмотря на  смерть близких людей, потому что и отец его умер в один год вместе с женой.
 


 
    А Танюшка, не будучи столь счастливой, ей вообще в жизни не повезло, а больше досталось, говоря со Стасом и не чувствуя подвоха, не зная, что он тролль, тот самый морально- нравственный  садист, в тему их беседы  коротко  поведала о том, что с ней случилось когда-то, уже очень давно, но что было истинной правдой, о чём она просто помнила, но не чувствовала ни той боли, ни  тех переживаний, будто это и не с ней было, ни  того, что двоюродный дядька с малых лет домогался её, маленькой Танечки, ни того, что испытала тогда, когда её такие же взрослые дядьки  насиловали, когда она уже подростком была, помнила только то, как два месяца в психушке провела и то, неплохо  там всё было, с такими же, как она сама детьми, незаслуженно попавшими туда. А потом так и вовсе, сидя долгие годы на психотропных препаратах, мало, что ощущала в этой своей жизни.

      И  потому, не умея к тому же никогда жаловаться ни  себе,  ни  чужим на  свою жизнь, только поведала Стасу  о том,  что было  с ней после  приёма тех препаратов, о семилетних адских болях, когда  элементарные гигиенические процедуры без криков совершать не могла, и о  том, как   потом был  операционный стол, и  даже не один, и как через   10 дней состояния комы, выйдя из нее  на 11-й ей дали  пендуля, почти как настоящему барону Мюнхаузену,  когда он из пушки вылетал  на ядре,  прямо из интенсивки в сторону дома с пожеланиями там подыхать, раз на столе не сдохла.

     — Короче, весь позитив случившегося со мной, — заключила Таня, а не барон Мюнхаузен, —    в  том, что спустя долгие годы,  длиною в мою жизнь,  я  вернула себя, правда, не то, что отобрали...  ни образования и ни хрена, ни той жизни, которая наверное, должна была быть. —  Уже с горечью добавила женщина и задумалась, не глядя на Стаса-тролля,  который стоял рядом и внимательно слушал её, и потому  она  не видела  его удовлетворенного выражения лица, ведь в этот момент кому-то было плохо, хоть и давно.

    Но тут совершенно неожиданно,  она подняла глаза, в которых не было ни капли сожаления и  печали, интонации её голоса тоже изменились, когда она снова заговорила:



    —   Какая?  —  В раздумье  произнесла женщина, имея в виду свою несостоявшуюся жизнь.  —   Вот тоже хороший вопрос. Так что жалеть о том, что было и чего не  было  не приходится, уже всё состоялось, и надо принять это  как факт, как данность.


      Подведя этой фразой  итог своему короткому повествованию, она снова посмотрела  на  Стаса, понимая, что уже настало время и надо   расставаться, ради чего они и встретились, чтобы не задерживаться в жизнях друг друга, у него была своя жизнь, у неё  — своя, та, в которой она,  не бросив тех, кто  вечно топтался по её душе, плюя в неё и сморкаясь, а попрощавшись с ними, как оно  того полагалось, когда их не стало, а она развеяла их прах, последний прах людей, прошедшихся по её жизни, не надолго,  почти навсегда задержавшись в ней,  и тоже покинув её, чтобы она могла идти дальше, не держа зла в той измученной, а больше измочаленной душе на всё, что было,  просто иногда вспоминать, как бывает, и чтобы могла  снова встречаться и расставаться, расходиться  с кем-то,  как  в море корабли,  вот как сейчас со Стасом и с его жизнью, о которой он не успел ей подробно поведать, он же не знал, не знал, как надолго они оказались вместе в одной гавани,  как и она не знала, что он тролль, и потому, как было положено троллю, он,  выслушав историю о том как бывает плохо, пошёл и написал, как должно быть хорошо.  Ну, просто  рассказ о том, как кого-то насиловали, как потом лечили в психушке и  прочие совсем не веселые   неурядицы  вызвал в нём желание написать юморной рассказик, хоть   он и не был писателем,  а был троллем. Но   это ведь было смешно, для него, тролля,  то, что было на самом деле для другого человека   печально или даже трагично.   Как и для  тех,  реакция которых вызывала  всегда у Тани удивление, как реакция не совсем здорового психически человека, если только  не знать, что он тролль, тот самый морально- нравственный садист, с которым тоже, как  оказалось,   можно  расстаться,  как в море корабли.

26.04.2020 г
Марина Леванте

.