Честная ладошка

Глава 1

Никита, глядя в окно своего кабинета, пил черный кофе из большой кружки. Он провел рукой по лицу, размышляя — бриться ему или отпустить бороду. Внешность у него была не особенно примечательной, но он обладал колоссальной мужской энергией, позволяющей окружающим слепо ему доверять. Любые его сентенции, любое действие расценивались многими как аксиома. Хотя он так же, как и все, ошибался, так же, как все, предавал, забывал лица, даты и телефоны. Кроме внешней жизни с ее обязанностями и проблемами, встречами и расставаниями он полноценно взаимодействовал со своим внутренним миром. И этот мир представлялся ему гигантской библиотекой — загадочной бездной с сакральными тайничками, оплетенными гибкими лианами, хранящей в себе множество секретов. И кто-то там, невидимый, распоряжался этим хранилищем, отыскивая нужную информацию в джунглях его глубинного сознания. Порой этот «кто-то» исчезал ненадолго. Тогда вспомнить, к примеру, автора книги, или название фильма было невозможно. Вот вроде и мелькнула мысль или слово, но — нет, все ускользает, не ухватишь. А потом появляется вдруг с воплем в голове каким-нибудь ранним утром в холодной ванной, когда Никита чистит зубы. «Куда уходят мечты»? Точно — «Куда уходят мечты», так назывался тот фильм… Тьфу, и зачем ему это сейчас?! И он мысленно ругал «хранителя», прося выдавать полезную информацию вовремя, а ненужную или вредную — запрятывать поглубже. Никита вообще мечтал завести в голове эдакий черный ящик, куда можно было бы складывать все, что не давало ему покоя и отравляло жизнь.
Настенные часы показывали без четверти два, но он сегодня так же, как и несколько дней подряд, еще не приступал к работе. Хотя дел у него, как у проектировщика, было предостаточно. Но он недавно развелся с супругой, и все мысли его были направлены вглубь себя. Снова и снова он задавался вопросами, отвечал на них или не отвечал. Обычно превратности судьбы проплывали мимо, не задевая его даже шлейфом. Теперь же было столько боли, что, казалось, ее можно трогать руками.

…Увлекся он ею год назад. «Модель в третьем поколении» — так окрестили ее коллеги. Стройная, подтянутая, с тугой грудью, осиной талией и плавной походкой. Это был служебный роман. Она приехала из Луганска. Отношения их так быстро закрутились, что Никита не успел понять, была ли то настоящая любовь или же истома блудного азарта. Но вскоре выяснилось, что девушка ждет ребенка. Новость эта повергла в шок. Он не знал, как теперь сложится его жизнь, но понимал, что теперь она уже никогда не будет прежней.
Они расписались и зажили поначалу тихо и мирно в Никитиной квартире в центре Москвы. Но прошло совсем немного времени, и молодой супруг стал замечать, что чувства его молоденькой жены гаснут на глазах. Вдруг менялись и привычки, и вкусы, и даже голос. Она будто сняла — или надела — маскарадную маску, делавшую ее совсем ему незнакомой.
Вскоре эта «незнакомка» увлеклась начальником другого отдела и перестала ночевать дома. Это вероломство со стороны любимой женщины обескураживало до такой степени, что Никита до конца не мог поверить, что все это происходит именно с ним, чья жизнь еще недавно была такой спокойной, размеренной. Но невзгоды судьбы всегда приходят нежданно. Без киношных прелюдий, без трагичного фона виолончели, без мелкой драпировки гадливых признаков. Развод был неизбежен и болезненным для Никиты еще и потому, что нужно было разменивать квартиру его родителей. Расставаться с домом, где он родился и вырос, где ему был знаком и дорог каждый уголок, гвоздь, порог. Стены дома хранили в себе добрую память о его счастливом детстве, и он полагал, что когда женится, и его дети обретут в нем счастье. Размен был неизбежен — Никита не мог позволить, чтобы его ребенок рос без жилья.
Он мог бы выбрать себе квартиру побольше в какой-нибудь хрущевке в спальном районе, но ему всегда казалось подобное жилье каким-то игрушечным, ненастоящим. Потому и остался жить на любимых Чистых прудах. Супруга же его отправилась жить в Свиблово, чему она была несказанно рада.
Новая его квартира располагалась в дореволюционном строении с уникальной архитектурой, барельефами, башней и часами. Некогда это был доходный дом страхового общества. А его двадцатиметровая комната, по всей видимости, когда-то служила каморкой для прислуги. Он был рад, что оказался в таком роскошном доме. Приятно было возвращаться к себе, ныряя в арку витиеватых кованых ворот.

* * *
Рабочий день закончился. Он поставил грязную кружку в раковину, на столе оставил все как есть, оделся и вышел из офиса. Теперь до своей новой обители он добирался пешком, по дороге мог зайти в магазин за продуктами или просто прогуляться по бульвару.
Дома он развлекал себя затеянным ремонтом. Делал его сам и потому долго, всякий раз зависая над какой-нибудь статьей в старых журналах, оставшихся от прежних хозяев. В коридоре Никита срывал старые обои, каждый слой которых рассказывал свою историю жизни. По вехам и периодам можно было судить о благосостоянии граждан, проживающих в этой квартире. Обои в полоску разной ширины, чередующиеся с цветочной полоской. За ними следовали обои с вензелями или растительными орнаментами. Никита рванул большой кусок обоев, который заострился каплей в углу, где когда-то люди крепили домашние телефоны. Замызганные обои пестрели многочисленными номерами, жирными пятнами и чернильными кляксами. Несколько предложений, уплывающих вверх, привлекли внимание Никиты. Некоторые буквы были затерты временем. Он аккуратно сорвал кусок и, засев за стол, подправил недостающие буквы и воссоздал весь текст.
Машка! Съезди, пожалуйста, по этому адресу. Не поленись!
Знал бы их телефон, тебя бы не просил. Я не успеваю уже.
Лефортовская набережная, д 21, кв 14. Шагалова Юлия Семеновна.
Передать ей нужно на словах:
Шагалов Роман Викторович не погиб в Афганистане, как все считали,
а жив. Попал в плен к моджахедам. Я с ним виделся и разговаривал в
Алжире еще в апреле.
Никита не раз перечитал это послание из прошлого. И все раздумывал, съездила эта Машка по нужному адресу или нет… Если бы автор записки написал «Машенька», в таком обращении чувствовалась бы какая-то признательность или любовь, и тогда можно поверить, что эта Машенька была настоящей умницей и выполнила просьбу. Но — «Машка!». Да еще и «Не поленись!». Значит, она могла… В этом обращении нет доверия к курьеру ни у автора записки, ни у Никиты. Поэтому он решил в выходной съездить по этому адресу. Хоть и прошло много лет, все же, поскольку есть послание, нужно убедиться, что оно было доставлено, рассуждал Никита.

