Полонянка. Глава2. Отчаяние

Время действия - 1860 год

Дунюшка билась в руках похитителей, тщетно стараясь вырваться. Но прочный аркан, свитый из конского волоса, держал крепко. В какой-то момент ей даже почти удалось соскользнуть под ноги лошади. Пусть! Пусть затопчет, искалечит её копытами! Пусть потеряет она ценность для степняков. Может быть и бросят её, измятую и полумёртвую. Заберут её тогда казаки к родному батюшке.

Но сильной рукой подхватил Дуню киргизец за пояс, дёрнул резко. Лука седла больно ударила в бок. Сноп искр сверкнул перед глазами, и Евдокея погрузилась во тьму.

Очнулась Дунюшка в войлочной кибитке на засаленной кошме. Ныл ушибленный бок, от тряпки во рту сводило судорогой челюсти. Вспомнила, какая беда с ней приключилась, тошно стало. Вот и кончилось оно, счастье. Недолгим было. Что дальше? Застонала. От боли застонала, от горя.

Из мрачных недр кибитки показалась старуха. Подползла на коленях, упираясь руками в пол, устланный кошмами, заглянула в лицо казачке. Залопотала что-то.

Евдокея понимала совсем немного по-киргизски. Батюшка батраков держал из обедневших степняков. От них и научилась она некоторым словам. И среди старушечьего бормотания разобрала она, что восхищается та её красотой. Ах, если бы она была помене красивой, так не выкрали бы её кочевники!

Старуха поднялась на ноги, засеменила к выходу. Приоткрыв полог, махнула кому-то рукой. В кибитку, пригибаясь, вошли несколько степняков. Похоже, один из них – тот, что вёз её на своей лошади. Волчонком смотрела Дунюшка на них. А они бесстыдно разглядывали её, беспомощно лежащую в лучах света, падающего из отверстия в купольной крыше, цокали языками, хохотали, радовались своей удаче.

Натянулась Дунюшка, как струна, когда один из киргизцев подошёл к ней. Всем телом напряглась. Глазами кричала: не подходи! А они только хохочут: нравится им непокорная казачка. Дикая лошадка, такую укротить одно удовольствие! Вынули тряпку изо рта, едва сомкнула она затекшие челюсти. Плюнуть хотела в бесстыжие рожи, да не получилось. Только ещё больше развеселила.

Развязали верёвки, наконец-то. Тело словно чужое. Села на кошме Евдокея, руки разминала, растирала, ноги затёкшие. Прощупала бок – целы ли косточки. Увидели степняки, что она бок ощупывает – с лиц улыбки разом слетели. Не покалечили ли девку ненароком?! Подхватили под руки – она и глазом моргнуть не успела, одежды сорвали. На боку синяк огромный красуется. Головами качают, сокрушаются. Руками хватают, прощупывают, словно барашка. А Дунюшка только рада. Попортили-таки красоту её. Погодите, я вам и не такую пакость устрою. Никаких денег вы за меня не возьмете!

Киргизы лопочут, да головами озабоченно качают. Думали сегодня-завтра девицу продать, а теперь ждать придется, когда синяк заживёт. Такой товар дорого не продашь. Поговорили между собой, погалдели. Ушли. Старуху к Евдокее приставили, приглядывать за ней.

А в станице тем временем переполох – казачку выкрали. Отец, обезумевший от горя, к станичному атаману кинулся:

- Елисей Кузьмич, поднимай казаков! Отобьём Дуняшу!

Помолчал атаман, походил по комнате.

- Не всё так просто, Платон. Куда они её повезли? В какую сторону? Где мы по степи искать будем? А по киргизским аулам весть пройдет, что казаки в набег на них идут. Поднимут своих джигитов. Рубки не миновать.

- Когда казак рубки боялся? Таких ли мы врагов одолевали? Поднимай, Богом молю тебя! Спаси мою дочь! Век тебе должен буду!

