1-Афанасиий и друг его Авсюков

                Афанасий и друг его Авсюков
                Повесть

Уж чуя смерть, хоть и не зная срока,
Я вижу: жизнь всё убыстряет шаг,
Но телу ещё жалко плотских благ,
Душе же смерть желаннее порока.         
         (Микеланджело Буонаротти )


                Вместо предисловия

Молодым свойственно со снисходительным превосходством относиться к пожилым людям, порой просто не замечать их, не обращать на них внимания, которого зачастую старики к себе и не требуют, живя в стороне от магистральной линии жизни. Но уже, то обстоятельство, что когда-то все будем такими же, если еще доживем, уже должно обязывать всех относиться с уважением к состарившимся людям. Старость – это тот возраст, когда понимаешь, что то, что было – это лучше, чем то, что есть.
Сложно осознавать, имея в виду возраст, когда все, что было, лучше того, что есть, и уж наверняка лучше того, что будет. Старики об этом знают, а те, кто моложе, пока еще нет, и им неприятно это будет узнать, когда они постареют. А пожилые и старые люди с тем живут, пытаясь избавиться в памяти от этого осознания. Но оно, время от времени, по различным поводам все же напоминает им о себе снова и снова. Лучше, чем было с ними когда-то в этой жизни, теперь уже не будет никогда. Они ближе к моменту ухода, они на краю и, наблюдая их спокойное отношение к неизбежному, невольно проникаешься чувством уважения к этим людям.

