Полонянка. Глава8. Столкновения

Время действия - 1860 год; киргиз-кайсаки - прежнее название казахов.


Кадиша не заводила разговоров с Дуней о том, что произошло в Оренбурге, о том, как будет жить девушка дальше. Чувствовала, что слишком свежа рана, бередить не хотела.

Вот только Айша, вовсе не обрадованная возвращением Дуни, щадить её не собиралась. На следующее же утро, встретив казачку на улице, ехидно спросила:

- Что, родственники-то на порог тебя не пустили? Видать, такая хорошая ты, что видеть тебя не захотели! Ты, наверное, и в своём ауле чужим мужьям глазки строила, а? Конечно, кто ж такую распутницу в доме держать захочет!

Не удостоила Дуня её даже взглядом, мимо прошла. А Айша не отставала:

- А что это ты не отвечаешь? Или ты дочь не поганого казака, а персидского шаха? Не удостаиваешь нас своими речами?

Дала бы Дуня за казака хорошую пощечину мерзавке, да ведь только того она и добивается – затеять свару, драку, с визгом, выдиранием волос. Представила себе это Евдокея, самой смешно стало. Не станет она унижать себя. А Айша вслед кричала:

- Надеешься, что Есимбай женится на тебе? Не надейся! Если бы он хотел, он бы давно тебя взял. Он брезгует тобой. Глаза льдинки, а нос шило, вот кто ты!

Если бы отнеслась Айша сочувственно к Дуне, то насторожились бы простые аульчане, сторонились бы девушки. Но такие жестокие нападки вызвали только сочувствие, и люди безоговорочно приняли казачку.

А Дуня без лишних слов стала вливаться в аульскую жизнь. Ходила с молодыми женщинами доить коров, ставила каймак, сбивала масло, училась готовить традиционную казахскую еду.

Через неделю из Оренбурга пришёл сундучок с нарядами. Равнодушно смотрела Дуня на добротные и красивые платья, камзолы, которые раскладывала перед ней Катерина.

- Ну что же ты? Посмотри, какие платья! А сапожки – загляденье! – тормошила она Дуню.

- Не заработала я ещё нарядов. Не за что мне такие подарки дарить.

А вечером заглянул к ним Есим:

- Послушай, Дуня. Ты живёшь в моём доме, и я отвечаю за тебя перед Аллахом. Прими эти подарки как должное. Они даже в малой мере не искупят того, что сотворили с тобой мои соплеменники.

И так он это хорошо, по-доброму, сказал, что легко стало Дуне. Улыбнулась в ответ, головой согласно кивнула.

Вечерами рукодельничать было взялась. Да нечем было. И откуда ни возьмись, появился в доме ларчик с разноцветными нитями и разным нужным инструментом. Вроде как Кадиша в каком-то своем сундуке разыскала. Стала Дуня украшать подушки вышивкой да тонкой прошвой. На окнах, затянутых бычьим пузырём, появились морозные узоры кружевных занавесей, а на стопке одеял и перин в углу – яркое покрывало.

С одобрением смотрели казахи на Евдокею. Вот ведь – могла бы сидеть, ничего не делать, а она никакой работы не чурается. И хотя говорит по-казахски не слишком хорошо, да ведь со временем научится. И имя у неё такое красивое – Дуния, что означает мир, свет, жизнь. Верно родители её нарекли – светлая девушка.

- Кадиша, почему в ауле так много беременных и кормящих женщин, но детей постарше мало? – спросила как-то вечером Дуня, разливая чай из пузатого самовара.

Помолчала Кадиша, вздохнула:

- Рожают-то казашки много. Вот только до года из десяти детей разве что трое-четверо доживают. А до пяти-шести лет и того меньше.

- Как?! – поразилась Дуня, - Почему?

- Жизнь здесь такая. Да ты сама увидишь.

А Дуня про сиротку Амину вспомнила. Если при живых родителях детей так быстро Господь прибирает, то что же ждёт её? Сердце Дуняшино от жалости сжалось .

Пришла зима. Выпал снег, прикрыв чёрную застывшую землю пушистым покрывалом.

Стада и табуны паслись на зимних пастбищах, выбивая снег копытами из-под мягкого покрова. Доить коров женщины ходили далеко от жилья, там заполняли молоком кожаные торсуки и бурдюки, которые мужчины потом переправляли в аул.

Доить Евдокея умела с детства, а вот переливать в бурдюк она пока не научилась, и помогал ей в этом молодой парнишка Карим. Туркмен по происхождению, попал он к казахам пленником во время какой-то очередной войны. Относились к нему неплохо, и домой он особо не стремился. Может быть потому, что на родине ожидала его жизнь, мало чем отличающаяся от этой.

Дуню он сразу воспринял с большой теплотой. То ли подругу по несчастью в ней увидел, то ли поразила его северная холодная красота девушки, но старался он помочь ей в тяжёлой работе, оградить от невзгод. Называл её иногда по имени – Дуния, а иногда говорил Кардас – так произносил он казахское слово «сестрёнка».

А что же Дуня? Безмятежно смотрела она на Карима. Был он просто парень, один из множества степняков, с которыми столкнула её жизнь.

Часто крутилась рядом с Дуней Амина. Верно сказала Кадиша – кто приголубит, к тому и льнёт. Вот и к Дуне ластилась девчонка, лишённая материнского тепла, искала его в каждом добром слове.

Как-то вечером Дуня поздно вернулась домой – сбивала с женщинами в холодной юрте последнее в этом году масло. За окнами бушевала метель, наметая метровые сугробы. Дуня уселась поближе к теплой печке, пила наваристый бараний бульон-сурпу, отогревала замёрзшие руки. Весело играл в топке огонь, рассказывала что-то Кадиша, и было Дуняше легко и спокойно.

Вдруг раздался громкий стук в дверь.

- Кардас, Кардас! – встревоженным голосом звал Карим.

- Что? Что случилось? – кинулась открывать Кадиша.

Туркмен ввалился в дом, затащив на сапогах снежные сугробы. Ворвался с ним резкий ветер, швырнул колкую ледяную крошку в лицо бросившейся к Кариму Дуняше.

- Амина! Там! – задыхался Карим.

- О, Господи, что с ней! – Дуня стала поспешно одеваться.

- Куда ты! Я с тобой, – заторопилась следом Катерина.

- Ты хоть скажи, что с ней?

- Её Айша наказала за что-то. И никому не велела помогать ей. Сказала, если кто подойдет, того она сама сечь будет. Боятся люди.

- Зверь, - скрипнула зубами Дуня.

У коновязи за аулом остановились. В глубоком сумраке едва различили на снегу небольшой холмик. Дуня присела, стала нащупывать руками. Холмиком оказалась Амина, привязанная, как собака, за шею крепким арканом. Дуняша схватила девчонку, затормошила – жива ли?

Слабо застонала девчушка. Жива. Обламывая ногти, стала развязывать Дуня верёвку.

- Режь! – остановил её Карим, протягивая охотничий нож. Опасался он злобной Айши, не решался сам обрезать аркан.

Освободив Амину, Дуня подхватила её на руки, побежала к дому, на ходу пытаясь отогреть дыханием детские ладошки, туго стянутые у тоненьких запястий бечёвкой.

Продолжение следует...