Баллада о странниках 4 Глава 1. Дорос

Начало: http://proza.ru/2020/04/26/1975

Глава 1. Дорос.

"Боишься - не делай, делаешь - не бойся, сделал - не сожалей!"
Чингис-хан.

  На следующий день, проводив татарское войско через болота и лиманы до отрогов горной Готии, Дэвис указал Алгую вершину высокого холма в качестве ориентира и распрощался, повернув, вместе с Кауле, на юго-восток.
  Всё прошло как по маслу. Князь Лев Данилович Галицкий не подкачал, направив войско Тула-Буги через Карпаты и оставив потом блуждать по безлюдной степи. Дэвис без труда выследил их по оставленным людским и конским трупам и стаям воронья. Пришлось, конечно, изрядно промёрзнуть, но это того стоило. Тула-Буга выдал ему ярлык со своей тамгой, которая давала ему возможность беспрепятственно перемещаться по землям Золотой Орды.
  Дэвис не сразу двинулся в Каффу. Сперва путь его пролегал в Дорос – столицу Ператии.
  Воевода черниговский Димитрий дал ему ещё одно поручение – отнести тамошнему учёному  вестарху старинный свиток, писанный готскими письменами. Дэвис читал о народах, что обитали в горной Таврии и говорили на языке его предков. Тот самый свиток, что он вёз, это был исторический документ о том, как король Бериг с острова Скандзы отплыл на трёх кораблях к берегам Балтии. И как пятый после Берига король Филимир, сын Годарига отправился на юг к заветной земле Ойум, что лежала на берегах Понта. Сердце его замирало, когда он держал в руках драгоценный свиток, которому было уже около тысячи лет.
- Зачем тебе этот старый кусок пергамента? – спросил его Алгуй, когда они коротали ночь в ханском шатре.  – Всё рассыплется в прах, и ветер разметает его по земле. Сколько городов было построено и сколько разрушено и сравнялось с землёй. Сколько написано книг и сожжено, засыпано песком, похоронено на дне морском. Зачем трястись над прошлым, если есть настоящее и будущее?
- Для тебя прошлое – твоё положение и титул. Если лишить тебя прошлого, кем ты будешь? Кем ты будешь, если вдруг забудешь о том, что ты потомок Темуджина? – ответил вопросом на вопрос Дэвис.
- Если я забуду – то какая разница, кем мне быть? – отвечал царевич. – Если забуду – могу стать кем угодно: птицей в небе, рыбой в воде, зверем в степи. Воином или пастухом, каменотёсом или стихотворцем. Лишённый прошлого - я буду свободен.
- Так что мешает тебе стать тем, кем ты хочешь? – снова спросил его Дэвис.
- Прошлое, - отвечал Алгуй, помрачнев. – Я отправился с братом в этот поход не ради наживы, и даже не ради славы. Я хотел повидать мир, посмотреть, как люди живут, поговорить с ними, научиться их премудростям, понимаешь? В моём книгохранилище много книг, на разных языках. Но книги не умеют чувствовать, как люди, и им нельзя посмотреть в глаза. Вот как тебе сейчас.
  Дэвис кивнул. Он – понимал. Ему даже жаль стало этого молодого хана, который тянулся к знаниям и к общению с людьми. Но жизнь предлагала ему только беспощадную войну.
  Алгуй махнул рукой, - А от нас все бегут, как от диких зверей. Да мы и есть звери. Жадные и жестокие.
  Черты его скуластого лица, окаймлённого узенькой тёмной бородкой, были по-своему красивы и казались даже несколько утончёнными. А в больших чёрных глазах сквозила печаль.
  «Он мог бы помочь мне выучить татарский язык» - подумал Дэвис.
Трудность состояла в том, что в Золотой Орде устоявшейся письменности ещё не было. Писали и тюркскими рунами и арабской вязью и уйгурскими письменами сверху вниз. Всё это было крайне неудобно. А для того, чтобы выучить язык устно, нужен был помощник,  грамотный носитель языка.
  Они просидели за разговорами до рассвета, не сомкнув глаз, и Дэвис всё время думал о том, что за всю жизнь ему приходилось общаться с людьми, принадлежащими разным народам. Но, независимо от внешнего вида, вероисповедания, языка, обычаев и привычек, это были люди – добрые и злые, думающие и невежественные, жадные и великодушные. Разные по характеру, но в целом – одни и те же. И в тех же татарах не было ничего такого, что принципиально отличало бы их от греков или от русских или от британцев.