               
                Учитель    
      – Да, уже скоро зима, – тихо проговорил Афанасий, видя из окна, как крупные  хлопья снега лениво кружась, мягко опускаются на землю.   « Прошло лето, и осень уже подходит к своему завершению, – подумал он, и зачем-то грустно добавил,  – прошло, прошло лето". 
        Афанасий  Андрианович  Строков, сельский учитель, человек уравновешенный и умеющий владеть собой, вдруг задумался и почему-то сравнил: « Вот так и жизнь наша проходит.  Обернёшься, а уже зима...»
– Прошла, прошла жизнь, – снова грустно повторил Афанасий. По крайней мере, значительная её часть,– чуть успокоил он себя.     Более всего, печально для него было сейчас заметить,  как исчезает  из его жизни  то, что прежде вдохновляло и  поддерживало к ней  интерес. Невольно в голову,  закрадывалось  сожаление  о  безвозвратно ушедшем времени, и опасение, что бы  ещё, ненароком,  не упустить в суете дел.  Всё ли он успел в своей жизни и может ли он  сделать что-то ещё? Так ли он проживает  оставшиеся годы,  отпущенные ему? Подобного рода мысли стали заполнять  сознание  стареющего Афанасия.
      Размышляя, таким образом, Афанасий Андрианович, думал о быстротечности лет и о себе самом,  о своей  судьбе.  Ни в чём, не сравнивая её  при этом с судьбами других. В нём не было той, впрочем, не столь уж редкой страстишки, которая порой встречается  у иных его односельчан подмечать в других людях приметы  старости, появление, очередного признака, связанного с возрастом, подмечать, и с ехидством  шутить  на эту тему.  Не было в нем этого, чтобы за кем – то он стал подглядывать! В  себе самом, пожалуйста, он нередко, с каким - то даже упоительным наслаждением, высматривал разного рода недостатки  настораживающего свойства. Но, однако, не более того,  самоедством не занимался.  Порой,  открывая неприглядные  стороны   своей натуры, Афанасий приходил  к неутешительным для себя выводам. Другой бы от результатов такой ревизии  мог  бы,  и запить, но Афанасий  Строков  устоял,  удержал над собой контроль. Нет. Сейчас его волновало совсем другое он, будто  подводил итог прожитому. Словно погружался в старческую дремоту, где ему мерещилось былое и где всё, что ещё хранила его память, вновь протекало перед его глазами.
    Родившись, очень  давно, в  многодетной семье  он рано потерял отца. Умер его отец, когда Афанасию было пять лет отроду. Его как сироту в детстве жалели и успокаивали:
       – Слава тебе Господи, что родился ты Афоня при Советской власти, -  говорили ему. – Она о людях думает неустанно.  Сам  же Афанасий, позже,  рассуждал по этому поводу, веками люди, как - то выживали и без наличия  какой - либо власти над собой, выживет и он.
    Вырос  Афанасий, выучился на учителя и как-то стал на ноги.  Жить, правда, всегда ему приходилось скромно.
    Если не говорить о чертах его характера  и свойствах  натуры, то к его портрету важно добавить всего, лишь несколько слов: скажем,  далеко не сибарит  был Афанасий.   И, из сказанного, правильно будет предположить, что  это  человек явно не изнеженный и не избалованный жизнью.  Так оно и есть на самом деле,  Афанасий   не был человеком капризным,  прожив вдали от удовольствий и наслаждений, он скорее даже напротив,  относился к числу  тех людей судьбе которых, право, завидовать не хочется.  Бывали в его жизни  и трудные времена.               
        Он рано похоронил свою первую жену, Анастасию.  Уже не молодым Афанасий Андрианович сошелся со второй женой Полиной Аркадьевной, с которой они и сейчас живут, слава Богу, в доме Афанасия, построенного им ещё в начале своей работы в селе.   Когда пройдёшь через открытую веранду и переступишь порог  их дома,  попадёшь в прихожую, минуя большую комнату  с камином, окажешься в кухне.  Из  большой  комнаты, вошедший увидит спальню, кабинет и комнату для гостей, и  найдёт, что  дом у них хороший.    Строил и достраивал его Афанасий на протяжении всей своей жизни, и как сейчас ему стало казаться, за строительством этого дома и прошла вся его жизнь.
            Сейчас  он постарел,  постарела Полина, прошла жизнь; всё… остались одни воспоминания.  И он не видит впереди ничего, только  пустынная даль.  Афанасию  страстно захотелось сделать что – то ещё, что ему  больше всего хотелось, но, в чём раньше жизнь отказывала ему.
      Да, прошло лето, уже давно наступила осень. Из окон их дома виднелся унылый, состоящий из полуразвалившихся, не ровно стоящих деревянных построек, сельский пейзаж с выпавшим на него первым снегом.    
    Если опустить взгляд и осмотреться вокруг, внутри  комнаты  Афанасия,  то она ничего интересного собой не представляет, кроме, пожалуй,  самого хозяина, что сидит  в кресле  перед столом и что - то усердно пишет на разложенных перед собой листках  бумаги.   Афанасий,  уже много раз порывался прочитать и систематизировать  то, что на протяжении жизни, а в последние годы особенно часто, записывал на различных листочках.  Однако  обстоятельства жизни для этого  складывались неблагоприятно,  настойчиво заставляя его заниматься  другими неотложными делами.  Обстоятельства редко складываются  благоприятно.  Но вот  свалилось на Афанасия непознанное им счастье, пенсия.
Первые дни, когда ему не нужно было ходить на работу, Афанасий, маялся, не зная чем себя занять, пока не вспомнил о своих записках  и в этом   нашёл для себя  утешение. Достал свои многочисленные папки  с белыми тесемками,  в которых и хранились  те самые листочки с записями.
 Полина Аркадьевна, сочувственно смотрела на мужа. Серый с проседью белых пятен осенний пейзаж за окном, навеивал грустное настроение меланхолией падающих снежинок, словно в надежде, что охватившее Афанасия желание, так же исчезнет, как исчезают снежинки превращаясь в сырость после того как достигают ещё не остывшей земли.
–Кому нужны сейчас твои  рассуждения о прожитой жизни?–  высказывала она Афанасию свои сомнения на этот счет.
– Кто слышит, с тем и разговаривают если, конечно, они слушают не из деликатности, а из потребности и желания действительно что - то почерпнуть, узнать для себя,– защищаясь, и оправдывая  своё увлечение, обиженно отвечал Афанасий Андрианович.
