Зло и спасение 5

БОГ И ЧЕЛОВЕК


§ 1


КАКОВ  ЧЕЛОВЕК  ПО  СОТВОРЕНИЮ

Мы верим, что Премудрость Божия безгранична, как и Его Любовь. Мы веруем в Бога Всеблагого и Всеведущего. И потому непоколебима наша вера в то, что сотворение человека свободным есть всемудрое решение Божие. Мы не ищем во что бы то ни стало примирить себя с рассудком и рассуждением, ибо знаем, что рассудок и рассуждение слишко часто отражает нашу собственную ограниченность, обузданность грехом. Поэтому, даже и продолжая посильный нам путь размышления, мы основываемся более на вере, чем на рассуждении, более на духовных интуициях, чем на букве текстов и формальной логике. Довольно повидали мы принципиальных и бескомпромиссных логиков, орудующих в софийном мире лопатой формального анализа и дедукции, неутомимо ищущих ухватить религиозную мысль за «бороду противоречий». Кому отказано в вежестве духовном, тот пусть и дальше продвигается на логических костылях. Мы же, в тех случаях, когда интуиция веры подсказывает нам нелогичное, без трепета расстаёмся с логикой. Мы веруем!
Бог «нелогично» дал свободу ангелам, и были среди них такие, что восстали на Бога, безвозвратно погубив себя (безвозвратно ли?).
Бог «нелогично» дал свободу человеку, и человек нарушил Божий запрет, отпав от первоначальной совершенной жизни в Боге.
Но мы верим, что дарование человеку свободы было и остаётся актом Неизреченной Божией Любви и непогрешимой Всемудрости. Высочайшее человеческое достоинство, центральность человека в Творении, сама тварная уникальность человека заключена в том, что он и только он во всём мироздании есть Образ и Подобие Божие. С замечательной прозорливостью подмечено это у Макария Египетского: «Ибо высоко достоинство человека. ... Смотри, каковы небо, земля, солнце и луна: и не в них благоволил успокоиться Господь, а только в человеке. Поэтому человек драгоценнее всех тварей, даже, осмелюсь сказать, не только видимых, но и невыдимых тварей, то есть служебных духов. Ибо об архангелах Михаиле и Гаврииле не сказал Бог: сотворим по образу и подобию Нашему, но сказал об умной человеческой сущности...»20.
Человек не мог бы быть Образом и Подобием Божиим, если б не был свободен, ибо абсолютно свободен Тот, Который сотворил человека. Каждым шагом и вдохом нашей жизни мы чувствуем... вновь и вновь постигаем, – без свободы человек не есть человек. Мука неволи – тягчайшая из человеческих мук, рабство – самое оскорбительное, самое невыносимое для человеческого достоинства состояние, и люди платят не только цену покоя и благополучия, но даже и самой жизни за то, чтобы сорвать с себя оковы раба, вырваться из неволи, отвоевать свою свободу.
Человек свободен по сотворению, но человек не Бог! Человек есть верховная тварная сущность, возлюбленное чадо Божие, но он не есть и никогда не будет АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТЬЮ, абсолютным ЧТО. В Творении человек централен и можно назвать его абсолютной тварной сущностью, но никакая тварная сущность, как впрочем и всё Творение в целом, не есть и не может быть абсолютом в отношении Бога. Бог есть и всегда пребудет единственным безусловным Абсолютом, Творцом и Держателем всего и вся. Сам же Он есть нетварный и вечный. Всякое тварное что, в том числе и человек, творится нетварным и вечным Богом. Не из Природы Его (об этом уже говорилось), а из Его АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТИ – беспредельного и всесодержащего ЛОГОСА. Всё Творение и все мы относительны Бога, Его Воли и Промышления, ибо Он один вмещает всю полноту содержаний тварного и нетварного, Он один соединяет в Себе сущностное, как основу и безосновность, совершенство – как начало и безначальность.