  Дэвис не мог понять, что именно, какая сила заставляет одни народы уничтожать другие и есть ли возможность остановить это уничтожение. Может быть, прав Алгуй и причина человеконенавистничества кроется в прошлом, в заповедях предков?
  Поэтому Христос принёс учение, названное Новым Заветом. Учение любви к людям, всем без исключения. Но тому уже минуло более тысячи лет, а ничего не изменилось. И христиане с ветхозаветной жестокостью продолжают уничтожать, как иноверцев, так и друг друга.
- Кауле, зачем люди друг друга убивают? Ты как думаешь? – спросил Дэвис своего спутника, когда уже под вечер следующего дня они подъезжали к Доросу.
Он обращался к жмудину больше для того, чтобы привести в порядок собственные мысли, чем ради ответа.
- Люди? Какие люди? – Кауле тоже, видимо, был занят своими размышлениями.
- Ну, татары, например? Зачем людей убивают?
- Чтоб косоглазые все были. Похожие на них, одинаковые. И все так делают. Каждый хочет, чтобы остались на земле только такие, как он.
- Зачем?
- Как зачем? Если человек на тебя не похож, поди разбери, что у него на уме. Проще убить на всякий случай.
- То есть из страха?
- Ну да, из страха.
- Зачем тогда убивают родственников? Родные ведь похожи.
- Из жадности. – откликнулся Кауле,- Родным потребно то же самое, что и тебе. Вдруг не хватит?
- Выходит и чужаков убивают и своих?
- Всех убивают. – заключил Кауле, - Человек скотина такая, как свинья. Может и чужака затоптать и своих поросей заесть.
  Дэвис не был удивлён столь неприглядным сравнением для человечества, так как знал, что Кауле к людям в целом, тёплых чувств не испытывал. Он не являлся христианином, и не считал обязанным себя любить ни ближнего, не дальнего.
  Дальше ехали молча. Здесь, за горами, в долинах Ператии зима была мягкой, покрытой туманом, который принёс тёплый морской ветер. Даже листья с деревьев ещё не опали, золотистым и багряным бархатом покрывая склоны гор.
  Под вечер им явились великолепные, розовые от закатного солнца стены Дороса. Это был самый величественный из готских исаров , устремлённый ввысь на высоте пятисот ярдов на горе Ману. Внизу, под стенами, на берегу озера располагалось большое селение.
  Повсюду, в долине, бродили стада овец, табуны лошадей. Росли обширные сады. Убранные, чинно стояли виноградники.
  В город повезло добраться до темноты, что существенно упростило проход через двое городских ворот, которые на ночь закрывали. В городе царило многоязычие и многоголосие. Каких только тут не слышалось наречий, каких только народов тут не обитало. Греки, готы, армяне, евреи, аланы, русичи, кипчаки, татары. На улицах было полно народу, в котлах варилась еда, и густой запах тянулся по узким улочкам, дразня изголодавшихся путников.
  Внизу, у ручья, что пролегал через весь город, стекая с вершины горы, резали скот и мыли кожи. Дэвис и Кауле поднимались вверх по дороге, вымощенной крупным булыжником. Выше по течению женщины стирали бельё. Здесь обсуждались все городские новости и сплетни. Ещё выше брали воду для питья. На самом верху, на плато располагались базилика, дворец дуки Дороса и дома местной аристократии.
  Дэвиса ждали в доме вестарха Иллариона, гота по происхождению. Дом его в целых три этажа высился на самом краю плато, откуда открывался великолепный вид на долину и озеро.
  Радушный хозяин изготовил для своих гостей баню с горячей водой и обильный стол, полный вин и закусок. Вестарх был человеком учёным и занимался учётом налогов, а кроме того увлекался политикой и историей. Именно он заказал манускрипт, написанный готскими письменами тысячу лет тому назад русскому воеводе Димитрию. Дело было в том, что в свободное от государственных дел время, Илларион писал огромный труд - «Историю готов».
- Стратиг Деметриос назначил цену за этот манускрипт? – спросил вестарх Дэвиса, когда гости, смыв дорожную грязь, возлегли за столом. Тут только Дэвис обнаружил, что распоряжений насчёт цены от Димитрия не получал, полагая, что за документ уже сполна рассчитались.
- Возможно, цена за реликвию должна быть назначена на ваше усмотрение. - предположил Дэвис.
  Вестарх задумался, потом сказал, - Хорошо, завтра я посоветуюсь с одним человеком, который знает толк в этих делах. Я думаю, что смогу заплатить справедливую цену стратигу.
