Жвачка

В мае, когда вот-вот должна была начаться Олимпиада-80, и облезлые фасады на Лермонтовском срочно покрасили к приезду иностранцев, нас с моим еще детсадовским приятелем Кириллом не приняли в пионеры. Все потому, что мы решили всего раз сходить к гостинице «Советская» за жевательной резинкой. И погорели. До нас некоторые, более удачливые пацаны из нашего 3Б тоже туда ходили, и возвращались с уловом, но никого из них не застукали. А нам просто не повезло.
Вообще-то пошли мы больше не из-за жвачки, а из-за вкладышей с комиксами. У нас в школе вкладыши ценились как деньги. На них можно было обменять марку или шоколадку, в них играли: кладешь один на другой два вкладыша, свой и чужой, хлопаешь по ним ладошкой, так чтобы перевернулись оба, и если удалось – забираешь.
Мы не были героями – долго собирались, обсуждали, как не попасться, дрейфили до последнего. Но когда в класс завалил Серега Фищев, и вынул из кармана сразу пять Дональдов, мы решились.
Дома по трафарету я написал на картонке красным фломастером:  Give me chewing-gum! Не знаю почему, но на всякий случай я сделал и второй плакатик, на котором по-русски было написано: Мы – за мир! Потом, припрятав оба плаката в портфель, всю ночь плохо спал, ворочался. Снился мне утенок Дональд, летящий на гоночной машине по извилистой трассе. А потом на самом финише его прихлопывает чья-то рука, и он превращается во вкладыш.
На следующее утро мы убежали с физры и двинули в сторону гостиницы «Советской». Пока шли по Лермонтовскому, обсуждали, что надо намазать лицо грязью и заплакать, чтоб был жалостный вид, как у беспризорников. Но не намазали, хотя грязи вокруг было предостаточно.
«Советская» возвышалась над нами серой громадиной в двадцать этажей. Мы перешли дорогу и стали по ступенькам подниматься ко входу. К гостинице как раз подрулил красный Икарус с  надписью «Интурист». У стеклянных дверей стоял швейцар в фуражке и черной форме, на лбу у него было написано «не пущу»,  но он смотрел на выходящих из автобуса иностранцев. Некоторые из них были в фирменных джинсах, и темных очках, а пара человек жевало заветную жвачку.
Мы заняли позицию в двух шагах от входа. Я вытащил из портфеля плакатик, а Кирилл протянул руку, как кот Базилио в фильме «Буратино», когда тот изображает нищего. Иностранцы проходили мимо нас, не замечая. Тогда Кирилл не выдержал, и по-русски крикнул им: дайте детям жвачку! Какая-то женщина в зеленых штанах как-будто поняла, что мы от них хотим, и сделала шаг навстречу.
Но в это время кто-то схватил нас обоих за шкирку, и резко крикнул: стоять! Мы обернулись. Нас держал за шиворот незнакомый дядька в белой рубашке с коротким рукавом и солнечных очках. Руки у него были волосатые, как у гориллы. Было сразу понятно, что он тоже русский. Не отпуская нас, он сказал – пошли! И мы побрели впереди него, как пойманные немцем партизаны.
Дядька завел нас в отель, где второй такой же уже орал на швейцара, что он не следит за порядком у входа. В гостинице мы оказались первый раз, и потому, несмотря на наше отчаянное положение, разглядывали все, что находилось вокруг: девушек за стойкой с часами, пальмы в кадках, людей с чемоданами, говорящих на непонятных языках. Это был переход в другой мир, непохожий на тот, что остался снаружи.
Тот мужик, который схватил нас, повел в помещение на первом этаже, где висели вымпелы с Лениным, был стол и желтый телефон, как в кабинете директора школы. «Ну что, фарцовщики, в колонию захотели?» - рявкнул он на нас, сняв солнечные очки, и посмотрел свирепо, так что мы приросли к полу. «Из какой вы школы?» – спросил он. Никто из нас не хотел признаваться первым – я ж говорю, что мы теперь молчали как партизаны в плену у немцев. Потом пришел второй мужик со швейцаром, и сказал, что надо сдать нас в отдел милиции – там разберутся. Тут, не сговариваясь, мы с Кириллом завопили, что мы больше так не будем и заплакали. Я в ужасе представил, что мать будет забирать меня из милиции. Меня уже в детстве арестовывали прямо у нее в подводном училище, за то, что я гулял возле «Чайки» их начальника-адмирала Неволина.
Тут меня осенило, и я вытащил из портфеля второй плакат. И начал сбивчиво  говорить, что вот мы – против войны. И хотели выйти с этим плакатиком – «Мы за мир!» - на первомайскую демонстрацию. Но мужик в белой рубашке не обращал на этот детский лепет никакого внимания. Он звонил в 280-ю школу, потому что откуда бы нам еще было взяться, и просил прислать за нами кого-нибудь.
Прошло, наверное, полчаса, пока за нами в гостиницу не пришла Тамара Ивановна, учитель с продленки, которая нас сразу опознала. Ей нас и сдали с рук на руки, под роспись. Потом, в школе нам долго выносили мозги, и наконец, в наказание решили не принимать в пионеры.
А вкус Дональда я все-таки попробовал тогда – Фищев дал пожевать. Его, кстати, тоже в пионеры не принимали, как двоечника.