Палата номер 206 или в красной зоне кронавируса

В КАПКАНЕ КОРОНАВИРУСА

       В областную клиническую больницу я попал после объявления Указом Президента о режиме самоизоляции [1] в связи с пандемией коронавируса[2], правда, совсем по другому поводу. На третий день из палаты интенсивной терапии меня перевели в общую палату. Здесь медсестры сразу же взялись за сбор свежих анализов крови из вены и пальчиков, замерили температуру, давление, пульс, измерили насыщение крови кислородом, выдали таблетки. Принесли обед.

       Даже не успел как следует познакомиться с обитателями палаты, как неожиданно выяснилось, что термометр показал +38,3, чего попросту быть не могло. При такой температуре я обычно лежу пластом, но плохого самочувствия в этот раз совершенно не ощущалось. Да и накануне перевода в эту палату температура стабильно находилась в пределах нормы.
       Следует заметить, в этой больнице используют термометры трёх типов: ртутные, электронные, инфракрасные. Ещё в самом начале лечения я отметил огромный разброс показаний этих приборов более, чем на ±1 градус, но никто этому не придавал значения.
       И теперь, оказавшись на верхней вилке измерения, я сам  усугубил своё положение, ответив положительно на ряд вопросов провокационного характера о наличии слабости, головной боли, затруднении дыхания (одышка). Эти последствия прошедшей накануне операции были неверно интерпретированы лечащим врачом как признаки коронавируса и меня вместе со всем имуществом (вплоть до койки) внезапно перевели в одиночную палату № 206. О причине столь стремительной изоляции мне не сообщили. Лишь косвенно я стал догадываться о худшем, когда в больших дозах мне стали четыре раза в сутки вводить по 25 мл антибиотиков, ставить капельницы с незнакомыми до этого препаратами и давать по восемь капсул в день антивирусных препаратов.
       Я заподозрил, что мои дела очень плохи и совершенно упал духом. Никаких признаков лёгочного заболевания я не чувствовал.

       Смартфон был со мной и я был в курсе всех событий вокруг Ковида. Возникшая во всём мире паника и психоз давали понять, что меня отсюда не выпустят ещё две недели и будут пичкать излишними препаратами до конца срока. И на фоне всемирной пандемии это было невозможно преодолеть никакими методами убеждения с моей стороны!
 
       На мои расспросы о подозрении на коронавирус лечащий врач доверительно сообщил, что на компьютерной томографии у меня обнаружена «внебольничная полисегментарная двусторонняя пневмония тяжёлой степени, неуточнённой этиологии». Вот от неё-то меня якобы и лечат. Как я жил до этого со столь грозным заболеванием, членораздельно не могли объяснить ни лечащий врач, ни заведующая отделением. Вместе с этим сообщением принесли пенал для сбора анализов и предложили сдать мокроту. Но, ни кашля, ни мокроты у меня не было и, в конце концов, пенальчик забрали пустым.

       Так я стал пленником палаты № 206 без права выхода наружу. По сравнению с общими палатами здесь был относительный комфорт: собственный туалет, умывальник и душевая, шкаф для одежды, холодильник, бактерицидный ультрафиолетовый облучатель-рециркулятор воздуха, кислородная рампа, инфузионный шприцевой насос Infutec 610. Медицинский персонал посещал мою палату как острозаразную: в колпаках, бахилах, голубых накидках ПХЗ до пят из какого-то нетканого материала, в респираторах, защитных очках и медицинских перчатках. Халаты ПХЗ для персонала висели в коридоре у каждой из восьми палат нашего отделения с подозреваемыми жертвами коронавируса, Слева от двери находился столик с запасом одноразовых шапочек, перчаток и масок.
       В любых случаях моё общение с внешним миром (принести воды, отключить капельницу и т.п.) обеспечивала кнопка вызова медперсонала над кроватью, которая подавала сигнал на пульт дежурной медсестры.