  Молодое кисленькое вино из местных виноградников ударило в голову.
- Византия приходит к концу, дни её сочтены. – вещал Илларион. - Прошли времена, когда слово «ромей» означало принадлежность к государству. Тогда окрестные народы стремились войти в число подданных империи, сделать своих детей частью её знати. Условием было принятие христианства. Теперь ромеями могут быть только греки, или как стало принято говорить – эллины. Они – цвет нации, соль земли. А мы так себе, перхоть. И у соседей Византии нет другого выхода, как только завоевать её. Конец приходит всему восточному христианскому миру. Католики пинают его остатки, не сознавая, что и сами когда-нибудь окажутся жертвой кочевников и погонщиков верблюдов.
  Дэвис слушал его с интересом, но от вина и утомительной дороги клонило в сон. Вестарх деликатно проводил гостей в опочивальню, где уже были приготовлены им чистые постели.
  Дэвис проспал почти до полудня – после куска овчины на холодной земле мягкие постели в доме вестарха показались райскими облаками.
 
  Кауле поднялся раньше, но не стал его тревожить и отправился по своему обыкновению обследовать окрестности. Он же и доложил Дэвису о том, что пока тот спал, приходил обещанный вестархом человек. Ждать пробуждения гостя он не стал, подробно объяснив, как его можно найти.
  Наскоро умывшись, Дэвис отправился его разыскивать, следуя инструкциям, полученным от Кауле.  Тот не последовал за ним, предпочитая, как следует позавтракать. Задерживаться в Доросе не входило в планы Дэвиса, его ждала Каффа, затем по воде он рассчитывал добраться до Сарая, пока не наступила зима. Он хотел получить плату и немедленно отправиться в путь.
  Нужный человек оказался монахом-отшельником и  обитал в одинокой келье, выбитой в скале, где-то под обрывом. Дэвису стоило немалых трудов спуститься вниз по огромным валунам, прежде чем он оказался на узкой террасе, с которой открывался вид на обширную долину, покрытую паутиной дорог. Повсюду, насколько хватало глаз, словно волны бурного моря, вздымались горы. Вдалеке виднелась вершина высокой горы, покрытая белыми полосами снега. Дэвису это напомнило Афос. Старец  Исайя предстал перед ним в своей меховой безрукавке, точно живой.
- Мир тебе.
  Дэвис вздрогнул, ему вдруг показалось, что обернувшись, он увидит афонского схимонаха. Дэвис стряхнул наваждение и повернулся.  Отшельник  стоял возле небольшой пещеры, выдолбленной в скале. Он был не стар, но и не молод. Чёрные, с сильной проседью волосы, говорили о возрасте, и всё же неожиданно светлые глаза его лучились молодостью. Лицо уже тронули борозды морщин, но спину ещё не согнула старческая немощь.
  В пещере был устроен небольшой храм во имя Благовещения. А рядом вырублена келлия, всё убранство которой состояло из ниши, служившей постелью, и аналоя.
Узнав, что Дэвис ещё не завтракал, анахорет принёс немного вяленых смокв, что росли в изобилии в окрестностях, кусок козьего сыра и небольшой кувшин с вином.
  Дэвису было неловко начинать разговор об уплате за пергамент, и он уже досадовал на вестарха, который хитро переложил эту обязанность на отшельника. Было очевидно, что тот беден и уплатить ему нечем. К тому же  анахорет и не торопился начинать разговор о пергаменте.
  Тогда Дэвис приступил сам.
- Стратиг Димитрий передал вам весьма ценную реликвию,- сказал он,- но насчёт цены меня не уведомил и вестарх Илларион сказал, что посоветуется с тобой. Речь идёт о старинном пергаменте, где повествуется о пришествии готов с севера.
Отшельник некоторое время молчал, прикрыв глаза, потом сказал.
