На старом маяке

  Эта история случилась одной весной, которая не предвещала ничего необычного. Мне только-только исполнилось шестнадцать, когда вместе с папой, мамой и младшим братом мы отправились на выходные, на юг нашей необъятной родины. Поездка обещала быть скучной несмотря на море и прекрасную погоду, потому что вода ещё недостаточно прогрелась, и купаться было нельзя. А что за море без купания? Пока за окном мелькал унылый пейзаж с низкими деревьями, я представляла скучнейшие выходные, ожидающие меня. Вообще предпочла бы остаться дома, общаясь со школьными подругами. Но о моих желаниях никто не спрашивал.
 
  Мы ехали в гости к семье друга моего отца, с которым они дружны со времен службы на границе. У них было двое детей примерно нашего с братом возраста. Последний раз все вместе мы собирались давно, лет десять назад, не меньше. Мы были детьми и практически ничего не помнили. Когда меня почти утомила дорога, за окном показалось море. Как следует оглядевшись по сторонам, выйдя из служебной машины я поняла, что возможно всё не так плохо. Меня несказанно удивило место, куда мы прибыли. Это было самое побережье вдали от города. Семья папиного друга жила на маяке. Конечно, не в самом. Рядом. Чуть поодаль от башни маяка находилось небольшое поселение. Буквально несколько домов. Берег был каменистым. Тут и там лежали огромные валуны. Мне сразу представилось как на одном таком, находящемся прямо в воде, сидела андерсеновская Русалочка. По лицу проскользнула невольная улыбка. Заметив её, мама улыбнулась в ответ. Сам маяк был старинный, чуть покосившийся, давно не видавший свежей покраски. За поселением тянулись бескрайние поля, а здесь, у домов, расположился огромный сад. Весь в бело-розовом цвету. Нечто похожее я видела на открытках из Японии, которые папа привёз из командировки, но в жизни такой красоты не встречала.

  Нас приветствовали все члены семьи. Папин друг, его супруга, дочь Вероника, сын Павел и большая чёрная лохматая собака Несси, названная так в честь Лох-несского чудовища. О, это было местное домашнее чудовище, в хорошем смысле слова, совершенно добрейшее и ласковое существо, норовящее облизать лицо, как только зазеваешься, а, встав на задние лапы, ей это удавалось с легкостью. Вероника, милая голубоглазая девушка, казавшаяся чуть старше, с ямочками на щеках и вздёрнутым носом. Она была одета в сарафан с узором полька-дот, косу пшеничных волос украшала голубая шёлковая лента. Пашка, с торчащей рыжей чёлкой, такой же курносый, но еще и с веснушками, был одет в легкие шорты со стрелками, футболку поло и гольфы с мокасинами.
– Рад знакомству, Марина! – заученно и безэмоционально произнёс он, склонив предо мной голову. Я улыбнулась и кивнула в ответ.
– Рад знакомству! – протягивая руку, сказал он моему брату.
– Ну ты и франт! – усмехнулся тот. И по этой ухмылке я поняла, что они подружатся.
Пока родители выгружали вещи, бурно делясь впечатлениями, Вероника подмигнула мне:
– Пойдём, ты будешь жить в моей комнате, я тебе всё покажу.