       С одной стороны № 206 моей палаты  был созвучен с рассказом «Палата № 6» [3] Антона Павловича Чехова. А моя дальнейшая судьба выглядела столь же неожиданной и безвыходной, как и внезапный поворот в жизни провинциального врача Андрея Ефимыча Рагина, ставшего по воле меркантильных людей пленником палаты № 6 для умалишённых в собственной же лечебнице. Ситуация была столь необратимой, что я впал в хандру. Положение усугублялось и тем, что я ещё совершенно не оправился от последствий приведшего меня в больницу недуга. 
       С другой стороны, внезапное ухудшение моего положения немного скрасило воспоминание о казусе с Остапом Бендером из «Золотого телёнка». [4] Тогда жуликоватый, но, в то же время истинный гражданин страны Советов, был вынужден подчиниться условным обстоятельствам противохимических учений: «Гражданин, вы отравлены!» В этот момент он безнадёжно потерял своего "золотого телёнка" -  Александра Ивановича Корейко.
       А я в палате № 206 потерял надежду на скорую выписку.
 
       Я прекрасно понимал, что никакого коронавируса у меня нет. Измерения температуры не превышали нормы за всё время с момента поступления. Но был вынужден безропотно принимать десятки излишних добавочных таблеток, капельниц и уколов от призрачного вируса (а вдруг!) наряду с препаратами по поводу основного заболевания.
      
       За время десятидневного пребывания в больнице я проглотил более сотни таблеток и принял с капельницами и уколами несколько литров жидких препаратов внутривенно и подкожно. От такой концентрации лекарств моча приобрела странный ярко-оранжевый цвет. Руки от кистей до бицепсов покрылись огромными фиолетовыми гематомами от многочисленных неудачных инъекций и неаккуратного взятия проб крови из вен неумехами-сёстрами и привлечёнными практикантами. Чтобы избавиться от невыносимых мучений дал согласие на установку инклюзора для внутривенных уколов и капельниц непосредственно в яремную вену.
 
       А что же касается обросшей щетиной (электробритвы не было) печальной морды лица — в гроб и то краше кладут.

       Мои подозрения в перестраховке врачей подтвердились позже, в процессе создания этого очерка. Оказалось, как я и предугадывал, тогда уже официально действовал следующий алгоритм событий.
       «Заболевание COVID-19 развивается настолько быстро (иногда в течение нескольких часов на 3-5 сутки после начала заболевания), что Минздрав разрешил медикам ставить диагноз по характерной клинической картине, без лабораторных подтверждений и проведения тестов.
       Как заявил министр здравоохранения Михаил Мурашко в программе "Вести" на телеканале "Россия 1", врачи уже работают по новому алгоритму: если при госпитализации в стационар у пациента нет результатов теста, но при обследовании в приемном отделении выявляются признаки пневмонии и характерные клинические проявления COVID-19, то его лечат как больного с коронавирусом.
       Если этого не сделать, то у большинства больных из тех, кто поздно обратился к врачам, возникают серьезные проблемы, вплоть до летальных исходов. Поэтому крайне важно начинать лечение уже при первых симптомах, опираясь не на тесты, а клиническую картину в сочетании с данными компьютерной томографии или рентгена».[5]

       Вот поэтому для медицинского персонала ОКБ № 1 я стал опасным коронавирусным больным, хотя, как потом выяснилось, совершенно необоснованно.


В  ПЛЕНУ  ХОЛЕРНОГО  ВИБРИОНА  ЭЛЬ-ТОР

       В тоске и одиночестве больничной палаты невольно всплыли в памяти события далёких советских времён, когда мне довелось испытать подобные «прелести» карантина холеры. [6] 
       В 1970 году я гостил у дяди Аркаши в Волгограде. И уже в первые дни после приезда появились вести о выявлении очага холеры в Астрахани. Потом в печати и по местному радио оповестили, что сообщение с Астраханской областью и Калмыцкой АССР закрыто. Ограничивался выезд на Черноморское побережье Кавказа и в Крым. Казалось, эти события происходят где-то далеко-далеко и едва ли могут повлиять на безмятежную жизнь города-героя.