- Однако сложно вот так сразу определить истинную цену этой реликвии. Ведь если представить, сколько стоит память одного человека? А целого народа? Сколько стоит история? Порой история эта предстаёт перед нами в виде мифов и легенд, которые сложно понять даже с точки зрения здравого смысла. Жизнь человеческая слишком коротка, чтобы считаться историей. Вспышка метеора в небе – не более. Из этих полувразумительных обрывков и складывается целое историческое повествование. То, что ты принёс – отдельная в нём глава. То самое звено, которого не хватало. Итак, наш народ расселялся, то с севера на юг и с запада на восток, то в обратном направлении. Как и евреи искал он землю обетованную. Кто-то остался здесь, а кто-то двинулся дальше. Мы – едины в своём корне, народы севера, юга, запада и востока. Русины, эллины, готы, римляне, галлы. Когда-то давно был написан Ветхий завет, такой же, как для потомков Сима, только для потомков Иафета. Написан и утрачен. Остались только обрывки, кусочки повествований, которые надо собрать воедино, словно мозаику, чтобы получить картину. Одна из частей, где написано о русах, оказалась у стратига Димитрия, а брат Илларион задумал дополнить историей готов и создать некий единый свод о народах, населявших территорию Европы. И Господь поможет ему в этом.
- Надо ли это Господу? – усомнился Дэвис. – Разве не в прошлом народов кроется причина всех распрей, начиная с вавилонского столпотворения?
- Зная причины человеческих ошибок, возможно их осознать, а значит исправить. Зная прошлое, можно провидеть и будущее, делая его более гармоничным для потомков. Именно прошлое даёт нам понимание своих поступков.
  На террасе задувал холодный ветер. Внизу, похожие на муравьёв, ползали овцы, направляемые своим пастухом. Игрушечный пастух пытался собрать отару, и когда ему это удалось, он погнал их вдоль склона горы. Поглощённый этим зрелищем,
  Дэвис  рассеянно слушал слова отшельника, соскальзывая то и дело в собственные размышления. Пространность рассуждений этого пещерного анахорета держала Дэвиса в тревожной ситуации неопределённости. Дэвису казалось, что зря он направился к этому человеку, и проще было бы договориться с Илларионом.
- Господи, что это? О, нет, смотри! – воскликнул вдруг анахорет простирая руку к вершине ближайшей горы. Дэвис тоже взглянул в том же направлении – на соседней вершине загорелся огонёк костра. На самом деле это был огромный кострище, который только за дальностью расстояния казался маленьким.
- Это сигнал. Генуэзцы идут,– анахорет стиснул челюсти и опустил руки. Неожиданно громко и хрипло протрубил огромный рог, оглушительное эхо раскатилось по ущельям.
- Они смогут взять город? – спросил отшельника Дэвис.
  Тот как-то странно усмехнулся. - Нет, нашу крепость им не взять. Беда в том, что враги так просто не уйдут.  Всё поразорят генуэзцы – сады и виноградники вырубят, посевы вытопчут, дома пожгут, скотину забьют, склады-запасы подчистую выгребут. А на носу зима. Тут в городе опять же чем народ кормить? Голод начнётся, мор. И я не знаю что хуже – война или её последствия. Знаешь, когда сначала перестают кормить стариков, и они умирают, потом детей, потом женщин… Я знаю, как это происходит, много лет живу. А ещё ордынцам платить. Люди уходить начнут, пропитание искать, опустеет Дорос. Сколько их уже стоит исаров заброшенных, – голос отшельника был усталым, и Дэвису почудилось в нём отчаяние
– Ты вот сидишь здесь на горе, молишься Богу  - воскликнул он, - может быть, объяснишь тогда, почему христиане враждуют друг и другом? Почему, прошло уже более тысячи лет, как Господь ходил по земле, а ничего не изменилось? Наоборот, стало только хуже. Потому что до Христа люди ничего не знали о любви к ближнему, а теперь знают, но это знание не даёт им ничего. Зачем тогда нужна была его жертва? – Дэвис собрался уже было уйти прочь.
- Пойдём, я покажу тебе то, о чём ты потом расскажешь стратигу Димитрию. Свидетельство, – воскликнул вдруг отшельник.
- Свидетельство? Чего? – удивился Дэвис.
- Только один вопрос,- отшельник пронзительно взглянул ему в глаза, - Ты выглядишь, как католик и говоришь, как католик, почему стратиг Деметриус послал именно тебя?
- Тебе важно знать, принадлежу я Ватикану или Константинополю? – спросил Дэвис. – Важно потому, что ватиканские христиане вот-вот начнут истреблять константинопольских? – он вдруг почувствовал раздражение. Город в опасности, а этот отшельник толкует про какие-то свидетельства, да ещё, судя по всему, подозревает его в шпионаже.
- Пойдём со мной, – отшельник потянул его за рукав. -  Пойдём, ты сам всё увидишь и поймёшь.