  Мы двинулись во двор, пересекли большую стриженую лужайку со стульями вокруг  круглого стола и вошли в просторный дом. Комната Вероники была на втором этаже. Две кровати, одну из них принесли из гостевой комнаты специально для меня, школьный стол и стул, книжный шкаф, портреты на стене, плакат Мадонны. Советский торшер, похожий стоит в моей комнате, и мягкое кресло с сидящим в нём плюшевым медведем. Симпатичные занавески добавляли уюта. Два окна выходили на море и были распахнуты. На постели лежали всё еще дефицитные, несмотря на развал Союза, журналы «Burda». На прикроватной тумбе лежали не менее дефицитный аудиоплеер с наушниками и несколько магнитных кассет. Когда принесли вещи, я быстро переоделась в лёгкое мятное платьице и сабо. Схватив меня за руку, Вероника потянула вниз.
 – Скорее, что покажу! – кричала она, громко стуча туфельками по деревянным ступенькам, таща меня вниз за собой. Родители перебрались в дом. Отцы что-то бурно обсуждали, стоя возле большого камина.
 – Девчонки, вы разве не будете обедать? – удивилась помогающая накрывать на стол мама.
 – Ах, оставь их, пусть нагуляют аппетит, здесь такой воздух, – сказала мама Вероники, – вот увидишь, к вечеру от стола будет не отогнать.
 – В том-то и дело, – негодовала мама – будут наедаться на ночь, а потом жаловаться, что не влезают в джинсы.
Но мы их уже не слушали, неслись с крыльца, чуть не сбив с ног братьев. Мальчишки на секунду замерли, потом мой брат крикнул:
 – Марина, вы куда? А мы?
 – У нас свои секреты, мелюзга! – на ходу крикнула Вероника.
             – То же мне взрослые, – обиженно ответил Павлик. Но мы  уносились вглубь двора, в сад. Это было ни с чем несравнимо, нас окружал сказочный цветущий лес.
 – Вот, – задыхаясь, остановилась Вероника, упираясь одной рукой в ствол дерева, – это невеста.
 – Кто? – переспросила я.
 – Невеста, – отдышавшись, повторила Вероника, – разве не видишь? Она особенная!
Вероника обвела руками пространство вокруг. Я огляделась. Все деревья были невысокие, ветвистые, с пышной кроной и розоватыми цветами. А это одно, стройное, выше других и абсолютно белое, и впрямь как невеста. Вероника упала на робкий свежий газон. Я упала рядом с ней. Она слегка надавила пальцем на кончик моего носа, сказав громкое «пип», и рассмеялась. Я засмеялась в ответ, подумав, как здорово, что мы так быстро нашли общий язык.
– Как же здесь у вас хорошо! – нараспев сказала я.
– Разве у вас плохо? – Вероника перевернулась на живот, подперев руками подбородок, – магазины, дискотеки! Я бы хотела жить в городе, у нас тоска.
Я тоже перевернулась на живот, совсем не переживая за платье.
– Нет, не плохо. Просто по-другому. Магазины не самое важное в жизни. У нас сейчас еще прохладно. Иногда даже идёт снег. У вас весна. Вишни, море… Море, – вспомнив, застонала я, – побежали скорее на море!
Вероника встала, обняла «невесту», я подняла глаза вверх, она потрясла ствол дерева, и с него посыпались белоснежные лепестки.
– У нас тоже иногда идёт снег! – закричала Вероника. Мы, громко смеясь, стали кружиться под падающими лепестками, ловя ртом и руками «снежинки».
 
  Море! Как же я его люблю! Наверное, люди, живущие на севере или просто далеко от него, по-особенному относятся к южному морю. Когда родители впервые привезли меня совсем маленькую в Крым, я поняла, что влюбилась в море окончательно и бесповоротно!

  Мы шли с Вероникой по кромке прибоя босиком, держа обувь в руках. Вероника высоко подняла подол сарафана. Волны периодически накатывали на наши ступни, заставляя громко визжать. Было совсем не холодно. Скорее мы это делали от удовольствия. Песчаный пляж был недолог, вскоре становясь каменистым. Поодаль, в глубину вод, уходил брекватер, и на небольшой скалистой возвышенности расположилась постаревшая маячная башня. Маяк, не использовавшийся  несколько лет, пришёл в запустение. Когда-то прадед, отправленный сюда на службу смотрителем, с годами выстроил небольшой посёлок, в котором жил сам с семьёй и еще несколько семей, здесь была даже продуктовая лавка и фельдшер. На маяке успел поработать и дед Вероники. Но со временем они стали автоматизированы, необходимость в смотрителях отпала, прежние жители давно умерли, должность смотрителя упразднили, многие маячники по всему миру остались без работы, семьи разъехались. Этот был совсем брошен. Отец Вероники, став взрослым, поднял хозяйство, завёл семью и живет здесь по сию пору. Здесь родилась Вероника и её брат Павлик.