       И всё же данные известия в сочетании с активной медицинской пропагандой о способах предупреждения заболеваний холерой наложили своеобразный отпечаток на жизнь волгоградцев.
       Прекратилась работа переправ через Волгу и прекрасные левобережные песчаные пляжи полностью пустовали, несмотря на великолепную погоду и сорокаградусную жару.
       Ловля рыбы всеми видами снастей была строго запрещена.
       На улицах и в магазинах  круто запахло хлорной известью. Многие обмотали дверные ручки бинтом, а перед дверью положили тряпичные коврики, от которых исходил всё тот же резкий запах хлорки.
       Спустили воду из всех прудов на Мамаевом кургане, осушили городские фонтаны.
       Почта прекратила приёмку к отправке писем и посылок. Город исподволь закрывался от внешнего мира.

       Нужно было незамедлительно сматываться из этого косвенно опасного населённого пункта и я отправился на вокзал. У билетных касс было неестественно безлюдно. Оказалось, что в последнее время билеты на поезда продавали только по паспорту с иногородней пропиской. Но в этот чёрный день мой единственный козырь оказался битым: утром объявили решение областной Чрезвычайной противоэпидемической комиссии об эпидемии холеры [7] и невыезде за пределы Волгоградской области всеми видами транспорта. Кассы продавали билеты всем желающим, но только до станций в пределах границы области.
       Рядом  к окошечку дежурного администратора тянулась длиннейшая очередь несостоявшихся пассажиров, вынужденных сдавать билеты в связи с крушением всех своих планов, намерений и надежд.
       Мне не хватило всего одних суток, чтобы в последний момент выскользнуть из этой западни!

       Оставалась единственная щелочка – отправиться в райисполком по месту жительства для выяснения дальнейших действий по спасению из ловушки. Несмотря на субботний день, здесь царило бурное оживление, к дверям кабинетов тянулись очереди. За столами в кабинетах сидели люди, которым, очевидно, было поручено охлаждать накал событий. Но это было не совсем так. Оказывается здесь давали направление на так называемую  о б с е р в а ц и ю . [8]

       Как следует из заключения Центрального экспертного Индийского Совета по медицинскому исследованию: «Направления и пути распространения холеры определяются дорогами, по которым путешествует человек. Болезнь может распространяться до любой точки земного шара, в которую заражённые могли повернуть свои лица или направить свои стопы. Никогда ещё не было известно, чтобы холера распространялась от места к месту быстрее, чем может доехать человек».

       В отличие от коронавируса-2019, признаки заболевания холерой и способы её профилактики и лечения были в те времена хорошо изучены.
       Заболевание холерой обычно начинается внезапно с поноса, затем возникает рвота, чаще без предшествующей тошноты. Вскоре стул становится жидким и приобретает вид рисового отвара. Дефекация безболезненна. Иногда наблюдается до 40 дефекаций в день. Вследствие этого развивается обезвоживание организма больного.
       Температура тела, в отдельных случаях падает и больной входит в шоковое состояние.
       Заболевание продолжается 3-7 дней и, при благоприятном течении, выздоровление наступает сравнительно быстро. Летальность зависит от течения и характера эпидемии. Обычно более высокая летальность отмечается в начале эпидемии. При крупных эпидемиях смертность колеблется в пределах от 40 до 75 %.

       Инкубационный период при холере находится в пределах от 1 до 5 дней, в отдельных случаях может достигать 10 дней. Причем, по мнению большинства исследователей, при холере Эль-Тор инкубационный период несколько короче, чем при классической холере и в данном случае был принят равным шести суткам.
       Именно этот срок и предстояло провести в обсерваторе под наблюдением медицинского персонала всем гостям города-героя перед отъездом.

       К сожалению, обо всём этом тогда никто ничего не ведал, никакой информации о порядке прохождения карантина [6] не сообщалось, поэтому в городе царила ужасающая суматоха среди приезжих. Ползли самые чудовищные слухи, из которых следовало, что «обсерватор» и «крематорий» - едва ли не синонимы.