И вот суббота. Он проходит просторное фойе, минует второй этаж, останавливается у филенчатой двери с медной ручкой. Прежде чем нажать на звонок, еще раз подумал о своем решении. Спросил себя — зачем? Зачем ему это надо?.. На мгновение показалось, что затея эта — просто квинтэссенция безумия его личной драмы, что он просто сошел с ума. С верхнего этажа спускался пожилой мужчина с палочкой. Передвигался он медленно, останавливаясь на каждой ступени, при этом не сводя взгляда с Никиты. Чтобы не вызвать подозрений, Никита тронул звонок. За дверью была тишина. Старик тем временем уже оказался рядом.
— А вы звоните, звоните сильнее, — посоветовал он и побрел по своим делам.
Никита настойчивее нажал кнопку звонка и услышал шаги. Дверь открылась.
— Добрый день! Скажите, а Шагалова Юлия Семеновна здесь живет?
— Да, здесь. Это моя мама. Но ее сейчас нет, она придет только часа через два. А что ей передать?
— Меня зовут Никита Волков.
Он подумал, что глупо сейчас говорить про ремонт в своей квартире, и потому умолк, подбирая слова.
— Да вы проходите…
Девушка провела его через просторный холл в гостиную, освещенную высоким окном с полукруглой верхней фрамугой и боковыми стрельчатыми окнами. В эркерной части комнаты стоял овальный журнальный столик и два уютных кресла. Хозяйка предложила гостю присесть.
— Меня зовут Никита Волков, — опять начал он.
— Ну это я уже поняла, — улыбнулась девушка.
— Понимаете, то, что я вам сейчас скажу, может показаться вам странным, только вы меня не перебивайте.
Девушка напряглась.
— Да вы меня не бойтесь, я вот паспорт могу показать, — он положил перед ней документ. Она раскрыла его на первой странице и, захлопнув, спросила:
— Так зачем же вы к нам пожаловали, Никита Волков?
Никита вынул из внутреннего кармана обрывок обоев и молча положил перед девушкой. Она внимательно вглядывалась в текст, чуть прищурившись, поближе подносила послание к глазам. И в какой-то момент лицо ее окаменело и превратилось в бледную маску. Откинувшись на спинку кресла и чуть нахмурив брови, она поднесла руку к губам.
Так они и сидели молча. Потом она встала со словами «Пойду поставлю чайник». К столу она вернулась уже с подносом — с чашками и чайником. Села в кресло и опять глубоко задумалась, но потом спохватилась и молча налила гостю чай.
— Скажите, а откуда это у вас? — спросила она, показывая на кусок обоев.
— Я сейчас делаю ремонт, это был пятый слой обоев, кажется… И подумал — а вдруг та Машка так и не передала сообщение.
— Да… К нам никто не приходил. Мама всю жизнь считала отца погибшим. До сих пор так и живет одна. Как же хорошо, что вы к нам приехали… Не знаю, как теперь сложится наша жизнь, жив ли он теперь. Но как же это важно — знать, что он не погиб тогда…
Она опять замолчала. Никита поднялся с кресла.
— Давайте я за вами поухаживаю, — он налил девушке чай. — Скажите, а как вас зовут?
— Эвелина, — растягивая слоги, задумчиво ответила она.
Девушка встала, подошла к буфету и достала изогнутую бутылку с бальзамом. Открутив пробку, щедро ливанула пахучую жидкость из бутылки в чайник и только потом спросила:
— Не возражаете? — И тут же задала другой вопрос: — Что же нам теперь делать?
— Думаю, надо его искать. С этим я могу вам помочь. У меня есть человек, он в органах работает, думаю, он сможет справиться с задачей.
— Прям даже и не знаю, как вас благодарить. Никита, вы такой молодец, что решились и приехали. Все-таки столько лет прошло…
— А вы помните своего отца?
— Нет, я совсем маленькая была. Помню только тот день, когда хоронили, ну якобы хоронили. Дома было много людей — военных, гражданских, все в черном. И мама все время плакала. Она и сейчас редко улыбается.
Они помолчали. В комнату заглянула кошка. Постояла на пороге, но зайти так не и удосужилась. Никита размышлял, как ему поступить — встать и уйти или посидеть еще? Он выполнил свою миссию, поддержал девушку своим присутствием, но что-то ему подсказывало, что покинуть этот дом сейчас было бы неправильно. И он пил чай, поглядывая по сторонам. Ему было спокойно здесь, и молчание не было тягостным. Девушка думала о своем, а он просто сидел рядом. На обеденном столе на простыне лежала большая икона и множество бутылочек, баночек и скомканных салфеток.
Никита, вытягивая шею, пытался разглядеть изображение. Эвелина заметила его интерес и сама заговорила:
— Я художник-реставратор. Это моя новая работа, — она протянула руку к иконе, предлагая посмотреть. Они подошли к столу.
— Какая красота! — воскликнул Никита. — Я никогда такой иконы и не видел.
— Да, это действительно очень редкая икона. Называется «Дары волхвов». Здесь Каспар, Мельхиор и Валтасар приносят дары рожденному Богу. С этой иконой было прям настоящее приключение. Вначале реставрировала образ Богородицы, особой ценности икона не представляла. Написана была в современной манере. Я даже раздумывала, стоит ли поновлять, не лучше ли просто написать другую. При реставрации стало понятно, что мы видим только верхний слой, и он был просто маскирующий. А за ним был сокрыт вот этот, можно сказать, настоящий шедевр.
— Это очень интересно и увлекательно, — резюмировал Никита.
— А вы чем занимаетесь?
— Я проектировщик. Занимаюсь разработкой проектов как частных, так и многоквартирных домов.
— Какая полезная у вас работа. Никита, а почему вы такой грустный? Или мне показалось?
Никита не ответил, собираясь с мыслями. Они опять присели к столику у окна. Эвелина попросила:
— Расскажите о себе… Женаты?
— Уже нет. Развелся совсем недавно.
— Что так?
— Да… ошибся просто. Наивно полагал, что у нас любовь, как у моих родителей. А на деле я просто оказался для своей избранницы бонусом бинарных опционов.
— Она иногородняя?
— Да, из Луганска.
— Не огорчайтесь, найдете вы еще свою любовь. Тем более у вас есть замечательный пример ваших родителей, как вы сказали. А расскажите о них, если хотите…
— Они у меня особенные. До сих пор выглядят влюбленными. И давно уже понимают друг друга с полуслова или вообще без слов.
— Они в Москве живут?
— Да, в Москве. Сейчас на Таганке. Раньше-то мы все вместе на Чистых прудах жили.
— Сколько они вместе?
— Тридцать пять.
— Впечатляет.
— Да, и у них тоже всякое было. Могу рассказать один эпизод из их жизни.
— Давайте, с удовольствием послушаю.
— Расскажу его сначала со слов мамы. Когда она родила меня, очень сильно поправилась. Да еще и я орал денно и нощно. Ей все время хотелось есть и спать. И вот однажды ночью, наконец уложив меня, села она напротив зеркала. Глянула на себя критичным взглядом и просто ужаснулась: страшная, толстая, лохматая… И тут мой отец шепотом говорит ей: «Богиня! Ты моя богиня!» Сначала она подумала, что он издевается над ней, посмеяться хочет. Но заглянув ему в глаза, сразу поверила, что он не шутит, а действительно ее любит, даже такую толстую и неприглядную. И очень ей захотелось стать самой красивой, самой идеальной женщиной на свете. И стала…
Эвелина с интересом слушала, не прерывая. Отхлебнув из чашки, он продолжил:
— А теперь расскажу эту же историю, только по версии отца. В тот год домой ему идти совсем не хотелось. В доме кавардак, вещи разбросаны, постоянный крик, и все время какая-то вонь. На работу убегал, как с поля брани. В сторону мамы смотреть не хотелось. Но вот настала та самая ночь, детский крик разбудил всех. Она встала, покормила ребенка, села в кресло у зеркального столика. Смотрит на свое отражение и плачет. Тихо так, как летний дождик. Ножки скосолапила, толстая, лохматая, опухшая. Лежит он и думает — на кого же она похожа… Вспомнил — на медвежонка из мультфильма «Ежик в тумане»! И ему так стало жалко ее, во всем ее облике было что-то милое и трогательное. Так захотелось ему сказать ей что-то хорошее… Он прошептал: «Богиня! Ты моя богиня!» Она вздрогнула от неожиданности — думала, он спит. Взглянула с недоверием. И странное дело: он и сам вдруг поверил своим словам. А через время она превратилась в настоящую богиню. И вспыхнуло его чувство к ней с новой силой. И понял он тогда: если любят, то только за то, что за гранью красоты или некрасоты тела. За атмосферу, что живет в душе. Только такие чувства могут пережить житейские бури. Сейчас из десятков сообщений в телефоне, что приходят ему за день, ее эсэмэски он угадывает безошибочно. Говорит — пахнут они ею. А по тому, как вставляет он ключ в замочную скважину, она безошибочно определяет его настроение. Сядет он, бывало, вечером после дневных баталий, разбитый и уставший, а она ничего не спросит, а просто положит руку ему на колено. А ладонь ее обжигает, честная она такая — ее ладонь, и от этого улыбнется что-то в солнечном сплетении, станет так спокойно и тихо…
Последние слова Никита уже говорил с заметной печалью. Эвелина положила ладонь ему на руку. И вдруг он отчетливо понял, о чем рассказывал его отец, — про честную ладошку… Он встрепенулся — как ожегся. И резко засобирался уходить. Они обменялись контактами, он вежливо попрощался и покинул гостеприимный дом.