- Девицу не найдем, не спасем. Они её в сундук или, скажем, под кошмы засунут, а мы и рядом будем, да не увидим. Или прикажешь все барахло в степи перетряхивать? А если они её напрямки в Хиву или Бухару повезли? Сколь казаков зазря положим!

- О, Господи! Неужли мы жён и дочерей своих защитить не могём?

- Защищать на этой стороне надо было. Которы казаки девку проспали, тех выпорем на площади. А на ту сторону ходить не моги! Нет на то моего приказа.

- Елисеееей!!!! – кричал Платон, - Не дашь приказа, я сам, сам поведу! – кинулся к двери.

- А ну стой! – властным голосом окрикнул, помолчал, глядя в спину замершего у двери Платона, - По царскому указу должны мы мир с киргизцами блюсти. У Империи свои заботы. С Кокандом война идёт. Сколь русских людей там сейчас гибнет! Поднимем ненароком степь – всё погубим.

Ничего не сказал Платон. Вышел.

Дома вой, как по покойнику. Жена без памяти лежит. Оседлал Платон коня. Деньги, какие дома были – все выгреб. Погнал намётом к мосту.

За Илеком, прямо против Линёвки, селение Чилик. Живут там купцы, лавки держат. Там же волостное управление киргиз-кайсацкими аулами. Туда и направился Платон управу на разбойников искать.

Сочувственно кивали степняки, бороды оглаживали, языками прицокивали:

- Красибый депка, а? Эээ, жалко.

И только. Как в глухую стену бился казак. Деньги перед ними выкладывал. За любую сумму выкупить дочь предлагал. Смотрел в хитрые азиатские глаза. Всё было тщетно.

Ни с чем вернулся в станицу. С трудом узнал его сосед в седом согнувшемся старике:

- Платон, ты ли это?!

Медленно поднял старик враз выцветшие глаза. Пусто посмотрел, словно не видя. Не сказал ничего. Сел на крыльце, опустив голову на грудь. Потом, подняв глаза, долго смотрел на багровый закат. И вдруг завыл. Тоскливо, страшно.

А Евдокея в это время лежала навзничь на полу войлочной кибитки. По приказу старухи принесли в кибитку чашку с нарезанным мясом, лепёшку. В большой пиале холодное кислое молоко – айран. Но не притронулась Дуня к еде. Лежала, обдумывала, как не даться в руки торговцам людским товаром. И вдруг мысль мелькнула перед ней. Спасительная. А если бы выкупил её батюшка?

Вскочила, кинулась к старухе:

- Баушка, позови своих мужчин. Я с ними говорить хочу!

Непонимающе смотрела старуха на неё.

- Зови людей, говорю! – Дуня показывала на выход, махала рукой, словно подзывая кого-то, - Зови скорее!

Поняла ли её старуха, или от греха подальше держаться решила, но вызвала какого-то немолодого кайсака. Только толку от него было не много. И по-русски говорил он едва-едва, и, по всему видать, не решал ничего. Головой только кивал да руками разводил.

- Эх ты, чурбан немой, - плюнула Дуня. Села на кошму, ноги обхватила.

А что, если попытаться бежать?

- Послушай, баушка, до ветру надобно мне, - и, видя, что старуха не понимает, изобразила, что ей нужно.

Старуха сообразила, закивала головой. Схватила маленький медный кумганчик, сунула в руки девушке. Потащила её за собой наружу.

Огляделась Дуня. Среди степи стоят три небольшие, покрытые пылью киргизские юрты. Тишина, только стрекочут цикады и кузнечики. Под ветром колышется волнами разнотравье. Подтолкнула старуха Дуню к траве. Сама кочкой уселась.

Зорко оглядывает Евдокея окрестности. Прикинула, куда солнце катит, где сторона казачья, куда бежать можно. Увидела невдалеке коня. Пасётся вольно, не стреножен. Седла на нём нет, да разве это беда для казачки?

Осмотрелась осторожно. Старуха в траве кумганчиком трясёт, и никого больше нет рядом. Решилась.

Подхватив юбки, кинулась к коню.

Продолжение следует... 
________________

До революции казахов называли киргизами или киргиз-кайсаками.