       Сутки были потеряны на попытку дяди Аркаши, до пенсии работавшего в высших эшелонах местной власти, помочь мне досрочно вырваться из города, ставшего вдруг негостеприимным. Но на его вопрос большому человеку из областных структур, как это сделать, был получен лаконичный ответ: «Никак!»

       На следующий день школа-обсерватор, куда было адресовано моё первое направление, была переполнена. Требовалось взять другое направление, но из райисполкома на сей раз отправили на улицу Порт-Саида 10, где находился центральный распределитель на обсервацию.
       Зрелище, представшее перед моими глазами, повергло в ужас и я осознал, что до конца эпидемии не удастся выбраться из Волгограда. Около дома № 10 по ширине всей улицы копошился громадный людской муравейник. Там и сям возникали и распадались стихийные очереди желающих попасть в исполком для получения направления на обсервацию или же записаться в некий журнал на завтра.
       Несколько сотрудников милиции, один из которых был вооружён мегафоном, тщетно пытались навести хотя бы элементарный порядок в этой толчее. Гул толпы почти заглушал мегафон, но краем уха удалось поймать, что все, кто уже имел направление, должны перейти на противоположную сторону улицы и ждать там сотрудника милиции. По его совету спустя некоторое время с большим трудом удалось проникнуть в здание. И помогло в этом непростом деле первое направление на гербовом (!) бланке райисполкома.

       Обсерватор, указанный в новом направлении, разместился в четырёхэтажном общежитии свежепостроенного ГПТУ. В каждой комнате стояло 5 кроватей с панцирной сеткой, две тумбочки, небольшой стол и 5 стульев.

       Медицинское наблюдение состояло в следующем. Утром и вечером градусник подмышку, перед едой две таблетки тетрациклина. Обязали не смывать с унитаза, а каждый раз показывать результат дежурной сестре, которая в специальной карточке против соответствующей фамилии выводила латинское «N», что означало – стул Nормальный. Спустя сутки у каждого взяли на анализ мазок из того самого места, куда в ином случае ставят клизму. Многие поначалу стеснялись, возмущались, но пришлось смириться с такой необходимостью.

       Распорядок дня в нашей комнате укладывался в пять слов. Завтрак, обед, ужин, домино, карты. Среди нас, на счастье, нашёлся искушенный игрок, который обучил нас увлекательным безазартным играм в эти нехитрые принадлежности. Мы порой даже не замечали, как завтрак сменялся обедом, а обед ужином.
       В столовой готовили безобразно, а когда явно не доставало компота, киселя, чая и других жидких блюд, их без зазрения совести разбавляли кипятком.
       Кашу или вермишель давали к завтраку, обеду и ужину. В обед к этому гарниру добавлялась хилая котлетка, размером со спичечный коробок, а на первое постные жидкие щи или простенький супчик. На третье подавали чай, компот, изредка молоко или кофе.
       Питание для пациентов обсерватора было бесплатным и его стоимость обходилась государственной казне 80 копеек в день на человека. Несмотря на дешевизну продуктов для блюд, порции были настолько мизерными, что люди стали роптать. Администрация обсерватора была вынуждена организовать при столовой буфет, где стало возможным купить молоко, кефир, сыр, варёных цыплят, сигареты и спички.

       На третий день обсервации к нам прибыли кассиры аэрофлота, железной дороги и речного пароходства.

       Через шесть суток меня в составе группы других отъезжающих в одном направлении привезли на вокзал автобусом прямо к входу на перрон ко времени прибытия поезда. Центральный вход вокзала был закрыт, а прилегающая площадь обнесена сплошным барьером и оцеплена милицией (сколько же их прислали, однако!). Постовой в воротах бдительно проверил справку о прохождении обсервации и лишь после этого пропустил на посадку.

       Только такой ценой удалось вырваться из цепких лап холерного вибриона Эль-Тор.