* * *
Никита медленно брел по улице. Ему не хотелось спешить. Вдруг пришло осознание, что если бы он жил счастливо со своей женой, если бы не было этого развода, он ни за что не поехал бы, окажись такая записка у него в руках. Получается, что когда человек благополучен, он может не заметить чего-то главного в жизни. После визита на Лефортовскую набережную у Никиты возникло ощущение некоего приобретения, какой-то наполненности. Он впервые за последние полгода улыбнулся. Пройдясь немного по бульвару, он вскоре направился к дому и юркнул в арку.
Ночью ему приснился сон, будто едет он на лесовозе. Едет давно, и везет его крепкий мужик с суровым русским лицом. У Никиты слипались глаза, и он то и дело клонил голову, опуская ее все ниже и ниже. Но водитель, до сих пор молча вглядывавшийся в туман, ткнул его в бок:
— Эй, брат, не спать, не спать! Всю жизнь проспишь. Говори что-нибудь, а то и меня сморит. Рассказывай! А то, хочешь, сам расскажу? Раздухарюсь — и ко сну не будет клонить…
— Ну расскажите, — равнодушно ответил Никита. — Вы где-то здесь живете неподалеку?
— Да… В Сямже живу.
— Как поживаете? Семья, дети?
— Да, семья… Будь она неладна!
— Что так?
— Да то! Не женись, парень, по пьяни, мой тебе совет!
— Да я вроде не пью особо, но тоже в этом смысле не ахти, — усмехнулся Никита.
— Во-во. От этих баб лучше вообще держаться подальше.
— А что у вас за ситуация?
— Да че там… Глупый был, молодой, вот и расхлебываю всю жизнь. Все с самой молодости и началось. Из армии вернулся к себе в деревню. А тогда ведь как? Пришел парень из армии — родня, друзья, застолье. Так солдатик с непривычки лишку-то и маханул. Потом клуб, танцы. На крыльце клуба еще чуток накатили. Потекли разговоры, воспоминания. Подходят еще другие ребята, шутки да веселье, опять накатили. А из клуба — «Там, где клен шумит над речной волной, говорили мы о любви с тобой…» И помню, блин, так той самой любви мне захотелось! Потом охватывает дрема, проваливаюсь куда-то мягко, духовито.
Проснулся от петушиного крика. Где я?.. Не пойму! Сено… У нас с мамкой не было ни сена, ни коровы. Чувствую сырость и колкость от сена-то. Потом — не понял! — китель, тельник на мне, а штаны, сапоги где?! Лежу голый в положении снизу. А она мне: «Сереж, ты куда вскочил-то, полежим еще?» Ах, то Нинка — вчерашняя моя подружка. И одеялку притащила, и подушку. Постаралась, значит. Спрашиваю у ей: «Штаны где мои?» А она: «А зачем тебе штаны?» — и одеялку с себя в сторону… Ух, какая она, оказывается, девка-то бесстыжая! А вроде все как-то… серой мышкой… Она так-то и ниче была, ну по фигуре, но страшненькая. Страшная не страшная, а жениться-то пришлось. Нинка мало что неказиста с лица, да характер — прям мама не горюй. Я поначалу запил, скандалил, а то и бил даже. А она все одно вцепилась, как клещ. Ну не люблю ее, хоть ты тресни.
А что бы мне девушку по себе встретить? Выйти ясным днем в поле, а навстречу тебе — она… В платье голубеньком. А на голове венок из васильков. Пшенично коса плетется по плечу. Глаза чистые, ясные. И сама она золотая от солнца, как спелый колос посреди поля. С такой барыней можно хоть на край света, хоть за край. Эх-х, да что там…
Он умолк, скрипнув зубами. И немного помолчав, спросил:
— А ты куда путь держишь?
— Да я церковь ищу одну… Заброшенную.
— Дык а что их искать-то — их вон, почитай, в кажном селе по разбитой стоит. Какая тебе нужна?
— Да я и сам не знаю.
— Вот те раз! Сам едешь, а сам и не знаешь, куда едешь?
— Знаю только, что храм этот — вроде собора с часовней, и находится он на перекрестке к двум городам и двум селам.
— Вот же задачку преподал… Да кто же тебе ее задал, задачку-то эту?
— Сам не знаю, знаю только, что стоит она уже заброшенная так почти сто лет. Нужна она людям, поднять ее надо, и многие в нее ходить будут.
— Чем помочь такому делу — не знаю. Могу высадить тебя в Апрелевке, там вроде кто-то живет, поспрашай — можа, тебе и подскажут, где искать ту церковь-то.
Лесовоз проехал еще сотню километров, прежде чем высадил Никиту в Апрелевке.
Он шагнул через лужу. Сел на травку и был поражен тишиной, какая царила вокруг. На мгновенье ему показалось, что он оглох от этой тишины. Мимо прошел мальчик лет десяти с бидоном в руках, поздоровался и скрылся за деревьями. Никита поднялся и пошел по селу. Ступал он мимо заброшенных домов, где околачивались подозрительно ласковые коровы, одна из них норовила облизать Никиту, другие же задумчиво проходили мимо. Неподалеку у колодца стояла коза. Она рассеяно блеяла и смотрела на него равнодушным взглядом. Никита подошел к колодцу и, перегнувшись, заглянул вниз. Колодец был глубокий, но было видно, что на самом дне поблескивает вода. Забросив пустое ведро, он вытащил его полным холодной воды и поднес к губам, но вдруг за его спиной раздался властный женский голос:
— Не пей!
От неожиданности Никита проснулся и сел на кровати. В ушах стояло блеяние козы. «Странный какой сон», — подумал он и отправился в кухню готовить себе завтрак.
Весь день сон не шел из головы, однако он впервые за долгое время смог вникнуть в работу. Составлял сметы по новому проекту, проверял чертежи.
Вечером, уже дома, стал собирать информацию о заброшенных церквях. Как и говорил водитель из ночного видения, их оказалось действительно огромное количество. И найти по скудному описанию — собор на перекрестке двух сел и двух городов — было практически невозможно.