О  БЛАГОСТИ  ОБРАЗА  И  ПОДОБИЯ

Итак, человек свободен по сотворению и предназначен к жизни в свободе. Говоря о человеческой свободе, однако, необходимо понимать и помнить, что Бог наделил человека Своей свободой, свободой Божией, то есть светлой монопотенциальной свободой к сущности. Свобода, которой по Замыслу и воплощению наделён человек, родственна свободе Бога, хотя и не равна ей, ибо человек не есть равный Богу несотворённому, но – лишь тварный сын Его, то есть родной Богу не по природе, а по сущностным чертам, по Образу и Подобию. Собственно, сам разговор о даровании человеку свободы не вполне корректен, ибо свобода не есть какой-то произвольный и необъяснимо щедрый дар Бога, а неотъемлемая часть самого Образа и Подобия, в которых человек сотворён. Произошедший от свободного не будет образом и подобием его, если сам не свободен. Так что не свобода, а Образ и Подобие Божие есть подлинно величайший дар человеку от Бога. Свобода же – лишь органическое свойство этого Образа и Подобия.
Бог сотворил человека по Образу и Подобию Своему, имел в человеке наслаждение ЭРОСА и дал ему духновение малое от ЭРОСА абсолютного, как источник высшего наслаждения. Это даёт нам уверенность в том, что больше и прежде всего Бог желает зреть черты сходства между Собою и своими чадами. Само тварное происхождение человека от Всеблагого Бога недвусмысленно означает, что в тварной первозданности человеческой нет и не может быть ничего безблагодатного, ничего бессущностного или тёмного, ибо Тот, по Образу и Подобию которого человек сотворён, есть совершенное Благо – АБСОЛЮТНАЯ СУЩНОСТЬ и Абсолютный Свет.
Творение возникло из Любви. Человек возник из безграничной Божией Воли любить, то есть даровать Любовь. Мироздание, то есть со-здание мира, было излиянием свободной творящей Воли Бога, и сотворение человека по Образу и Подобию Бога означает, что Богу угодно видеть человека свободным творцом.
Мы вновь повторяем – по Образу и Подобию Создателя человек наделён светлой свободой, свободой к сущности. От самого сотворения человек не был допущен к мэонической омнипотенциальности и в райском своём бытии был охранён от яда бессущностного, – от тьмы НИЧТО, –  высочайшим Божиим запретом.