  Повинуясь его зову, Дэвис двинулся за монахом вглубь пещеры. Тот прошёл в алтарь пещерного храма и за престолом отворил потайную дверь. Далее, внутри горы пролегал подземный ход. Дэвис поднимался по известковым ступеням, освещённым неровным светом факела, который нёс идущий впереди монах. Лестница всё время заворачивала вправо, и Дэвис уразумел, что подъём шёл по спирали. Он прикинул, что до вершины горы не так уж и много и лестница уже давно должна была вывести на плато, но ступенькам, казалось, не было конца.
  Спустя некоторое время, они оказались в просторном зале. Анахорет воткнул факел в кольцо на стене. Однако, помимо факела в зале присутствовал другой источник света. В центре зала находилось подобие алтаря, на котором стоял дивной красоты хрустальный сосуд, источающий Свет. Тот самый Свет. Дэвис узнал его сразу.
- Боже, это же… Как? Откуда? Это же… - он упал на колени, не в силах произнести заветное слово.
- Святой Грааль. Сосуд со священной Христовой Кровью. Его доставил святой Феодор Хаврас из Константинополя в Трапезунд, а из Трапезунда его уже привезли сюда. Покуда Святой Грааль пребывает здесь, Доросу не страшен никакой неприятель. Ему не войти в город, защищённый силой Божественной благодати, – тихо пояснил анахорет.
  Дэвис взирал на Свет, не смея пошевелиться. Воспетый в легендах, ставший сказкой, этот Свет, тем не менее, был живой, он трепетал, словно ослепительно белое пламя и переливался, словно жидкость. Он являлся огнём, водой, дуновением и мыслью одновременно. Это была незримая субстанция, сотканная из материи, невиданной на земле.
- Надеюсь, понятно, что ты должен хранить молчание о том, что сегодня увидел и принести свидетельство стратигу Димитрию?
  Дэвис только кивнул. Он не мог оторвать взгляда от Чаши. Свет, тот самый Свет, который он видел только во сне или в беспамятстве теперь был доступен наяву, и это лишило его дара речи.
- А если враг всё-таки возьмёт город? – спустя какое-то время с беспокойством спросил он.  - Когда крестоносцы смогли разорить Константинополь, а ранее сарацины захватили Иерусалим, несмотря на количество святынь в этих местах.
- Значит на то Божья воля, - вздохнул отшельник. - Пойдём вниз. Ты увидел то, что никогда не видели даже жители Дороса. Только те, кто из рода Хаврасов, как я, например. Пойдём, – отшельник тронул остолбеневшего Дэвиса за рукав.
- Почему вы скрываете Святой Грааль от людей? – спросил Дэвис, когда они снова спустились по лестнице в храмовый алтарь. 
- Мы не скрываем, просто не всем дано видеть.
  Они снова оказались на террасе, но теперь картина изменилась. По дорогам двигался нескончаемый людской поток. Повозки со скарбом, люди верхом, пешком, кто как мог спешили укрыться от неприятеля. Снова хрипло протрубил рог, словно ангел возвестил о конце Света. И будто эхо откликнулись звуки рога в горах. Дэвис уловил далеко-далеко, в долине какое-то движение, чёрную массу точек, окутанную клубами пыли.
- Они уже рядом, - сказал отшельник, увидев тоже самое, что и Дэвис.
- Не все смогут укрыться за стенами Дороса, что будет с теми, кто не успеет? – спросил Дэвис.
- В пещерах спрячутся по склонам гор, тут много тайных мест.
- Но как же так? Здесь хранится величайшая святыня всего христианского мира и…война? Почему вы не используете Святой Грааль? Почему не прибегните к заступничеству Всевышнего?
- Некому прибегать. – сумрачно ответил анахорет, накидывая на плечи козлиную шкуру и препоясываясь.  – Не стало тех, кто может дерзнуть. Ведь чтобы попросить о помощи свыше, надо и самому возвыситься, чтобы обратиться к Тому, чья кровь безвинно пролилась, надо и самому свою кровь пролить, - отшельник взглянул на Дэвиса своими пронзительными очами, точно заглянув в душу.
 – А ты? – тихо спросил Дэвис, отводя глаза, не в силах выдержать его палящего взора, - Смог бы? Ты же видел Свет.
- И ты видел. – отшельник глядел ему прямо в глаза. – Но спросить с другого проще, чем с себя самого, разве не так?