       По-видимому, призрак холеры, так или иначе, коснулся жизненных интересов Владимира Семёновича Высоцкого в то лето 1970-го. И он откликнулся на эти события песней, в которой с присущим ему юмором и сарказмом поиздевался над «битвой с новоявленною порчей».

Не покупают никакой еды,
Все экономят вынужденно деньги.
Холера косит стройные ряды,
Но люди вновь смыкаются в шеренги.

       Закрыт Кавказ, горит Аэрофлот
       И в Астрахани лихо жгут арбузы,
       Но от станка рабочий не уйдёт
       И крепнут всё равно здоровья узы.

Убытки терпит целая страна,
Но вера есть, всё зиждется на вере.
Объявлении смертельная война
Одной несчастной бедненькой холере.

       На трудовую вахту встал народ
       Для битвы с новоявленною порчей.
       «No pasaran!» - холера не пройдёт,
       Холере – нет! И всё! И бал окончен.

Я погадал вчера на даму треф,
Назвав её для юмора «холерой»,
И понял я: холера – это блеф.
Теперь она мне кажется химерой.

       Во мне теперь прибавилось ума,
       Себя я ощущаю Гулливером
       И понял я – холера не чума,
       У каждого всегда своя холера.

Уверен я, холере скоро тлеть.
А ну-ка залп из тысячи орудий.
Вперёд холерой могут заболеть
Холерики, несдержанные люди.

       По опубликованным позже данным в Волгограде от холеры никто не умер. А вся холера сама по себе сдулась как-то.


ЛОЖНЫЙ  ДИАГНОЗ

       Но вернусь к нашему современному паразиту – китайскому коронавирусу-19. В отличие от холеры, где пробу на мазок берут из заднепроходного отверстия, в этот раз у меня взяли мазок на ПЦР-тест (полимеразная цепная реакция) из ноздрей и с корня языка (не очень приятная процедура). Для надёжности результата тестирование на ПЦР проводится дважды через сутки. Ещё через сутки и повторного обследования на КТ (компьютерном томографе) лечащий врач объявил, что мои результаты анализа на Covid-19 отрицательные и предложил свободное место в общей палате.
       Карантинные ограничения с палаты № 206 были сняты. Медики стали заходить в палату без громоздких средств ПХЗ, правда, марлевые повязки сохранили. Я теперь мог свободно гулять по коридору, посещать комнату отдыха с ЖК телевизором, ходить за кипячёной водой. Но одичав в одиночестве палаты № 206, я испытывал острое нежелание контактировать с другим персоналом и, тем более, с пациентами сией больницы и полученной свободой избегал пользоваться. А для досуга и информации смартфона было более, чем достаточно.
   
       После детального изучения  многочисленных материалов о свирепстве CV в мировом масштабе в интернете, я пришёл к решению отказаться от общей палаты и остался на месте.
 
       Ещё через неделю меня выписали из больницы. Лечащий врач бегло прокомментировал основные положения выписного эпикриза в виде краткого инструктажа. После чего я с максимальной поспешностью и опасениями покинул стены этого сверхбдительного учреждения, где чрезмерными стараниями врачей гипотетически оказался за красной чертой коронавируса.

       Спустя полвека после волгоградских событий судьбе было угодно снова испытать меня в «русскую рулетку». И в этот раз мне опять подфартило.    



       Александр Соханский,
        эпоха коронавируса,
               март 2020 г.


П Р И М Е Ч А Н И Я

       [1] Президент РФ Путин В.В. объявил нерабочим для всех (за некоторым исключением) период с 30 марта по 3 апреля (п. 1 Указа Президента РФ от 25.03.2020 N 206). Вслед за выходом Указа Президента региональные власти стали вводить на своих территориях режим всеобщей изоляции.
       Далее Президент России Путин продлил самоизоляцию до 30 апреля включительно (п. 1 Указа Президента РФ от 02.04.2020 N 239).
       «Самоизоляция – это когда максимальное количество людей находятся в домашних условиях и не контактируют между собой. Карантин же подразумевает более жесткие требования и применяется к инфицированным людям или к тем, у кого есть подозрение на инфекцию», – так обозначил разницу между этими понятиями член комитета Госдумы по охране здоровья, доктор медицинских наук Борис Менделевич.
       Смысл ясен – на обязательном карантине у нас с недавних пор находятся все вернувшиеся из-за рубежа россияне, а также инфицированные коронавирусом и контактировавшие с ними. В самоизоляции – все остальные. Остается только выяснить, какая юридическая база лежит под каждым из этих понятий.