* * *
Прошло две недели. Никита постепенно разгребал все накопившиеся по работе завалы, навел порядок среди бумаг. За это время он нашел около десяти заброшенных соборов, подходящих под описание.
Зазвонил телефон. На экране высветилось — Эвелина.
— Здравствуй, Эвелина!
— Привет, Никит! Звоню тебе, чтобы сообщить важную новость.
— Какую же?
— Мы нашли моего отца!
— Правда?! Я так рад за вас… Так быстро?
— Да, нам помог ваш знакомый.
— Ну что с ним? Где он?
— Живет во Франции, вдовец. У него есть десятилетний сын. Мы знали только эту информацию, и у нас был его телефон. Но позвонить ему все не решались, откладывали со дня на день. А вчера позвонили…
Наступила тишина.
— Ну что там — не томи, Эвелина!
— Было реально страшно. Звоню, поднял трубку пацан, спрашиваю: «Шагалова Романа позовите!» А он лопочет что-то по-французски, ничего не разобрать. Потом оставила голосовое сообщение. Сидим с мамой как на иголках, ждем, смотрим друг на друга. Через полчаса зазвонил телефон, я беру трубку, голос такой у него приятный. Я молчу, все слова застряли в горле. Странное дело, ведь я его и не видела никогда, а узнала бы этот голос из тысячи. «Говорите, кто это?» Я ему и отвечаю: «Это я, ваша дочь».
Молчу, реву, и он молчит, вот такое у нас получилось общение… Потом потихоньку разговорились. Я дала трубку маме, она с ним проговорила часа два, наверное.
— Приятно, знаешь ли, чувствовать себя волшебником, — засмеялся Никита, искреннее радуясь.
Немного поговорив о всяких мелочах, они попрощались.
Никита выходил из здания офиса в приподнятом настроении. Он планировал съездить за стройматериалами, но у выхода столкнулся с бывшей супругой. В роскошной норковой шубке она подошла и элегантно усадила себя в новенькую иномарку. Никита сразу почувствовал в теле какую-то усталость. Будто разгружал вагоны. И понял он, что в магазин сегодня не попадает.
Дома, раздевшись, побросал одежду на пол и, не включая свет, прошел в комнату, упал на кровать и сразу уснул.
Сон двухнедельной давности продолжался…
…Стоит он с ведром воды возле колодца, и грозный голос ему говорит:
— Не пей!
Быстро оглянувшись, он увидел перед собой сухую строгую старуху.
— Не пей из ведра — вон кружка стоит!
Никита облегченно усмехнулся. Налил в кружку воды и повернулся к старухе. Но той нигде не было. У него побежали мурашки по спине. Зато откуда ни возьмись появился какой-то грязный мужик. Подпирая стену деревянного дома, он сидел и ел яблоко, отрезая небольшие кусочки банковской картой. Никита подошел к нему:
— Почему вы так едите?
— А зубов-то передних нет, откусить нечем, а нож где-то посеял.
— Мужик, а скажи…
— Ой, ничего не знаю, ничего не спрашивай. Так целее буду. — И тут же засобирался, забросил на плечо огромный рюкзак и побрел тяжелой поступью ревматических ног.
Никита стал изучать местность. В селе оказался обитаемым только один дом. В маленькой деревянной избушке горел свет. Четыре наличника были выкрашены розовой краской. У ворот стоял новенький бентли. Осторожно постучавшись в окно, он подождал ответа. Через несколько минут скрипнула дверь — показался сорокалетний мужчина с незаурядным лицом. Высокий красивый лоб, широкие волевые скулы, тонкие, изящно изогнутые неулыбчивые губы. Взгляд его был строг и пронзителен, а глаза — даже не звездными, а какими-то надзвездными. В его облике было столько невероятного, что Никита застыл на месте, потеряв дар речи. Такого типа людей можно увидеть на фотографиях или по телевизору среди ученых, писателей мирового уровня или крупных политиков, но никак не в заброшенной деревне, в бедном доме.
— Чего тебе?
— Можно у вас спросить?
— Некогда мне болтать со всякими проходимцами.
— Да вы меня неправильно поняли. Мне бы переночевать, я заплачу.
— Так спросить или переночевать — ты уж определись, чувак. Ладно, заходи, — впустил он в дом Никиту, широко раскрыв дверь. Проходя через холодные сени, Никита заметил установленную уличную телефонную будку с висящей трубкой.
— Ого — телефон! Как это оригинально! — Никита подошел к будке, снял трубку. — Гудит… Вот это да!
— Да ты заходи в дом-то, — скомандовал хозяин.
Сели за стол.
Никита не сводил с хозяина глаз. Масштаб его личности фонил, как атомный реактор. Обладая титанической притягательностью, его лицо было немного и отталкивающим. В голове Никиты никак не складывалась логичная картинка. Заброшенная деревня — и мужик с грязным рюкзаком. Но заброшенная деревня — и бентли под домом. Или заброшенная деревня — и этот экземпляр за столом. Все это было из области бредового сна.
— Так ты что притих-то? Звать тя как? — с насмешливым снисхождением спросил хозяин.
— Никита.
— Меня Людвиг.
— А я даже как-то и не сомневался, что вы Людвиг, — посмеиваясь, ответил Никита.
— В смысле?
— Ну имя, говорю, вам это идет очень…
Никита потихоньку приходил в себя от первого впечатления.
— Не скучно вам тут одному-то в деревне?
— Я к этому шел намеренно. Искал уединения, свободы. Это сейчас, осенью, здесь нет никого, только живность разную через село гонят, а летом народ гужевался.
— Как у вас в доме оказалась уличная телефонная будка?
— Отдыхаю я здесь. Даже прописался. А коль есть хоть один прописанный в селе, местная управа обязана установить телефонную будку. Привезли ее. Я им предложил не на улице ее устанавливать, а сразу в доме — что она там ржаветь-то будет. А если заселится кто в деревне, пусть приходят и звонят, мне не жалко.
— Людвиг, вы говорили о свободе… Почему здесь, в этом селе, вы ищете эту вашу свободу?
— Да, это мои слабые попытки ее обрести здесь, в Апрелевке. Конечно, это только эрзац, но даже он мне помогает хоть на время уйти от помойки, что живет во мне и вокруг меня.
— Не совсем вас понимаю — как можно быть свободным в таких условиях: без парового отопления, мобильной связи, магазинов, кафе?
— Эх, брат, да ты не понял, о какой свободе я толкую. Попробую объяснить. Вот скажи: люди в Советском Союзе были свободны?
— Ну нет, конечно.
— Хорошо, что ты это понимаешь. Все, кто ностальгирует по совку, люди инфантильные и ленивые. Жаждущие вернуться в свое шоу Трумана. Весь строй социализма — дорогостоящее шоу, за железным занавесом которого протекала нормальная жизнь с ее бурями, жесткими реалиями, взлетами и падениями. Только в таких условиях человек способен сам выбирать, кем ему быть. Кто-то это понимал и тогда, для них Америка была эльдорадо свободы, даже если многим приходилось сидеть потом на паперти с шляпой, но это был их выбор.
Людвиг помолчал несколько секунд, потом продолжил:
— Серега-бомж, к примеру, что прибился здесь, очень честный и смелый человек. Здесь много домов, а он так и не селится нигде. Он потому и живет на улице, что не хочет потерять чистоту ощущения свободы. Он не зависит ни от кого, никому не должен, ничего не просит. Живет счастливо, у нет понедельников, нет Нового года, ему некуда спешить, у него нет времени. Кто может жить без времени, живя здесь, на земле? Только всамделишные избранные. Это реально очень смело.
За ужином Никита поделился своими планами. Людвиг покачал головой:
— Нет, не видел такой церкви. Да я на них не особо внимания-то обращал. Если хочешь, можем завтра поездить по окрестностям. Может, что и найдешь.
— Это здорово, что вы мне захотели помочь, но я точно не знаю, где искать, не знаю ни названия местности, ни направления.
— Мысль, шаг, путь! Есть намерение — будет и успех! — твердо, как отрезал, сказал Людвиг и стал убирать посуду со стола.