  Мы поднялись на пристань, она была местами разбита, щетинясь из воды бетонными сваями и железными арматурами, но в целом пригодная для использования. Было ветрено, проходя дальше вглубь, нам приходилось уворачиваться от то и дело нахлестывающих на пристань, волн, но брызги до нас все равно долетали. Нам понравилось это развлечение. Мы громко визжали, было очень весело и страшно, когда дошли до самого края, где, держась за гнутые металлические перекладины, мы перегибались, чтобы заглянуть поближе к кипящей пучине. Я распахнула руки, ветер трепал мои короткие волосы, и закричала:
– Свобода! – мой голос, подхваченный морским ветром, тут же улетел за горизонт. – Это свобода! – закричала я снова. Вероника засмеялась, подошла ко мне.
– Закрой глаза! – крикнула она.
Я зажмурилась. В этот момент, будто брызги моря, я почувствовала соленые губы Вероники. Это был именно поцелуй, долгий и очень нежный. Мне было шестнадцать, я целовалась много раз, но таких ощущений не испытывала никогда. От неожиданности и волнения я не сразу открыла глаза, а открыв, вопросительно уставилась на Веронику. Она  лихо рассмеялась, подхватила полы сарафана и побежала по причалу к берегу. Совсем не обращая внимания на бьющие волны. Опомнившись, я подхватила Вероникины туфли и задумчиво медленно пошла в сторону берега. Проходя маяк, я заворожённо пыталась как следует разглядеть его. Такой небольшой из окна Вероникиной комнаты, он превращался в чуть покосившегося исполина, когда находишься с ним рядом. Что-то доселе неведомое щемящее ворочалось в  груди, плачущие чайки добавляли тоскливости. Наверное, именно так рождается восторг.

  Вероника сидела в гамаке чуть в стороне от крыльца и вплетала в растрепавшиеся волосы голубую ленту. Я выгрузила рядом туфли и села в ротанговое кресло. Вероника молчала, лишь иногда поднимая на меня задумчивый взгляд. Молчала и я, не зная, что сказать.
Через время нас позвали ужинать. За столом мы не проронили ни слова. Только мальчишки без конца рассказывали, как пытались поймать ужа, которого увидали за сараями. Они боялись к нему подойти, и потому только наблюдали, громко споря, как лучше, чтобы не укусил, взять его в руки. На вопрос мамы, для чего им уж, они ответили, чтобы попугать нас с Вероникой. Однако их спор был таким жарким, что они не заметили, как упустили ужа из виду. Я, всегда боявшаяся змей, совсем не замечала этого разговора. Мои мысли парили где-то не здесь, всё ещё на пристани. Пытаясь понять, что это было. А главное, почему теперь молчит Вероника.

  На следующий день нам предстоял так называемый приём. То, ради чего, собственно, мы и прилетели из Москвы всего на пару дней. Наши папы дружны с армейских лет. У давних приятелей сложилась традиция встречаться в конце апреля по случаю какой-то годовщины. Чаще всего отец летал один, но в этом году дата была круглая, потому мы приехали полным составом. Также должна была прибыть еще пара сослуживцев с семьями. Помню, что лично меня это не очень радовало. Да и остальных тоже. Всякие застолья ужасно скучны. Тебя непременно одевают во что-то нарядное, нужно находиться рядом с родителями и покорно улыбаться, встречая  гостей. За обедом нужно хотя бы мало-мальски соблюдать этикет, есть ножом и вилкой. Не хватать курицу, по-домашнему, руками. И самое нелюбимое, поддерживать беседу, если тебя о чём-то спросят. А тебя обязательно спросят, ведь это классика всех приёмов.

  Нет ничего хуже, когда ты уже девица, а к тебе всё еще относятся как к ребёнку. После завтрака мама уложила мои волосы, модно стриженные под каре, легкой волной при помощи плойки. Хотя я прекрасно справлялась с этим сама. С момента как проснулась, я ни разу не видела Веронику и очень хотела узнать, куда она подевалась. И пока мама не дала команду надевать платье,  решила найти её.
 