- Я никогда не спрашивал с другого… - Дэвис отдёрнул рукав, показывая искалеченную левую руку, – Ты же не знаешь, а говоришь…
- Я знаю. – грустно сказал отшельник, одёрнув обратно его рукав. – Я знаю.  – повторил он. - Я не только тебя имел в виду. В городе много достойных людей – добрых и честных. Но никто не выйдет к неприятелю с упованием на Господа, чтобы остановить кровопролитие. Все привыкли дорожить своей жизнью. Никого не осталось.
  Он повернулся к алтарю, опустился на колени и стал молиться.
Дэвис не нашёлся, что ответить, в смятённых чувствах покинул он пещерный храм и поднялся снова на плато, где на мощёных булыжником улицах царила суматоха. Плавили смолу в котлах, кипятили воду, в кузнях правили оружие, тащили к стене камни. В воздухе висела ругань, женский плач, детские вопли, мычание волов и ржание лошадей. То, что Дэвис видел меньше часа назад, никак не вязалось с этой неразберихой. Перед глазами у него неотступно стояла Чаша.
  «Так не может быть. Невозможно. Неужели никто не может остановить это безумие, это братоубийство? Должен же кто-нибудь. Хотя бы этот анахорет. Он же видел Свет. Разве может человек, видевший Свет бояться смерти?»
 Дэвис вспоминал слова отшельника и ему всё чудился в них упрёк.  «Кто он такой, чтобы упрекать меня? Я что ли должен решать их проблемы? Я вообще тут мимоходом, что мне до этого города и до этих людей»,  - злился он. Но отшельник был прав в том, что Дэвис тоже видел Свет. Видел неоднократно. И он не боится смерти, хотя бы потому, что ему, Дэвису де Рокайлю, больше нечего терять.
  И теперь ему придётся выйти к генуэзцам и попытаться остановить кровопролитие, чтобы доказать этому отшельнику, что он неправ, утверждая, что никого не осталось.
  Одержимый этой идеей, он направился к воротам. Это было непросто. Людской поток как раз стремился в противоположную сторону и чем ближе спускался Дэвис к воротам, тем сложнее было ему пробираться между возами и телегами, на которых сидели печальные женщины, прижимая к себе испуганных ребятишек, между людьми, тащившими тюки со скарбом, наспех собранным и завязанным в узлы из простынь.
   Он пробирался сквозь толпу, которая ругала его толкала, давала тычки. Он видел как одни, пытались укрыться от гибели, взяли только детей и самое необходимое, а кто-то возами тащил несметное количество поклажи, посуды, утвари. мебели, гнал скот, лишая идущих следом надежды на спасение.
  Были те, кто усаживал на повозки малышей и брюхатых женщин, помогал старикам тащить узлы, а кто-то лез напролом, с невидящим, безумным взглядом, схватив в охапку своё добро. «Как и всегда во все времена, - подумал Дэвис, - когда приходит беда, одни возвышаются, другие теряют человеческий облик. Но Господь пришёл для всех, а значит не нам судить.»
  Вдруг, кто-то схватил его за локоть – Давид, вот ты где! Ты куда это?
Дэвис, обернувшись, увидел Кауле.
- Вот попали так попали. Гляди, что творится! – воскликнул жмудин.
- Я пойду туда, за стены. А ты оставайся здесь, так безопаснее. – сказал он.
- Ты что удумал? Без меня уйти хочешь? – Кауле в сердцах оттолкнул какого-то селянина, тащившего огромное корыто.
- Нет, Кауле, я хочу попытаться остановить войну. Я отправлюсь к генуэзцам …
- Ты в своём уме? Тебя убьют, и рта раскрыть не успеешь.
- Я видел Свет…  Помнишь, я рассказывал тебе про это? Но тогда это было во сне, а теперь я видел Его наяву. Это как…ослепнуть. Ты понимаешь? Я не могу больше быть таким, как раньше. Я видел Свет… И я должен сделать то, что должен. Прощай, Кауле! – Дэвис снова рванулся сквозь толпу.
- Стой!!! -  заорал толстяк, кидаясь за ним, но в силу более крупных габаритов, догнать Дэвиса ему оказалось не так-то просто. Лишь когда им удалось выбраться за наружные ворота – людской поток стал поменьше, тогда Кауле и настиг своего товарища.
- Совсем очумел? Смерти ищешь? – Кауле тяжело дыша, вцепился Дэвису в плечо.
Тот остановился, глядя на жмудина совершенно спокойно, даже отрешённо. – Смерти нет, Кауле. Дружище, поверь мне, я знаю, что делаю. Возвращайся в город и жди меня. Я видел Бога! Да, да. Я видел Его и Он со мной.