Рано утром они отправились по селам. Никита смотрел в окно, изучал местность, сравнивал, и, если ничего не перекликалось с его ощущениями, они ехали дальше. Они пересмотрели множество заброшенных деревянных церквушек, попадались и каменные запустелые храмы. Никита заходил в них, стоял, прислушивался — и шел дальше. Ближе к вечеру заехали в последнее селение. Называлось оно Земляничное.
С Людвигом они разошлись в разные стороны. Никита прошелся по селу, вышел на широкую дорогу и брел по ней с полчаса. Вдалеке показалась высокая заброшенная церковь и часовня, они стояли в центре перекрестка. Вскоре он оказался на пороге некогда высокого каменного собора. Зайдя внутрь, заметил мерцание свечи. Посреди храма стояла женщина в черном монашеском облачении со свечой в руке и тихим голосом читала молитвы. Никита подошел ближе. Он хотел понять, почему ее облик казался ему необыкновенным и даже сверхъестественным. При каждом движении ткань ее облачения отливала то фиолетовыми, то янтарными, то синими бликами. Какой-то удивительный запах исходил от нее, — это была свежесть утренней росы вперемешку с забытым запахом детства. Рядом с ней Никита не мог ни о чем думать, был как в космосе. Забыл про время, про себя.
Через некоторое время женщина закрыла книгу и задула свечу. Повернувшись, подошла к Никите. На ее фарфоровом лице, будто окутанном туманной дымкой, сияла улыбка. Взяла его под локоть, и они вышли из храма. Она шла неслышно, ступая по каменным плитам в бархатных черных туфельках, расшитых серым и белым жемчугом.
Никита проснулся.

Глава 2

После снов с продолжением жизнь Никиты резко переменилась. Теперь его реальная жизнь уходила на задний план и казалась ему не столь важной и значительной. Как результат — появились проблемы на работе: на не выполненные в срок заказы посыпались жалобы и возможные судебные разбирательства. Чтобы положить конец всему этому, он засел за выполнение накопившихся дел. Спустя месяц ему удалось все уладить, после чего он подал заявление об уходе.
Никита не понимал природу своих снов, которые стали главным явлением в его жизни, хотел разобраться и покончить с этим, поэтому отправился на машине в поисках своего собора.
Главной задачей было отыскать село Апрелевка. Найти там дом Людвига, а потом уже и село Земляничное. Конечно, он понимал, что, возможно, его сны никоим образом не пересекаются с реальностью, но хотел попробовать хоть что-то сделать. Он вспомнил кусок обоев с посланием из прошлого: тогда его появление в чужом доме тоже казалось абсурдным. Но как этот шаг изменил чью-то жизнь! И теперь, отправляясь в путешествие, он решил довериться интуиции и навигатору.
В интернете нашел эти два села — Апрелевку и Земляничное, которые находились друг от друга на расстоянии двухсот километров. Смущала их отдаленность друг от друга. Во сне казалось, что ехали они недолго. Маршрут пролегал через Вологодскую область. Из Вологды ему нужно было проехать до города Тотьма, и где-то неподалеку должна быть его Апрелевка. Там он планировал сделать остановку и переночевать. Потом ему было нужно двигаться в направлении города Сямжа. Как раз между двух городов — Тотьмы и Сямжи — и двух сел — Земляничное и Воробьево — и стоял тот самый заброшенный собор с часовней.
Ехал он около четырех часов. Усталости не чувствовал, потому что хорошо отдохнул в придорожном отельчике. Дорогой прокололось колесо. Благо имелась запаска в багажнике — поменял и поехал дальше.
Тотьма, Сямжа… Странные такие, неожиданные названия у наших городов, размышлял Никита. Вот в Китае, к примеру, все просто. Про города все сразу понятно. Пекин — Северная столица, Нанкин — Южная столица, Сиань — Западное спокойствие, Шанхай — Надморск. В США — там еще проще: к городам Старого Света прибавляли «Нью». А вот в России все гораздо заковыристее. Большинство названий наших городов произошли из языков наших предков — финно-угорских и балтийских племен. Поэтому-то названия такие, что порой язык сломаешь.
Он остановился у обочины. Решил отдохнуть и перекусить, достал термос и бутерброды. Изредка пролетающие мимо машины разрезали пустынную тишину, но потом она опять сходилась, заполоняя всю округу. Он залег в пахучую траву. Еще теплое осеннее солнце щедро раздавала свет и тепло. Легкий ветерок мирно шелестел листьями деревьев. В звенящем вневременном пространстве наступил момент, когда душа человека может выйти за пределы привычного мировосприятия — туда, где слышна протяжная старинная былина, птицей вьющаяся над вольными просторами, над зеркальными озерами, несущаяся вдаль туманным эхом… От которой побежит по щеке слеза оглушительной радости осознания всеобъемлющей любви и успокоения.
Из кустов вдруг появился мальчик. В одной руке он нес свежую рыбу, в другой — банку с мальками.
— Дяденька, дяденька, купите рыбу! Мы с отцом еще утром поймали.
Никита сел. Протерев глаза, отряхнул с себя сухую траву, посмотрел на мальчика отрешенным взглядом.
— Что? — переспросил он.
— Рыбу, говорю, купите!
— Не понял.
— Рыбу, вот, — парнишка махнул рыбьим хвостом.
— Зачем?
— Ну пожарите, там…
— Не, не могу, пацан. Куда же я с ней? Если бы ты мне ее копченую принес, я бы взял, а эту куда — я же в дороге.
— Эх, опять батя заругает, что не продал… — сетовал мальчик.
— За сколько хотел продать-то?
— За триста.
— Нехило. На вот те сто рублей. Так и с рыбой останешься, и с деньгами, батя и не заругает.
— Спасибо вам, дяденька.
— А мальков куда денешь?
— Это я для Мурки нашей наловил.
Положив деньги в карман, мальчик, не попрощавшись, юркнул в кусты. А Никита завел машину и поехал дальше. Проехав еще около ста километров, он добрался до Апрелевки.
Оставив машину у одного из домов, прошелся по селу. Заметил знакомые приметы деревни, виденные им во сне. Побрел к тому самому колодцу. Увидел замызганного мужика, подпирающего заброшенный дом. Тот пластиковой картой нарезал ломтики груши и отправлял их себе в рот.
— Почему вы так едите? — спросил Никита.
— Передних зубов нет, а нож где-то посеял.
Никита, заранее зная его ответ, бросил мужику на колени припасенный складной нож.
— Вот это ты подрулил! — Он с трудом поднялся и полез целоваться.
— Тихо, тихо, мужик! — отстранился Никита и добавил: — Пользуйся! Живет кто-нибудь в селе?
— Да, живет, живет… Дракула живет — там, в конце улицы.
— Что за Дракула?
— Да мужик там живет, страшный и могучий. Настоящий Дракула.
— Почему же он Дракула?
— А ты с ним встреться в солнечную погоду. Он согласится, но только в полдень.
— Это почему?
— В полдень тени исчезают у людей, вот он и будет прикидываться человеком. В другое же время не пойдет, потому как тени он не отбрасывает. Вывод: не встречайся ни с кем в полдень! — предостерег мужик, приподняв указательный палец.
— Чудишь, мужик. Ладно, проверим, что там за тени.
Уходя, Никита оглянулся. Мужичонка беззвучно сотрясался всем телом от смеха.
Никита вернулся к машине и поехал в конец улицы к знакомому дому с розовыми наличниками. Подойдя к калитке, он постучался. За забором лаяла собака. Никита отметил, что во сне собаки не было. Постояв пару минут, он постучал вновь, на этот раз скрипнула дверь, и было слышно, что к воротам подошел человек. Калитку открыл Людвиг. Выглядел он свежо и великолепно.
— Чего надо? — недоброжелательно поинтересовался хозяин.
— Переночевать пустите? — повторил Никита вопрос из сна.
— Чего это вдруг?
— Заблудился, а дело к вечеру идет, — уверенно сказал Никита.
— Что значит — заблудился? А навигатор ни-ни?
— Ни-ни!
— Тогда заходи! — неожиданно поменяв тон, ответил хозяин…
Через сени с телефонной будкой они зашли в дом.
На стене висел потускневший семейный портрет — супружеская чета немолодых уже людей. Женщина чуть склонила голову к супругу, он же восседал скалой. Его честное и серьезное лицо поражало несовременностью. На нем отображался главный закон жизни многих людей того времени — «потерять честь страшнее смерти».
Хозяин дома быстро накрыл стол всякими заморскими закусками. И пригласил гостя к трапезе.
— Ну что, давай знакомиться!
— Меня Никитой зовут. А вас я знаю как… Людвига.
— А! Бомжа Серегу встретил? — решил хозяин.
Никита оглядел дом. Обстановка была серенькая, убогая.
— Хороший какой портрет. Это ваши родственники? — спросил Никита.
— Нет, я просто здесь все оставил, как было. Из уважения к хозяевам дома. Странно, что твой первый вопрос был про них — обычно все про телефон спрашивают.
— Про телефон я знаю. А портрета не видел… — сказал и сразу осекся Никита.
— Что значит — не видел? Не понял…
— Расскажите, как вы здесь один обитаете, не скучно? — сменил тему Никита.
— Вот ты сейчас спросил, а мне чёто показалось, что ты уже об этом спрашивал, и я уже отвечал. Дежавю какое-то…
— Да, дежавю… это бывает. Думаю, их природа заключается в том, что человек проживает свою жизнь одновременно в параллельных мирах. Они, эти варианты, различаются, но нерадикально. Это из квантовой физики. Нахождение частицы в нескольких местах одновременно или, если быть более точным, наличие у частицы одновременно несколько состояний физики называют квантовой суперпозицией. А когда начинаются перекрестки, ну типа «налево пойдешь — коня потеряешь», тогда все параллельные жизни сходятся в одну — для главного выбора. Наш путь до этих перекрестков часто и сопровождается дежавю.
— Смотрю, ты прям философ. Куда путь держишь, философ? — спросил Людвиг.
Никита поделился своими планами.
— Ну хочешь — завтра проедем по селам, здесь много заброшенных храмов. Выбирай — какой тебе нужно. Подожди… Опять!
— Что?
— Опять это дежавю, я тебе вроде это уже предлагал. Нет, это дело надо нейтрализовать. Коньячок у меня есть неплохой.
Он встал и достал из старенького буфета круглую стеклянную бутылку, утопающую в хрустальной пене причудливого дутья. И с такой же замысловатой пробкой.
— «Арди Перфекшн», рекомендую!
Открыв бутылку, он разлил коньяк по рюмкам. Они выпили. Людвиг прислушался к себе и, удовлетворенный, добавил:
— О! Никакого дежавю!