В  САМОМ  ИСТОКЕ  ТВОРЕНИЯ

Бог Всемогущ. Бог Всеведущ. Омнипотенциальная мэоническая тьма, а равно и черная воля к ничто, подлинно ведома и подвластна только Богу. Как Свет несотворённый, Бог светит среди несотворённой тьмы, как Господь Сильный (Саваоф), Бог побеждает волю к ничто, оттесняет чёрное кипение ничтожащих потенций мэона, возникающее на границах тьмы и Света в момент изречения первого Божественного «Да будет!». Мы верим и утверждаем, что Бог предвечно ведал о тьме мэонической, что Он превозмог её и как всеугашающий коллапс безначальности и как черную волю к ничто, которой этот коллапс чреват, будучи рассечён Светом Божиим и волевым положением первого начала.
Бог победил предвечно. На человеческом языке это выражается так: «И свет во тьме светит, и тьма не объяла его». Бог победил. Воля к сущности превозмогла волю к ничто. И потому воздвиглось Творение. Воздвиглось и воздвигается.
В самом истоке Творения, в райском саду, Бог установил знак, насадил древо познания зла – символ Своего Знания о зле и победы над злом. Насадил и оградил запретом, ибо плоды этого древа не смертельны только для Бога. Этим символическим древом запечатлено и Всеведенье и Всемогущество Божие. То, что мы с ужасом и трепетом, (а безбожники – с идиотской игривостью самоубийц) называем «древом познания добра и зла», для Бога есть древо предвечно познанного и предвечно укрощённого зла, то есть сама скованная мэоническая омнипотенциальность с её коллапсом вечного «сомнения», с безысходным параличом невозможности-от-всевозможности и чёрной волей к ничто, сам мэон, – безначальный и бесконечный «ни марк, ни свет», – агрессивно чернеющий на границах разгорающегося Света, но отступающий перед силой Всеведенья и Благого Всемогущества Божия. Это древо есть древо Знания Творца о мэонической тьме и владения её силами и тайнами.
Одна из высших истин нашей веры в Бога есть истина – для Бога в Творении Его нет невозможного. Но принимая дуализм несотворённых начал Света и тьмы, Бога и мэона, мы тем самым неизбежно признаём и невозможность окончательного искоренения тьмы. Да, Свет во тьме светит, и светит так, что тьма бессильна объять его. Да Бог есть Свет, во тьму входящий, просветляющий и раздвигающий её непобедимой Волей ЭРОСА. Но сама тьма безначальна и потому неистребима. Она лишь может быть вечно превозмогаема, вечно сдерживаема мышцею Божией, вечно раздвигаема абсолютной монопотенциальной Волей Бога, эротической волей к сущности. Древо познания есть знак преимущества Бога над мэоном, победы Божественного очтоженья над мэоническим ничтоженьем, несотворённого Света над несотворённой тьмой. Но одновременно это и знак неистребимости тьмы, символ вечного противо-стояния Божественного ЭРОСА мэоническому Танатосу, Всеблагости Бога – злу ничтоженья, скрытому в страшной омнипотенциальной свободе, всегда готовому актуализироваться в чёрной воле к ничто и изничтожить бессущностностью – не Бога, ибо Бог равен мэону в безначальности, – но Творение Божие.
Глубже вглядываясь в мистико-символическое значение древа познания, мы можем в меру слабого нашего воображения смутно представить непостижимое, то есть то, что совершается по ту сторону тварности, ибо Творение, какова бы ни была его судьба, хранится в Боге и оберегается Его Промыслом. Но по ту сторону тварного космоса совершается борьба, которую Якоб Бёме видел как предвечную схватку Бога со злом. Там, на границах разгорающегося Света и кипящей черной воли к ничто, совершается противо-стояние, перед масштабами которого меркнут, как слабые свечи, образы самого ужасающего катастрофизма, самые буйные наши воображения, самые дерзкие наши представления о титанизме. Свет не только светит во тьме, но и укрощает разлитие тьмы, вечное напряжение мышцы Божией не только держит Творение, но сдерживает агрессию всех темных потенций мэонической свободы, слившихся в единую черную волю к ничто, оберегает мир тварных сущностей от затопления бессущностностью а н т и б ы т и я, защищает осмысленный космос от бессмысленного хаоса, охраняет всякое тварное что от ничтоженья.
Бог пожелал насадить в райском саду древо познания зла, пожелал иметь в Своём Творении этот лишь отчасти доступный тварному разумению символ. Для нас, верующих христиан, это означает действие Всемудрости Божией, которая простирается за пределы самых «непогрешимых» наших логик, самых возвышенных и глубоких наших умозрений. Верить во Всемудрость Божию, как и во Всеблагость Творца, мы должны, даже если, порой, не способны её интерпретировать. Ведь и материалисты, считающие себя неверующими (не верующими, а знающими!), в действительности «свято» верят в абсолютную первичность бездуховной материи и в неограниченную силу человеческого разума, способного раскрыть любые тайны путём опыта и умозаключения. Над нами же и в нас Дух Святой, Дух Любви. Он входит в нас Светом Благодати, а исходит Светом веры, превышающей разум. Пушкин сказал, быть может, наиболее точные слова о разуме и вере: «... и опыт, сын ошибок трудных, и гений, парадоксов друг...». Вера есть дарованный нам гений. А гений всегда больше знает о таинственном, гений без боязни дружит с парадоксом. Гению ведомо, что в наш падший мир Истина является не как результат логической последовательности, а как прямое опровержение всяких следствий и последовательностей, ибо мир сей последовательно грешен, то есть причинно обусловлен падшестью, вывернут ничтоженьем наизнанку бессущностного. Опыт эмпиричен и добивается правды. Опыт разумен, он учится на собственных ошибках, послушно следуя за больной эмпирией и опасаясь парадоксов, поэтому опыту не видна Истина. Гению парадоксы не страшны, ибо ему внятен изначальный и основной сверхэмпирический парадокс: сам мир сей есть болезнь, и в отношении первоначального Творения, этот мир искажен, неистинен. Отсюда и внятная гению противоречивая двойственность мира, парадоксальность, и как следствие – невозможность иметь единую непротиворечивую правду. Истина же есть атрибут мира иного, неповреждённо целостного и здорового, управляющегося иными  «последовательностями», ибо следствия там восходят даже не к иным причинам, а в конечном счете к беспричинности Божией Любви, Божественного ЭРОСА.