  В голубом платье с книгой в руках она сидела под «невестой». Её пшеничные волосы, слегка подкрученные локонами и подхваченные надо лбом лентой, чуть развивал ветерок. В этом волшебном лесу она смотрелась особенно сказочно, напоминая Алису, которая вот-вот отправится следом за пробегающим белым кроликом.
– Ты меня избегаешь? – спросила я, подходя ближе, вдыхая приятный аромат.
– Я подумала, что испугала тебя.
Я  смотрела на Веронику, пытаясь найти на её лице ответ на все вопросы. Рождённые в СССР, мы были далеки от нынешних понятий гендера, ориентации, толерантности. Но не настолько, чтобы не слышать про однополые отношения. Секс был излюбленной темой дискотек и дворовых компаний. Взгляд Вероники был таким невинным, что казалось, сейчас появится нимб над её головой. Потому я решила задать вопрос прямо:
– Ты лесбиянка? – и тут же почувствовала себя неловко.
– Нет. Нет! – вишнями вспыхнули щеки Вероники. Этот смущенный румянец тоже  подходил к образу пай-девочки, которой, на самом деле, она не была. Я не поверила ей.
– Ты злишься? – она протянула руку.
– Нет, – я помогла ей подняться.
– Всё в порядке?
Я растеряно кивнула в ответ.
– Если тебе неприятно…
– Пойдем к морю? – не дала я  ей договорить.
 
  Вероника взяла меня за руку, и мы побежали по саду мимо прекрасных пышно цветущих вишен и черешен. В такой момент мы снова становились детьми. Пробежали мимо, открывших рты от удивления и наглости, что мы не готовимся к встрече с гостями, мальчишек. За нами, радостно гавкая, бежала Несси. Остановились, лишь оказавшись в тени высокой старинной башни. Я с восторженным оцепенением смотрела на эту махину, когда села на пристань, свесив ноги, чуть касаясь воды. Вероника села рядом, я повернула к ней голову. Прошло так немного времени, а мы казались такими близкими.
– Прошлым летом я была в лагере. Мы играли в бутылочку. Все смеялись, дурачились. Когда бутылка остановилась донышком на девочке из соседнего отряда, а горлышком на мне, она чмокнула меня в щеку. Ребята стали улюлюкать, что это несерьёзно, кричать, что нам слабо. Ну, мы и поцеловались. Я и забыла. Через время был прощальный костёр, кто-то из парней достал вино. Мы, захмелевшие, пели грустные песни, плакали, чувствуя близость расставания. Обнимались, обещая писать письма и навек не забывать друг друга. В тот вечер она поцеловала меня вновь, и мне это понравилось. Тем летом мы все много целовались, – разоткровенничалась  Вероника. – Когда мы там стояли, ты была необыкновенная! Мне захотелось повторить эти ощущения, – Вероника коснулась моей руки. Я улыбнулась, и только собралась сказать что-то умное, как уставшая спокойно сидеть Несси начала облизывать наши лица.
– Фу! – смеясь, закричала Вероника. И вскочила, красиво тряхнув локонами.
 
  Мамы нас заждались. В гостиной разожжен камин, сервирован стол. Мы быстро переоделись. Вероника была теперь в темно-синем платье до колена. Я надела изумрудное приталенное платье, со свободной юбкой. Братья были в шортах из костюмной ткани, со стрелками и рубашках с коротким рукавом. Наши папы и мамы тоже были при параде. Тут же, будто поджидали за углом, к дому  подъехали служебные чёрные «Волги» с гостями. В одной семье был ребёнок, мальчик возраста наших братьев. Родители с жаром обнимались, потом женская половина уселась за альбомы с фотографиями. Мужчины рассматривали коллекцию холодного оружия. Мальчишки знакомились с новым другом. Нам выпала более скучная миссия, находиться рядом с мамами и томно вздыхать с милой улыбкой, когда подруги восклицали: «Надо же, как выросли!».
 