- Не факт, – с сомнением заметил Кауле, - Это я с тобой.
  Дэвис вздохнул, ибо знал, что от жмудина отделаться уже не получится, и придётся подвергнуть риску и эту, пока ещё нехристианскую душу, чего ему бы, конечно, не хотелось. Он попытался было ещё раз разубедить Кауле в его намерении следовать за ним, но в третий раз протрубил рог и грохот закрывшихся ворот свёл его усилия к нулю.
  Люди, не успевшие попасть в город, в отчаянии стучались в ворота, взывая к состраданию привратников, но тщетно. Врата закрылись, и оставшимся за ними предлагалось самим заняться своим спасением.
  Дэвис и Кауле остались на берегу озера ждать генуэзские отряды. Вокруг было пусто, все попрятались в окрестных лесах и пещерах. Молчаливо стояли сложенные из известняка домишки, во дворе одного из них завывала забытая собака. Генуэзцы не заставили себя ждать – вскоре появилась их пехота, вооружённая арбалетами. Молчаливо, только лишь лязгая доспехами, двигались они в боевом порядке по пустынным улочкам предместья Дороса. Даже не стучали барабаны.
  Крепость также вторила им зловещим молчанием. Неприступной громадой высился исар, но даже самые крепкие стены не спасут от голода и болезней. Не спасут и от предательства. Уже пустились рыскать вооружённые наёмники по лесам в поисках знающих потаённые ходы, ведущие в город.
  Генуэзцы заходили в дома, тащили оттуда всё, что могли найти – подушки, сосуды с вином, овчину, кур и свиней. Жалобно взвизгнув, замолчала собака. Генуэзцы не торопились штурмовать город, разворачивали лагерь, располагались, подтаскивали стенобитные орудия.
  Войско генуэзцев было немногочисленным, хотя и хорошо вооружённым. Благодаря превосходно оснащённому флоту им удалось закрепиться в прибрежных крепостях, вытеснив оттуда готов. Но теперь конкуренцию им составили венецианцы, чьи корабли были ничуть не хуже генуэзских. Поэтому генуэзцы пытались хозяйничать и на суше, чтобы иметь надёжные тылы. Для этого надо было подмять Ператию.
  Монголы, под протекторатом которых находилась и Каффа и Ператия на эти поползновения смотрели неодобрительно -  не в их интересах было возвышение или усиление кого-то из этих государств. Опять же, экономические потери – разорённые города не выплачивали дань.
  Поэтому, генуэзцы решились напасть на Дорос, воспользовавшись западным походом Ногая, зная, что он осядет зимой на Дунае и вряд ли потащится в свои северо-восточные владения.
  Генуэзцы располагались в долине, полагая сначала предложить свои условия насчёт добровольной сдачи города, а потом уже приступить к боевым действиям.
  Осадных орудий у них было немного, благодаря этому и появились они внезапно, не оставив жителям Дороса времени собрать внутри крепости побольше припасов.
  Было очевидно, что за счёт богатых окрестностей генуэзцы долго будут жить припеваючи, чего никак нельзя будет сказать о защитниках крепости. Там внутри начнутся мор и голод, наступающая зима выстудит жилища. Это понимали и за городскими стенами, но город пока сдавать никто не собирался. Было очевидно, что осада – вопрос выдержки обеих сторон, так как для обеих сторон это вопрос потерь человеческих и материальных.
- Кто такие? – хмуро спросил Дэвиса и Кауле один из кондотьеров.
  Дэвис ответил на латыни и сообщил о том, что желает говорить с полководцем. Латынь произвела впечатление. Видя, что они безоружны, солдаты отвели их к военачальнику. Командовал войсками немолодой уже человек с длинными усами, которые он постоянно то разглаживал, то подкручивал.
- Вам надо немедленно покинуть Дорос, - сказал Дэвис, оказавшись перед лицом командующего. Он говорил уверенно, глядя военачальнику прямо в глаза.
- Откуда у тебя сведения, что ты знаешь об этом? – сухо спросил он.
Пламенная речь Дэвиса о Божьем произволении и бессмысленности войны между христианами не произвела никакого впечатления на старого вояку. Он зевнул и снова спросил, не дожидаясь, когда Дэвис закончит говорить,
- Ты знаешь, как проникнуть в город?