       [2] Пандемия (греч.«весь народ») — это распространение нового заболевания в мировых масштабах, сильная эпидемия, распространившаяся на территории стран, континентов; высшая степень развития эпидемического процесса. Очень часто данный термин путают с термином эпидемия. Обычно под пандемией подразумевают болезнь, принявшую массовый, повальный характер, поражающую значительную часть всего населения, первоначально, почти всё население. Согласно критериям ВОЗ, пандемия — распространение нового заболевания в мировых масштабах. К примеру, пандемия гриппа происходит, когда появляется новый вирус гриппа и распространяется по всему миру, и большинство людей не обладают иммунитетом.

       [3] А.П.Чехов Палата № 6.

       [4] И.Ильф Е.Петров. Двенадцать стульев.

       [5]  Минздрав разрешил врачам ставить диагноз COVID-19 без ПЦР-тестов, потому что они в 30% случаев дают ложноотрицательный результат
       Подробнее: https://www.newsru.com/russia/10apr2020/tests_covid.html

       [6] Карантин (фр. quarantaine, итал. quarantena — сорок дней) — комплекс ограничительных и режимных противоэпидемических мероприятий, направленных на ограничение контактов (изоляцию) инфицированного или подозреваемого в инфицированности лица (группы лиц), животного, груза, товара, транспортного средства, населённого пункта, территории, районов, областей и т. д. В некоторых случаях карантин подразумевает полную изоляцию эпидемического очага с вооружённой охраной по периметру.

       [7] Эпидемия (греч. повальная болезнь, от на, среди и народ) — прогрессирующее во времени и пространстве распространение инфекционного заболевания среди людей, значительно превышающее обычно регистрируемый на данной территории уровень заболеваемости, и способное стать источником чрезвычайной ситуации. В обиходе универсальным эпидемиологическим порогом считается заболевание 5 % жителей территории, или иногда 5 % какой-либо социальной группы. Однако многие медицинские ведомства рассчитывают собственные эпидемические пороги для обычных заболеваний, исходя из среднестатистического уровня этого заболевания в течение многих лет. Такие эпидемические пороги могут быть равны, например, 1 %.

       [8] Обсервация (лат. observatio — «наблюдение») — комплекс ограничительных и противоэпидемических мероприятий, направленных на локализацию и ликвидацию очага инфекционных заболеваний. Обсервация применяется к лицам, приехавшим или выезжающим с территории, на которую наложен карантин. Контактировавшие с больными и лица с подозрением на заболевание наблюдаются при обсервации в течение одного максимального инкубационного периода при данном заболевании с момента последнего возможного заражения под постоянным медицинским наблюдением, чтобы определить их потребность в стационарной госпитализации.
       Обсерваторы не заменяли стационарные медицинские учреждения, а дополняли их – служили для временной изоляции тех, кто не имел явных признаков заболевания, но гипотетически мог являться носителем холерного вибриона вследствие нахождения на зараженной территории. Во время эпидемии холеры 1970 года в масштабах всего СССР через обсервацию прошло около 180 тысяч человек.
       Важная роль в проведении операции по борьбе с коварным холерным вибрионом отводилась советской прессе. В целом на раннем этапе была очевидна попытка скрыть сам факт эпидемии, однако со временем информация о существующей угрозе все же стала появляться в официальных СМИ, хотя и с явным опозданием. Так, только к концу августа 1970 года в советских газетах сообщили о выявлении очага холеры в Астраханской области, который описывался как локальный и абсолютно изолированный. Другие регионы юга СССР назывались лишь в контексте возможного проникновения туда холерного вибриона в будущем.