Особого времени  для воспоминаний в жизни Афанасия не было, размышлял он в промежутках между делами, которыми был заполнен его день. Бывало даже во время работы, он отвлекался,  подумывая о своем, бывало даже, запишет эту блажь. Оттого, все написанное, не вымучено в поисках, а записано сразу и в разное время, что и копили его многочисленные тетрадки, которые заводил Афанасий Андрианович, всюду,  где бы ни был. У видевших его со школьными тетрадками односельчан, на уста напрашивалось одно слово - «учитель», в деревне так его и прозвали, что учитывая  его профессию, было истинная, правда. Под записями не стояли ни дата, ни место их появления,  тетрадки же тасовались всякий раз, как он их пересматривал, отчего, это составило бы много труда, возьмись Афанасий восстанавливать их в той очерёдности, с какой записанное   рождалось в его голове. Иной раз, действительно полезно   поразмышлять над тем, что происходит вокруг тебя и с тобой самим, и  Афанасий Андрианович отрешившись от всего, погрузился  в свои заметки.
 Коль есть над чем подумать, почему бы и не поразмышлять, как знать с каким значением  возникло в нём  желание  вспомнить прожитое, возможно, в этом есть какая – то полезная необходимость, а коли так, он должен обдумать все, ибо не знает пока, куда в конечном итоге это приведет, и во что выльется. Во всяком случае, Афанасий попытается все в памяти восстановить  настолько, насколько это окажется  ему по силам.
Падающие за окном пушистые снежинки не отвлекли Афанасия от  намеченного занятия, отнюдь,  осеннее ненастье,  даже, напротив, в какой- то мере, укрепило его в задуманном. В такую погоду никто не шатается по двору, не мокнет и, это оправдывало его безделье  в глазах Полины. С чистой совестью, он  принялся вчитываться в  когда-то написанный текст.          
   Перед Афанасием предстала картина того, как человек заполняет странички бытия день за днём своим земным сроком. Порывшись во всем, что  за свою бытность исписал,  Афанасий   утвердился в мысли, что  изложенные события вполне правдивые и отмёл, возникавшие было в нём  сомнения.
Известное дело, что еще остается, как не порассуждать на старости лет, прежде чем оставить навсегда, в этом мире все то, что с ним связывает и притягивает к нему. Этак бросить свою немощную старость у дверей памяти, она наверняка подождет, и какое - то время поворошить в голове, склонившейся над развалинами, картины прошлого, события, случавшиеся и не так давно, и за много лет до этого дня, окинуть  взором вехи пройденного,  воскресить в сознании все трудности бытия. Посмотреть на все, что было, как на единственно правильно прожитое.  Представить судьбу свою и живо и красочно.
Простое дело - все, что можно в прошлом идеализировать, а тому, что никак нельзя хотя бы придать сколь нибудь пристойный вид, - как - то себя оправдать, а может быть даже возвеличить, произвести в мученики или страдальцы и ... отойти.  Однако  с горечью надо признать, что прошлое неизменно, как неизменно в глубинах душевных и пережитое. Есть в нем, то, что умиляет,  есть, и то, что терзает, порой волнует и тревожит одновременно и появляется желание его приукрасить, всячески отрицая одно, незаслуженно присваивая другое. И так хочется, на что досадуешь скрыть, в чем - то не признаваться - это ли, не утеха  вновь прожить по иному - как хотелось бы, искренне стремясь, проявляя на каждом шагу усердие, пройти по той улице, к той заветной цели – называться  Человеком. Не боясь быть заподозренным в лукавстве и возможности прослыть неискренним. И, как не отпугивает Афанасия возможность предстать в этом деле со своими недостатками и слабостями,  все как было, все как есть.
Отчасти потому, что чаще и неотступнее стали являться минуты, когда вдруг воспоминания не на шутку шевелят и затрагивают в его душе то, что кроется всего глубже. И тут не приходится говорить обиняками. Как не крути, всякий увидит откровенные строчки, что торопливо выводит рука Афанасия, снуя туда- сюда по бумаге. 
Отчасти и больше все же оттого, что испытывает сейчас Афанасий, неодолимую потребность  побередить  воспоминаниями свою душу. Представляя себя в той поре, когда в полной мере определялась величина отпущенных ему возможностей, и не только, когда контурами вырисовывалось и то, что было за пределами его  сил, что было ему желанно но, недоступно, со многим из чего он уже свыкся, но свет несбыточности некоторого еще влечёт.
Так может статься, что приподнимая завесу над своим прожитым, он предстанет в совершенной дали от событий, случавшихся в его жизни.  Стоит ли его судить, думается, что и многим из нас не всегда удается познать себя, в полной мере, и до сих пор.
Оборачиваясь назад, Афанасию, любопытно, что в его воле было осуществить,  и что он  сумел не исказить.  Он помнит свою первую жену Анастасию и чувствует присутствие рядом Полины, ее внимание и заботу. Для него важно определить  и оценить себя в этом людском потоке судеб где, смеясь или плача, страдая или радуясь, робкие и затюканные, ладные и видные, торопливые и нерадивые, почтенные и благообразные, достойные и ущербные необратимы  они в своем шествии - сменяя друг друга, люди поддерживают жизнь на земле.
У одних жизнь сразу же с самого начала выстраивается ровно и гладко, так же без всплесков и протекает. Иные чего - то добиваются собственным усердием, радением и дарованием. И так хорошо все, что им присуще используют и так ладно все у них получается. Другие путаются в собственных мыслях и поступках, все, пытаясь в себе что - то найти или открыть, все же не имея к тому ни склонности, ни предназначения.  В неудачах они черпают силы, и так, до той поры, пока эта суета окончательно не собьет их с толку.
Так - ли случается со всеми, или как – то  иначе, утверждать все же не стоит - да и надо ли? Хотя истории от людей слышишь похожие. Разве что кому сильнее досталось, кому лишь перепало, кого одно миновало, тот другого хлебнул того слаще, кто поделом, кто ни за что.
 В жизни каждый человек на свой лад выносит суждения относительно того, что заслуживает и что имеет.
К тем годам, в коих Афанасий читает свои заметки о жизни, о ней действительно складывается более полное представление - это не озарение,  не  вдруг,  не сразу.  Потому как он  вовсе  не  забирался куда-то, откуда будь-то бы виднее и вовсе не сидит там.