- Вам не взять город, возвращайтесь немедленно в Каффу. – Дэвис видел, что несмотря на равнодушие к его словам военачальника, многие воины смутились его речами и более того его решимостью и уверенностью в своей правоте. В большинстве своём они не были гражданами Генуэзской республики – среди них были и кипчаки и греки и венецианцы или другие европейцы. Воевать они подписались ради возможности поживиться, но вид неприступного исара остудил их воинственный пыл, так как славная гибель под его могучими стенами никоим образом не входила в их планы.
- Уберите этого сумасшедшего, - поморщился усатый комтур, махнув рукой, - носит чёрт этих францисканцев. Была б моя воля, повесил бы на суку, чтобы не болтал. А лучше всыпьте ему хорошенько плетьми, пусть пострадает во славу Божию, как они это любят делать.
  Дэвис закрыл глаза, дыхание перехватило. Значит веры его недостаточно, дерзновение обернулось безрассудством.
- Уходите отсюда, заклинаю вас именем Господа нашего Иисуса Христа!!! – воскликнул он. – Вы все погибнете здесь и будете прокляты на веки вечные!
  Крепкие руки воинов ухватили его, пытаясь сорвать одежду. Из за пазухи у Дэвиса выпала тамга.
- Гляди, что у него есть. Откуда у францисканского монаха ордынский знак?
- Это лазутчики! – раздались голоса. – Да ещё Христом прикрываются!
- Он что-то знает, но не говорит,- предположил один из командиров, - надо бы допросить его хорошенько. Да и этого толстяка тоже, - указал он на Кауле.
- Стой, меня-то за что! – возмутился тот. Но его не стали слушать.
  Их схватили, разорвали сверху донизу рубахи, привязали к грубо сколоченным козлам и оставили так, чтобы каждый мог ударить их плетью, проходя мимо. Солдатам понравилась эта забава и спустя некоторое время выстроилась очередь из желающих поразвлечься.
  Дэвис понимал, что это конец, что порыв его в уповании на Господа стал смертельной ошибкой, безумием, застившим разум.  Чтобы избавить Кауле от побоев,  он стал оскорблять генуэзцев, грязно и обидно ругаясь, и те, разгорячившись, позабыли про жмудина, срывая на Дэвисе свою злобу и усталость. Тянулись часы, солнце уже склонилось к вечеру. Заканчивался последний день жизни Дэвиса де Рокайля и его верного спутника жмудина Кауле.
- Говори, как проникнуть в город и мы вас отпустим . – сказал военачальник.
- Вам не попасть в город, вы все умрёте, - упрямо  произнёс Дэвис, лелея в душе последнюю искру надежды на заступничество свыше. Он стиснул зубы в ожидании очередной серии ударов, но его никто не тронул. Судя по тому, что шутки и ругань стихли, что-то,  творилось за спиной у Дэвиса, чего сам он, привязанный, не мог видеть. Сам Дэвис понял это по их встревоженным возгласам. Он подумал, что позади него огненный столп или ещё какое-либо чудо наподобие ветхозаветного. Но всё оказалось гораздо прозаичнее. Спустя мгновения Дэвис услышал неясный шум, будто топот множества лошадиных копыт. Потом задрожала земля.
- Татары!!! – послышался чей-то возглас, который подхватили сотни голосов. В рядах генуэзцев началась паника. За озером, вдалеке, вершину холма окутали клубы пыли, которые стремительно приближались, и вскоре уже можно было разглядеть мчавшихся во весь опор всадников. Сомнений не было – это был передовой татарский отряд.
  Бросая награбленное, генуэзцы кинулись было отступать, но уйти в доспехах, от бешено несущихся коней было нереально.  Арбалетчики построились и выпустили стрелы по первым рядам всадников. Это задержало лавину нападающих лишь на мгновения.
  Генуэзцы прикрылись огромными щитами, выставив копья навстречу татарам. Но численный перевес был на стороне последних. Схватка была недолгой. Те немногие, что пытались организовать оборону остались лежать  на берегу озера или были пленены проворными всадниками. Остальные пустились в бегство по лесам и горам, подобно тому, как ранее спасались испуганные их появлением местные жители.
- Слава Богу, про нас забыли, - прошептал Дэвис и уже стал думать, как избавиться от верёвок и унести ноги, но он жестоко ошибся.
- Ты всё знал, тварь! - Комтур в ярости огрел его по голове плетью, кожаный кончик которой был окован железом. В тот же миг предводитель генуэзцев пал, пронзённый татарской стрелой.
Вспышка боли была мгновенной и яркой, как молния. Дэвиса окутала темнота, и он приготовился увидеть Свет.

Продолжение http://proza.ru/2020/04/29/2109