На следующий день они на машине Людвига отправились в путешествие.
— Как там, говоришь, твое село называется?
— Земляничное.
Людвиг посмотрел по навигатору расстояние и констатировал:
— Двести километров. Ну ничего, покатаемся!
День выдался пасмурный. Небо темнело с каждым часом. Мимо проносились леса и равнины, буро-зеленые сентябрьские поля с убранными стогами. То и дело рассекали фуры-картофелевозы. Мелькали заброшенные села, лесистые заречные просторы, поселки с частными домиками, иногда с дореволюционными каменными застройками. Они проезжали через пустеющие деревни, где начинали зарастать грунтовые дороги, и тогда будто прекращался ток крови в отмороженные конечности — замирали селенья, уходили в землю дома. Стелившаяся на несколько километров ярко-желтая долина с мерцающим светом, движением воздуха и вибрацией картинки была будто нарисована самой природой в стиле импрессионизма.
Вскоре они уже подъезжали к Земляничному.
— Вот он — момент истины — настал! Село твое, Никит...
— А? Что? — встрепенулся задремавший Никита.
Въехав в село, они вышли из машины. Как и во сне, решили разделиться, чтобы осмотреть местность. Никита сразу зашагал по дороге к перекрестку. Людвиг же пошел в противоположенном направлении.
— Если тебя долго не будет, я поеду в твою сторону, буду тебя в машине ждать, — сказал Людвиг. — Видишь, дождь собирается, — добавил он, глядя в нахмурившееся небо.

Никита быстро дошел до перекрестка и увидел заброшенный храм. Подойдя к нему, он услышал тихую неспешную молитву. Зайдя на порог, увидел женщину в черном облачении. Она держала свечу в руках и читала по книге. При каждом ее движении черное облачение давало разноцветные сверкающие блики то фиолетового, то синего, то зеленого цвета. Он не мог разобрать ни слова, но отчего-то ему было понятно, о чем молилась это удивительная женщина.
Он не знал, сколько прошло времени. Да и не хотел знать — ему не хотелось больше ничего знать кроме того, что он слышит. Он боялся шевельнуть пальцем, боялся даже дышать — лишь бы не спугнуть обретенное ощущение невесомости и душевного полета.
Но женщина задула свечу, закрыла книгу и повернулась к Никите. Он узнал ее. Она, улыбаясь, подошла к нему:
— Никита, как славно, что ты приехал! — воскликнула она.
Они вместе вышли из храма. Она говорила какие-то слова, он их и слышал, и не слышал. Будто слова проходили не через разум, а воспринимал он их только сердцем.
Полил проливной дождь. Женщина раскрыла непонятно откуда взявшийся черный зонт. Людвиг подъехал и остановился рядом с ними. Никита впитывал в себя каждое ее слово. Спицы ее зонта сверкали, как молнии, и ослепляли его, но, не обращая на это внимания, он не сводил с нее глаз.
Людвиг посигналил. И впервые Никита услышал, как женщина сказала обыкновенными словами, обыкновенным голосом:
— Иди, Никитушка, тебя ждут!
Он попрощался с ней и подошел к автомобилю.

Сев в машину, он закрыл глаза. В глазах все еще сверкали спицы ее зонта.
— Вот это женщина! Она меня просто… просто порвала, — проговорил он, схватившись за голову.
— Ты это о чем? — спросил Людвиг.
— Ну про женщину эту… С которой стояли сейчас...
— Да ты че, чувак? Ты в порядке? Ты сейчас стоял перед машиной под проливным дождем один, жестикулировал и разговаривал сам собой.
— Как сам собой? Мы же под зонтом с ней… — Он посмотрел вперед, приложил руку к груди. — Да я же сухой, смотри!
Людвиг испуганно посмотрел на Никиту, потрогал его пайту и, растягивая слова, сказал:
— Точно сухой! Да иди ты! С тобой не соскучишься…


