Эх, дороги... 4. Не ко двору

         

   Попадали на наше предприятие разные люди. Одни задерживались, другие не очень. Как говорится, не все ко двору…
   С улицы приходили и опытные водители и молодежь после курсов. После долгих допросов с пристрастием в отделе кадров направлялись на стажировку в первую или вторую колонны. Дальше как повезет. В первой колонне под руководством Копаницына Александра Ивановича было несколько бригад. Часть из них работала на городских перевозках, часть в дальних рейсах. Зимний завоз на Алдан, Якутск, север дальнего востока. В то время БАМа еще не было. Ездили по реке Витим, красочно описанной Шишковым в книге «Угрюм-река». В Верхнебайкальск прямо по льду через Байкал. Романтики выше крыши.
   К новичкам присматривались бригадиры и через два-три года могли предложить вакансию в бригаде. Это не только хороший заработок, но и большая честь. Попасть в бригаду не значило сразу стать дальнобойщиком. Только после нескольких рейсов и признания всеми ее членами, новичка закрепляли приказом. Теперь это уже член некого сообщества, живущего по своим правилам, которые приходилось учитывать и коллегам и начальству. Спайка там была железная, своих в обиду не давали, сообща грешили, вместе отвечали. Слово бригадира – закон.  На счету дальнобойщиков не только героический труд, но и много «подвигов» не всегда приветствуемых законами. Обстоятельства бывают разные. Трудно контролировать работу, когда они постоянно вне предприятия. Оценивается по результатам и выполнению плана, который на них чаще всего и выезжал.
   Первая колонна, по аналогии с армией, была как бы карантином для новичков. Только индивидуальным. Впереди был выбор. И как в армии же шел отбор. В результате кто-то как спецназ попадал в дальнобойщики, кто-то оставался на городских перевозках, некоторые уходили во вторую или третью колонны.
   Вторая колонна это спецтранспорт для перевозки железнодорожных контейнеров. Тягачи с полуприцепами требовали особенного мастерства вождения в условиях города. Длинный автопоезд иногда приходилось втискивать под разгрузку в такие подворотни, что в теории немыслимо. Эти работали размеренно в соответствии с графиком железнодорожной товарной станции. Обычно привычные к спокойной жизни обстоятельные главы семей, для которых остаться на собрание после работы уже было неудобством, и ломало весь уклад жизни, в том числе домочадцам. Такая работа подходила студентам-вечерникам и учащимся школ рабочей молодежи.
   Третья колонна была укомплектована автоцистернами для перевозки различных жидкостей – молока, алкоголя, нефтепродуктов. Здесь все вперемешку. Молоковозы работали примерно, как и контейнеровозы, только режим их зависел от масломолочных заводов и молочно-товарных ферм. Их также часто использовали для перевозки винно-водочной продукции. Бензовозы ходили и по месту и в рейсы на зимних завозах. Если для городских перевозок использовались ГАЗоны и ЗИЛы, то на Север грузы доставлялись мощными вездеходами УРАЛ-375. Правда, прожорливость его была такова, что он половину бензина за рейс съедал сам, но и проходимость впечатляла. В анекдоте американцы про него говорили: «Что только русские не выдумают, лишь бы дороги не делать». Народ на этих машинах подбирался суровый и габаритный. Дурачась, одной рукой запасное колесо закидывали в кузов. А оно такое, что для установки его в нишу предусмотрена лебедка. Этого ни на одном отечественном автомобиле больше не было.
   Несмотря на разницу в работе, различие в требуемых качествах, работники автобазы были единой семьей.