  Наконец пригласили к столу. Все приступили к закускам. В камине потрескивали дрова. Из магнитофона доносились звуки какой-то симфонии. Родители поднимали бокалы. Мы, отказавшись от вина, пили южный холодный пшеничный квас, по вкусу не похожий на привычный советский. Вскоре помощница Вероникиной мамы внесла горячее. Все накинулись на подстреленную лично хозяином дома дикую утку. Зазвенели приборы. Мужчины поднимали тосты. Дамы щебетали и тут же заливисто смеялись над очередной байкой одного из друзей наших отцов. Вероника сидела через угол от меня. Пока я ковыряла вилкой дичь, она легонько пнула меня под столом. Я подняла взгляд. Она кивнула в сторону кухни и громко сказала:
– Кажется, закончился хлеб. Я принесу.
– Я тебе помогу, – подхватила я. Родители, увлечённо беседуя, даже не посмотрели в нашу сторону. Вероника взяла хлебную корзинку.
– Налейте сока, – вдогонку крикнула мама Вероники, протягивая графин. Я подхватила его, и мы отправились на кухню. Там я начала нарезать пшеничный хлеб.
– Я сейчас, – сказала Вероника и убежала. Я уже стала привыкать к тому, что эта девушка всё делает набегу. Дорезав пшеничный, я вскрыла открывалкой трёхлитровую банку яблочного сока и наполнила графин. Из открытого окна доносились пьянящие ароматы вишен. Яркое, но пока не обжигающее солнце, медленно катилось к линии горизонта. Когда Вероника вернулась, мы взяли хлебную корзинку, графин сока и отнесли на стол. Вероника что-то шепнула на ухо матери, та утвердительно кивнула и тут же продолжила беседу.
– Нам разрешили прогуляться, – шепнула она уже мне, и мы вышли на улицу. Немного прошлись вдоль кромки прибоя и пошли ближе к маяку. К вечеру ветер успокоился. На море был штиль. Мы подошли к башне. Величественная, она устрашающе возвышалась над нами. Я обняла её как родную, насколько хватало ширины рук, и приложила ухо к холодной штукатурке.
– Интересно, что там? Какие секреты хранит башня?
– Хочешь, узнаем?
– Конечно, а как? – Вероника разжала пальцы, на ладони лежал увесистый ключ. Я обрадовалась. Стало понятно, куда она отлучалась, пока я была на кухне. Действительно хитро, стащить ключ покуда взрослые, потеряв бдительность, пируют.
– Наверное, нам сюда нельзя?
Вероника пожала плечами:
– Можно, только осторожно. Пока никто не видит.
Она вставила ключ, с усилием провернула, раздался сухой щелчок. Вероника потянула дверь на себя, с тяжёлым скрипом она приоткрылась, мы вошли, затворив её за собой. В оказавшейся темноте Вероника чиркнула спичкой, уверенно нащупала керосиновую лампу, зажгла её. Ясно, что она здесь бывала не раз. В мерцающем свете я увидела лестницу вверх. Пахло сыростью. Вероника махнула мне рукой. И, освещая путь, первая начала подниматься по ступенькам.
– Только осторожнее, не упади, – заботливо сказала Вероника. Мы медленно поднимались по  винтовой  лестнице. У меня захватило дух. Небывалое приключение! Мы поднялись до небольшой белой двери. Вероника толкнула её и вошла внутрь комнаты. Вошла, это сильно сказано. Потому что высота потолка была едва ли больше полутора метров. Здесь было окно, стол, стул. Небольшая дверь в потолке и металлическая лесенка в несколько ступенек выше, к стеклянному куполу.
– Это комната смотрителя. Сейчас маяк заброшен, а когда-то мой прадед зажигал его вручную. Заправляя лампу керосином.

  Лучи солнца подобно нитям ткацкого станка расходились вверх и в сторону над морской гладью, окрашивая комнату в малиновый цвет. Мы с Вероникой сели на пол, поджав под себя ноги, и глядели вдаль. Вид открывался умопомрачительный! Вероникина рука коснулась моей. Я повернула голову, посмотрела на неё и улыбнулась. Вероника тоже улыбнулась и пододвинулась ко мне вплотную. Сердце заколотилось бешено, но убегать почему-то не хотелось, и я смотрела на подругу своими большими глазами, ожидая, что будет дальше.
– Не бойся, – прошептала Вероника и еще ближе придвинулась ко мне. Я зажмурилась и в эту же секунду почувствовала уже знакомый вкус моря – теплые губы Вероники, накрывшие похолодевшие от волнения мои.
Музыка прибоя и нестройные крики чаек – идеальное музыкальное сопровождение. Я поймала себя на мысли, что мне совершенно не страшно. Мы молча сидели, прижавшись друг к другу, глядя на край алого солнца, который тонул в глубине моря.
 
Послесловие

  Я брела по берегу, глядя на парящих чаек, рядом кружила моя Несси, такая же лохматая и добрая, как её предшественница. Мои волосы развивал теплый ветер. Это было то же море, но уже другая страна, сады и совсем другая башня. Прошло много лет после того приключения. Мы больше никогда не встречались с Вероникой. Но каждой весной, когда зацветают вишни, оставляя мужа и дочь, я приезжаю на похожий берег, обнимаю похожий маяк, точно зная,  какие они порой хранят секреты.