Глава 3

Поздно вечером Никита приехал в свою московскую квартиру. Сложив одежду горкой на полу, прошел в душ. Струи прохладной воды смывали с него дорожную пыль. Он пытался собраться с мыслями, понять, как жить дальше. Вспоминалась дальняя дорога, бомж Серега, Людвиг и… Она. Он не помнил ничего, что Она говорила, но в душе была абсолютная уверенность, что потом он поймет, что ему делать дальше. Никита знал, что понимание это вошло глубоко в подкорку его сознания.
Выйдя из душа, он надел махровый халат, достал из пакета пиццу и кинул в микроволновку. Сварил кофе и, усевшись на барный стул и глядя в окно, пил крепкий напиток, не переставая думать. Реставрировать собор, что ли… Как сметчик, он прекрасно понимал, сколько это может стоить. Это же огромные деньги! Идти по миру — собирать по нитке… Одно радовало — что сны соединились с реальной жизнью. И стало понятно, что снились они лишь для того, чтобы призвать его туда. Но почему его? Он съел половину пиццы, запил кофе и перешел в комнату. На полу были разбросаны шпатели, строительный миксер, молотки и мешки со шпатлевкой. С телефоном в руках он присел на полу, и тут же зазвонил мобильный. На экране высветилось — Эвелина. Он взял трубку.
— Привет, Никит!
— Привет, Эвелина!
— Ну наконец ты на связи, я тебе столько раз звонила — ты все время был вне зоны. Уже подумала — может, что случилось…
— Нет, все в порядке. Я путешествовал.
— Путешествие — это хорошо. А у нас тут такие события!
— Какие?
— К нам приехал отец с моим сводным братом. Ой… расскажу. Как мы их встречали в аэропорту — это прям эпохальная сцена! Как в кино.
— Да ты что! Он приехал? Вот это да! Ну давай, рассказывай!
— Выходит мужик лысый с пацаном. Я, конечно, труханула. Не могу поверить, что это мой отец. Вдруг ошибка какая или подстава. Подходят к нам. Я даже забыла про маму, потом глянула на нее, у нее слезы в глазах. Она-то его, конечно, узнала. Отец приближается ко мне, а во мне все сопротивляется, я не хочу, не хочу я этого. А он просто обхватил меня и прижал к себе так крепко, что дохнуть нельзя. И мне так хорошо стало, так тепло на душе. И я сразу поверила, что он мой, что родной. Потом знакомилась с братиком. Он совершенно не говорит по-русски. Ну ничего, научим. Пошли с ним за мороженым, а родители — о, родители уже! Привыкаю, значит, — засмеялась она, — они сзади плетутся, молчат. В общем, живем теперь новой жизнью, знакомимся, привыкаем.
— Я очень рад, Эвелина, что у вас так хорошо все сложилось. Но почему же он сам столько лет не объявлялся?
— Сначала, говорит, не было никакой возможности, а потом решил, что может оказаться лишним, не захотел вклиниваться в налаженную жизнь.
Никита подумал, что не очень убедительно звучит объяснение, но, как говорится, чужая душа — потемки… А Эвелина тем временем продолжала:
— Мы все зовем тебя в гости, Никита! Заказали рамку с паспарту для того куска обоев. Будет висеть на почетном месте. Папа и мама хотят выразить тебе свою признательность. Отец обещал устроить настоящее пиршество французской кухни. Он, оказывается, много лет там работал поваром в ресторане.
— Назначайте день, я с удовольствием приеду — познакомлюсь. Теперь я свободен, могу в любое время приехать.
— Хорошо, тогда я тебе позже еще позвоню.
Они попрощались. Он не успел положить телефон, как тот зазвонил вновь. На этот раз звонила бывшая жена.
— Привет, Никита.
— Привет.
— Ты куда пропал — я тебе звонила несколько раз.
— Чего хотела? — грубо спросил Никита.
— Мы с Гришей взяли земельный участок, хотим строить дом. Ты мог бы взять все на себя?
— Почему я? Что — специалисты в Москве перевелись, что ли? Или сэкономить на мне решили? Тогда я могу вас только предостеречь: вам мои услуги дорого обойдутся.
— Какой же ты, Волков, все-таки противный. Хочешь знать, почему я от тебя ушла?
— Подожди про откровения, лучше расскажи, как наш будущий малыш себя чувствует?
— Да ты че — какой малыш! Не было никакого ребенка.
— Как же? — ошарашенно прошептал Никита. — Ты же справку мне показывала, УЗИ там…
— Знаешь, какое самое приятное занятие хорошеньких женщин? Отвечу сразу: это разводить лохов — таких, как ты.
Никита отнял телефон от уха. «Ненавижу, ненавижу, ненавижу…» — тихо, шепотом, почти одними губами, будто ему отказал голос, произносил он только одно слово. Сжав телефон, грохнул его изо всех сил об пол. Взял молоток и стал со злостью разбивать узкую стену комнаты. Он бил, бил в стену очень долго, пока не услышал звонок в дверь. Обессиленный, он упал на пол. Но соседи продолжали звонить, жаждая получить компенсацию за потерянный покой. Он так и не встал с пола, постепенно успокаиваясь. Успокоились и соседи. Оглядев стену, Никита обнаружил в ней дыру размером с тарелку для спагетти. Уставший, он добрел до кровати, лег и моментально уснул.
Проснувшись утром, Никита почувствовал боль в руке и плече. Заварив крепкого кофе, он налил его в чашку из тонкого фарфора и вышел на крохотный балкончик. Поглядывая на бушующую Москву с высоты третьего этажа, он с наслаждением пил приятную горечь, вдыхая запах кофе и трудный запах любимого города. И внезапно почувствовал себя счастливым и абсолютно свободным человеком. И он знал, почему ему вдруг стало так легко и спокойно. Секрет этот заключался в самой Москве. У города есть огромный энергетический потенциал. Все, кто любит Москву, дарят ему свою любовь, она же дарит им в ответ свою, награждая вдобавок своей энергией…
Зайдя в комнату, он подошел к разбитой стене, глянул на чернеющую дыру. Взяв в руки длинную линейку, просунул ее в отверстие. Линейка уткнулась в еще одну стену на отметке семьдесят сантиметров. Никиту был заинтригован и насторожен. «Только бы не труп, только бы не труп», — думал он. Стащив в комнату всю необходимую технику, он стал сносить фанерно-гипсокартонную стену. Вскоре он разобрал ее, не доходя до полуметра от пола, и, заглянув вовнутрь, обнаружил там два мешка килограммов на двадцать пять и какой-то ящик. Быстро разобрал оставшееся заграждение. Вытащил ящик с навесным замком. Сбил замок и открыл. Ящик был доверху набит драгоценностями. В десятках ветхих мешочков покоились жемчужные нити, бриллиантовые колье, броши, диадемы, серьги удивительной красоты — из сапфиров, рубинов и изумрудов. Золотые цепи различной длины и толщины. Серебряные рюмки и графинчик. Отставив ящик, он потянул на себя мешок и размотал бечевку. Мешок был полон золотыми монетами. Взял за край другой мешок, тот развалился в пыль, рассыпав по всей комнате золотые монеты достоинством в пять и десять рублей с изображением царей Александра III и Николая II. Никита не мог поверить своим глазам. Ошалевший, он прилепил одну монету себе на лоб, лег посреди комнаты, распростер руки и ноги и расхохотался.

* * *
Работа над восстановлением храма и колокольни шла полным ходом. Собралась инициативная группа из числа молодежи и бабушек. Приход был немногочисленный, но стали проводиться богослужения и молебны. Никита вплотную занялся консервацией самого здания для замедления процесса его разрушения. Вырубились деревья на крыше и стенах. Очистился храм от битого кирпича. Отремонтировалась кровля, вставлялись окна, укреплялись главные конструкции церковного здания. И здание постепенно вывели из аварийного состояния. Соорудили купола. Колокола отливали для храма на Воронежском заводе. Рабочие литейного завода сделали ограду вокруг церкви. Привезли плитку для храмовой территории. Никита лично курировал всю работу над восстановлением собора.
Приехала Эвелина. Никита предложил ей заняться росписью церкви и алтаря, чему она была несказанно рада. «Вложить свою душу и мастерство в такое великое дело — мечта любого художника», — говорила она. Для более плодотворной работы обещала позвать и своих коллег. Она сфотографировала весь масштаб предстоящей работы и уехала домой планировать, выбирать стиль росписи.
Местная епархия назначила священника — доброго и спокойного батюшку средних лет, отца Михаила. Никита и отец Михаил подружились. Они часто засиживались в кабинете у батюшки до глубокой ночи, думали, решали насущные задачи. Оба жили прямо тут, при церкви, в отремонтированных комнатах. Иногда отец Михаил уезжал домой повидаться с родными. Председателем инициативной группы был активный молодой послушник, некто Илья. Обладал он удивительно кротким нравом. У него было мягкое, улыбчивое лицо. На пухлом подбородке утопала небольшая ямка. Выполнял он любое порученное ему дело тут же, не раздумывая, не откладывая на потом. Он активно брался за работу, проявляя инициативу. Отец Михаил не мог нарадоваться на послушника. Но у Никиты отчего-то при общении с ним пробегал холодок по спине. А после рукопожатия хотелось помыть руки. Боясь быть предвзятым, он попросту старался избегать встречи с Ильей.
В десять часов утра Никита и отец Михаил встретились в кабинете.
— Ну что, Никитушка, я могу поделать — краснодеревщик за изготовление иконостаса хочет оставшуюся сумму получить наличными.
— Почему вдруг наличными?
— Ну вот видишь — в договоре написано: «Расчет за товар денежными средствами в рублях в размере пяти миллионов». Мы же не прописали в договоре, каким именно образом будет произведен платеж — наличными или безналичным платежом. Предоплата была безналичкой, теперь он просит заплатить наличными.
— Ладно, получит он деньги. Я ему завтра позвоню — договорюсь о встрече. Иконостас-то завтра привезут?
— Да, сказал — привезут.
Батюшка подошел к двери, открыл ее и столкнулся нос к носу с послушником Ильей. Тот растерянно стоял у двери с подносом в руках.
— А ты что тут, Илья? — удивился батюшка.
— Да я вот вам чаю свеженького заварил.
— Я ухожу, а ты проходи — может, Никита захочет.
Никита от чая отказался и закрыл за ним дверь. Он еще раз перечитал договор. Сварил себе кофе и набрал по телефону краснодеревщика.
— Это Федор?
— Да, Федор.
— Это Никита Волков звонит.
— А, Никита, здравствуйте. Иконостас завтра привезем, все готово. Вы получали же фотоотчет?
— Да, видел, все красиво. Мне понравилось. Ну как мы с вами договоримся по оплате?
— Я отцу Михаилу передавал свои пожелания.
— Я понял. Тогда я деньги в банке закажу — надеюсь, к пятнице будет все готово. И вам позвоню.
Никита налил кофе и с чашкой прошелся по кабинету, открыл дверь и опять увидел проходящего по коридору Илью. Снова похолодело в душе у Никиты и занемел язык. Глотнув еще горячего кофе, он пытался отбросить дурное предчувствие. Вернулся к столу за работу.