   И как водится, «в семье не без урода».
   Некоторые индивиды отличались своим отношением и поведением. Чувство коллективизма у них или отсутствовало или недоразвито. Их недолюбливали, и они надолго не задерживались. Либо уходили сами, либо им создавали условия.
   О двух таких случаях хочу рассказать. Фамилии изменю, приятностей в моем повествовании для них мало. По конкретным поступкам узнают и они себя, и бывшие коллеги.
   Один из них пришел к нам, предварительно поработав в доброй половине городских автохозяйств. Первый класс, солидный стаж, все как полагается. Высокий, худой, желчный сразу производил впечатление скандалиста. Что и оправдал уже на собеседовании у начальника колонны. Заданные вопросы принимал в штыки, отвечал резким атакующим тоном. Сразу предупредил, что если ему откажут, он пойдет к прокурору. Когда он вышел из кабинета, увидевший его водитель схватился за голову.
- Трындец! Кончилась спокойная жизнь. Этот звонарь год над первой автобазой издевался. А до этого у коммунальщиков всех выводил на чистую воду.
   Сначала Козулина посадили на бортовой ЗИЛ-130. Приключения  начались уже в первое утро в диспетчерской. Ему не понравилось, что на него насмешливо посмотрел Леша Селезнев, парень здоровый и бесхитростный.
- Чего уставился? Ты думаешь, тебя боятся? Молодой еще!
   Леха стеснительно отвел взгляд и, поворачиваясь от новичка, умудрился широченным плечом зацепить его и протащить по стене так, известь с нее оказалась на пальто Козулина. Тот от неожиданности растерялся, а Селезнев, как бы не замечая, протиснулся к окну выдачи, заслонив его необъятной спиной и заговорил с диспетчершей не обращая внимания на хохот. С тех пор Козулина всегда видели на почтительном расстоянии от Лехи.   
      Если рабочие могли себе позволить не замечать его или поступить как Леха, то контора от него вибрировала. Больше всех доставалось диспетчерам, хоть они были закалены всей своей жизнью в шоферской среде. То путевку не так заполнили, то не туда послали, то расстояние занижено, то время не засчитано. Нормативы оспаривались, часы у всех шли неправильно, отдел эксплуатации считал не так.
   С ним спорили, доказывали, отписывались от жалоб, но привести его в чувство никак не удавалось. Придраться к нему не было никакой возможности, формальных поводов не давал. Машина в порядке, на работу не опаздывает. Около года он терроризировал предприятие, пока не перевелся в автобусный парк, куда набирали водителей первого и второго класса. Удерживать не стали, согласились оформить переводом, чтобы шел стаж работы на одном предприятии, важный для получения льгот. Автобаза вздохнула свободно. Теперь иногда доходили слухи о его чудачествах на новом месте работы.
   И вдруг, через полгода появляется Козулин с заявлением принять его назад на работу в порядке перевода. Стал доказывать, что имеет право и стращать прокурором. Начальники колонн и начальник отдела эксплуатации пригрозили директору, что напишут заявления, если его примут.
   В курилке на вопрос, почему решил вернуться, незатейливо ответил, что там невозможно работать. Задержался он на этот раз недолго. Не помню, но кажется ушел со скандалом.
   Встретил однокурсника по техникуму, работающего в автобусном и он мне поведал о его славном пребывании в их предприятии.
   Автобусный парк был самым большим автопредприятием города. Работали по ленинградской системе с полным отделением водителя от автомобиля и техслужбы от эксплуатации. Обезличенная поточная система как в авиации. Автомобили за водителем не закрепляются, поломки его не касаются. В случае неисправности бросает машину, где придется. Его тут же сажают на другую, а этой занимается служба ремонта. График превыше всего. Это прогрессивная технология, но она из людей делает роботов. Ни о какой взаимовыручке и товариществе и речи нет. Контакты минимизированы, т.к. и в учете все автоматизировано. Дело водителя крутить руль, открывать двери и пробивать отметки в положенных местах компостером.
   Наш герой такого беспредела не перенес.
   Он привык, если путаница с путевкой, подискутировать с диспетчером и добиться исправления. Что-то не так насчитали, в бухгалтерии стукнул кулаком, вмиг переделают. А там выезд через автомат, промежуточные остановки через компостер, график движения расписан по минутам. Попробуй его в городе выдержать. Стал по привычке скандалить с ненормальными пассажирами. Которые старые, глухие, а то и просто некрасивые. Кондукторы все дуры дебильные, а контролеры на линии сумасшедшие. За полгода он  разу не получил премию. То график сорвал, то пассажира обматерил. Доказывать правоту некому. Диспетчера путевки не пишут, покажут свои таблицы, а там черт ногу сломит. В компостер вместо путевки железную пластину сунул, чтоб сломать и скрыть отклонение от графика, его вычислили, там же интервалы, чего он не учел. Главное, доказывать некому, все на автоматике, не с компостером же ругаться. И с пассажирами разговаривать нельзя, сразу жалуются. Словом, невыносимые условия.


   Со Смирновым история драматичнее. Он был почти противоположностью Козулину. Тот резал правду-матку, как он ее понимал, в глаза. Поступков своих не скрывал, наоборот демонстрировал и всегда был уверен в своей правоте. Аника-воин.
   Смирнов, напротив, отличался приторной манерой поведения. В обращении с товарищами почти заискивал, что не вязалось ни с брутальной внешностью, ни с возрастом. Обоим было около сорока лет.
   Ощущалась в нем какая-то нарочитость и ненадежность. Очень скоро от совместных поездок с ним отстранились все. Вроде и поводов не давал, был бесконфликтным. Но мелочность и навязчивость отталкивали.
   На ТО-2 выполняются регламентные работы, и цех дает гарантию на две тысячи километров пробега. При КТУ несоблюдение гарантийных обязательств существенно снижает баллы и почти гарантированно лишение премии. Поэтому слесари относятся к работе ответственно, дело свое знают, дополнительных стимулов не ждут.
   Смирнов вначале пытался поставить магарыч, но  ребята работали на бригадном подряде, не допускающем подобных шалостей. Развлекал прибаутками, поначалу смешными, а потом надоевшими. Его открытым текстом посылали, он не обижался и не уходил. Лез во все операции, проверял, не доверяя исполнителям. Дело обычное, но никто не делал этого с таким виноватым видом, «дескать, не обижайтесь». С ним не церемонились, а после того как он порвал редуктор заднего моста после обслуживания и слил с него масло, чтобы свалить вину на слесарей, вообще престали доверять. Возмущенный бригадир слесарей настоял на расследовании, выехали на место поломки и обнаружили обстоятельства поломки и следы преступления. Дело неслыханное. После того с него глаз не спускали и сдавали ему машину с издевательской скрупулезностью.
   На предприятии, в котором, прежде всего, ценились взаимовыручка и надежность, такие люди долго не задерживаются. Не задержался и Смирнов, допустивший несчастный случай на производстве, причинивший много неприятностей руководству и несчастье себе и собственной семье. Выяснилось, что тяжелые последствия несчастного случая явились следствием его поведения.


   Однажды зимой ночью зазевался или уснул и слетел в кювет. Откос был глубокий, с дороги упавшую машину видно. Обнаружили ее только утром. Водитель оказался придавленным.
   Расследованием были выяснены печальные обстоятельства.
   Машина легла на бок, он заглушил ее, удачно выбрался. По инструкции следовало принять меры к предотвращению возгорания и причинения какого-либо вреда людям.
   Людей не было, бензин не пролился, следовало осмотреть автомобиль на предмет устойчивого положения, стараясь держаться от него подальше. Взять вещи, чтобы не замерзнуть и принять меры к привлечению людей для оказания помощи.
   Проще говоря, надо было хватать полушубок и выбираться на дорогу, чтоб остановить первую же машину и ехать в город за помощью.
   Но жлобство оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Инструкции по безопасности пишутся кровью, и пренебрегать ими нельзя.
   Увидев, что происшествие нешуточное и за материальный ущерб придется отвечать, решил выкручиваться. В своей манере.
   Перед рейсом он ремонтировал рулевую трапецию. Если имитировать неисправность в ней, то можно поделить ответственность с ремонтной бригадой. Кто там разберет, чьей вины больше. Благо машина на боку и доступ к механизму удобный. Потом выйти на дорогу, машины идут, несмотря на ночное время, примерно с получасовым интервалом.
   Взобрался в кабину, достал ключи и полез под машину. Раскрутил гайку наконечника продольной тяги, сбил ее с наконечника и тем самым нажал спусковой крючок собственной трагедии. Освобожденное колесо поехало в сторону, машина сдвинулась, и колесом придавило оказавшуюся под ним ногу. Боль оказалась не сильной, перелома не было. Возможно, попытайся он потихоньку вытянуть ногу из мехового унта, все бы обошлось. Но он от испуга рванулся, машина еще качнулась и легла уже всей тяжестью, окончательно захлопнув капкан. Водитель еще пытался выбраться, пока не убедился, что надежды нет.
   Из глубокой канавы ничего не видно. До рассвета оставалось часов восемь, и он понимал, что замерзнет. Временами, увидев отблески фар, он без всякой надежды пытался звать на помощь, понимая, что в наглухо закрытой кабине, кроме  шума двигателя люди ничего не слышат. Несмотря на десятиметровое расстояние от дороги и проносящиеся над головой машины, вероятность, что его могут увидеть в темноте, ничтожна. Постепенно в ноге переставала ощущаться боль, он понимал, что она, лишенная кровоснабжения, начинает замерзать. Потом стал замерзать сам. Полушубок, меховая шапка и теплые рукавицы не спасали. Очнувшись в очередной раз, решил выбираться, хотя бы оторвав ногу, благо боли в ней не ощущалось. Все равно пропадать. Тщетно, силы покидали его, воля гасла, накатывало предательское тепло, он проваливался в забытье.
   Это не фигура речи, автор сам несколько раз замерзал и передает личные ощущения.

   Кончилось тем, что его обмороженного утром достали из-под машины, оказали помощь.
   Я увидел его месяца через три, без ноги, на костылях, постаревшего, похудевшего и поседевшего. От былой игривости не осталось и следа, потухший взгляд отводил от людей, зная, что они извещены о его попытке подставить коллег. Приходил для оформления пенсии по инвалидности за счет предприятия как пострадавший от производства, что позволяло получать пособие в размере месячного заработка.
   Никто не злорадствовал, не оспаривал это его право, везде он получил по максимуму положенные льготы, включая ежегодное санаторное лечение.
   Только вот общаться с ним не хотели. В то же время и не упрекали. Да и смысла в этом не было. Его наказание теперь с ним до конца жизни.