К концу недели Никита после обеда получил в банке нужную сумму денег. Сидя в офисе банка, позвонил Федору. И тот сообщил, что уже подходит.
При встрече Никита передал Федору деньги, они подписали документы и, пожав друг другу руки, разошлись.
В Земляничное он вернулся к вечеру. Зашел в магазин, купил сахару, картошки и печенюшек к чаю. Продуктами забил портфель и вышел из магазина. Проходя мимо сторожки охранника, махнул Вите рукой и прошел к себе. В сторожке Витя сидел не один — послушник Илья предложил ему сыграть партийку в шахматы. Одну Витя уже продул и мечтал отыграться. Охранник включил чайник и присел, задумавшись над комбинацией. Илья сделал ход и подошел к закипевшему чайнику.
— Да, давай налей и мне тоже.
— Ты какой будешь — черный или зеленый?
— Черный — там, в коробке.
Налив кипяток в большие кружки и бросив по пакетику чая, в одну из кружек Илья сыпанул белого порошка и поставил ее перед Витей. Тот, не отрывая глаз от доски и прихлебывая бурую жидкость, пошел пешкой. Илья надолго задумался над очередным ходом. Витя же, допив чай, стал клонить голову все ниже и ниже. Вскоре и вовсе уронил ее на стол и уснул.

Никита положил в сейф документы. Закрыв его, он бросил ключи в ящик письменного стола. Заварив крепкого чаю, принялся его пить, закусывая печеньем. Загрузил электронную книгу и залег почитать перед сном. На улице стемнело. Где-то вдалеке уютно лаяли собаки — как голос мирной жизни. Никита допил чай и поставил кружку на тумбочку. В комнату постучали. Он встал с дивана и открыл дверь. На пороге стоял Илья. Никита отступил в глубь комнаты впустил его. Вдруг Илья вытащил из кармана револьвер и скомандовал:
— Ключи от сейфа мне сюда, живо!
— Зачем тебе мои ключи? — твердо ответил Никита.
— Я не шучу, тупой мажор! Я видел — ты в портфеле припер бабла. Ключи, я сказал!
Никита резким выпадом ноги ударил ему по колену. Тот потерял равновесие и автоматически нажал на курок, ранив Никиту в живот.
— Я — что, думаешь, шучу?! Ключи мне сюда, сейчас начну отстреливать тебе все части тела!
Никита осел на пол. Кровавое пятно увеличивалось на футболке.
— Ну, живо! — скомандовал послушник, выстрелив при этом Никите в ногу.
Никита застонал, схватившись за ногу.
— Какой кретин, какой кретин, — не переставая бормотал он.
— Я сказал — ключи!
Никита продолжал молчать, повесив голову на грудь.
Илья склонился над ним, взял за подбородок и прошипел:
— Ты сдохнешь, как скотина. Всю жизнь я ненавидел таких, как ты. Успешненьких, богатеньких. Вам, тварям, всегда все легко достается. Объясни — почему? Но ничего, мы сейчас восстановим справедливость. Где ключи?
Никита повалился на бок. Илья порылся у него в карманах. Ничего не найдя, оглядел комнату и полез в стол. Обнаружив в ящике ключи, дрожащими руками открыл сейф. Но ничего, кроме бумаг, там не было. Рассвирепев, он несколько раз ударил Никиту ногами и бросился из комнаты.

* * *
Прошло три месяца.
Семь часов утра. В кабинете у отца Михаила сидит Людвиг. На столе чайник с чашками, но к чаю никто не притронулся.
— Во сколько приедет епископ? — спросил Людвиг.
— В восемь утра. Приедет владыка Амвросий, начнется праздничная литургия, освящение собора и крестный ход. Еще раз огромное спасибо вам, Людвиг Эрнестович, что помогли найти этого негодяя, — полиция, наверное, долго бы искала.
— А почему к освящению собора колокольню так и не покрасили? — спросил Людвиг.
— Да вот подвели меня эти рабочие, отштукатурили ее — и запили, так покрасить и не успели.
— Хорошо, завтра будут вам новые рабочие.
Через час на территорию храма заезжал автомобиль владыки и других церковнослужителей. Началась литургия с крестным ходом. Народу собралось великое множество. Вокруг собора потекла огненная река из свечей молящихся, среди них был и Людвиг, рядом с ним шел бомж Сергей.

Никита лежал палате реанимации. После нескольких операций он находился в коме. Мама стояла у окна, прислонившись лбом к плечу супруга. Они стояли молча, думая каждый о своем. Она держала в руке книгу, заложив пальцем нужную страницу. В палату зашла Эвелина с букетом сирени.
— Доброе утро!
— Здравствуй, Эвелина.
— Сегодня освящение храма. Вы съездите — там еще молебен будет.
— Да, мы как раз собирались.
— Как вы тут?
— Сегодня начала ему читать Стругацких, он любит их… Ну ладно, мы пойдем.
Эвелина набрала воды в стеклянный кувшин и поставила в него цветы.
Дверь тихонько открылась, и вошел Людвиг в белом халате.
Он подошел к Никите, слегка разлохматил ему волосы и тихо проговорил:
— Эй, чувак, ну ты че? Сколько можно притворяться! Таких дел тут наворотил и теперь отлеживаешься, а за базар ответить?.. Прости друг, я сегодня улетаю, самолет уже ждет. Вверяю тебя в надежные руки Эвелины. Дурак будешь, если упустишь ее. Чтоб был молодцом, слышишь? У нас с тобой еще столько храмов…
Он кивком попрощался с девушкой и вышел из палаты.
Через некоторое время в плату зашел кудрявый мальчик лет десяти, поставил горячий кофе в пластиковом стакане и сказал:
— Evelina, votre caf;
— Спасибо, братик.
Откуда-то издалека растекался по воздуху звон колоколов. В голубом небе кружили птицы. Эвелина положила руку на руку Никиты, чуть прижав ее.
И тут она почувствовала, как дрогнул его большой палец, а еще через секунду он медленно открыл глаза.