«Правды» мира всегда эмпирио-танатичны, пропитаны разобщённостью и враждой. Очень трудно им не быть такими, ибо они суть сколки мирового опыта, а мир наш – «сын ошибок трудных»  – есть несчастное дитя богоотпадения, где доминирует Танатос. «Правды» мира – это лишь многообразные констатации опыта падшести.
Истина же – не от мира сего. Истина есть правда Бога, а не «правда» мира. Истина излучает Эрос, она переполнена энергиями Любви. Истина открывается «гению, другу парадоксов», не эмпирио-танатически, а духовно-эротически.
«Правды» мира всегда частичны, но всегда провоцируют иллюзию целого, пестуют ложное ощущение полноты. «Правды» временны, но всегда декретируют себя как вечное. Всякая «правда» претендует на универсальность и единственную правоту, то есть на роль идола, которому д;лжно поклоняться и служить без страха и упрёка. «Правд» множество, и каждому его «правда» даёт ощущение полноты знания: «правда» буржуа враждебна «правде» пролетария, «правда» аристократа – «правде» демократа, «правда» неудачника совершенно не совпадает с «правдой» преуспевающего, «правда» белых противоположна «правде» цветных, «правда» ксенофоба, искренне считающего себя патриотом, несопоставима с «правдой» космополита, искренне ощущающего себя гражданином мира. Научная «правда» сегодняшнего дня легко может оказаться (и чаще всего оказывается) заблуждением в дне завтрашнем. «Правда» – это  узилище неизбежной ограниченности, это узость и императивный лозунг, это призыв к непримиримой борьбе. Жизнь людей есть нескончаемое побоище «правых», в котором каждый не за страх, а за совесть отстаивает свою «правду».
Истина же, будучи абсолютной и универсальной, всегда даёт человеку ощущение неполноты обладания. Истина непротиворечива и неохватима. Истинно, например, что любой человек есть изначально Образ и Подобие Бога, хотя быть вполне Образом и Подобием Божиим никому не по силам. Истинно, что Любовь – высшее благо, хотя жить в Любви человеку почти не удаётся. Истинно, что красота возвышает человека, а уродство и без-образие унижают его, хотя красоты в этом мире гораздо меньше, чем уродства и без-образия. Истина переживается как откровение свободы и осознание невместимости. Подступание к Истине человек переживает как экстаз, как захватывающее явление крастоты, как благодатный свет, как зов совершенства.
Искание Истины эротично. На этом пути человек очтоживается, восуществляется, достигает духовных вершин. Истина рассветна. Она просветляет. Истина универсальна и взывает к Любви, она как солнце светит над всеми.
Искание же «правды» танатично. На этом пути человек развосуществляется, ничтожится. «Правды» мира сего сумеречны. Они помрачают. Каждая из «правд» частична и взывает к порицанию неправых, то есть заведомо предполагает чью-то неправоту и осуждение.
Истина коренится в абсолютной Божественной Любви. «Правда» опирается на ограниченное человеческое суждение и относительную человеческую справедливость.
«Правда» может быть уродлива, даже без-образна. Истина не может быть уродлива, она всегда красива. Обострённое чувствование зла может выражать некую «правду» падшего мира, но исключительная сосредоточенность на зле искажает Истину, извращает правду Бога. Критерием «правды» является «реализм» – соответствие тому или иному моменту времени, тому или иному фрагменту падшей эмпирии. Одержимость «правдой» есть танатичность, помрачение омнипотенциальностью. Истина же может приоткрываться фантастически, волшебно, алогично, но она всегда является как проблеск, как просветление. В Истине обитает красота. Касаясь Истины, человек испытвает блаженство приобщения Богу.
Созижденное Богом Творение вручено человеку, и человек есть его неотменимый центр. Но ещё до сотворения человека, до появления неба и земли со всею тварью, ещё в первоначальном Божественном Замысле, Творение есть грандиозный взрыв ЭРОСА, творящей Воли и творческой мощи Бога, ответ Всевышнего на собственную неукротимую Любовь к вечности, на  жажду Творца наслаждаться творчеством, ибо вечность есть не количественная бесконечность времени, но качество Божественной Жизни, – со-стояние в осуществляемой Любви. Любовь осуществляемая и есть непрерывное  т в о р е н и е, Любовь и есть вечность. Любовь подвигла Бога к Творению. Бог есть сама Любовь, и Любовь обитает в Боге как вдохновение. Бог есть вдохновение, в-Духновение Самому Себе, ибо в Боге безначально обитает ЭРОС, Дух Святой. Как духовная Воля Бог Сам в Себе есть неукротимая светлая страсть к  т в о р е н и ю. Творящий ЭРОС и есть та страстная стихия в Божественной Жизни, о которой много писал Бердяев. Творение Божие есть плод Любви, вдохновенно обитающей в Боге, Любви, не только повелевающей «Да будет!», но входящей в безысходное небытие мэона, чтобы и там отыскать и спасти, то есть творчески оплодотворить, очтожить, всё, что тоскует по бытию, что имеет потенцию к со-стоянию в Любви. Бог-Свет желает светить не только в самом Себе, но и во тьме, которая окружает, но не объемлет Его. Бог желает освободить и вечно освобождает из узилища омнипотенциальности всё потенциально светлое, что в ней томится, чему она препятствует светить.
Бог-Свет недоступен объятию тьмы. И древо познания, Волею и Всемудростью Божией посаженное в саду первоначального Творения, символизирует предвечную победу Бога над злом, победу Божественного Сверхбытия над мэоническим небытием. Одновременно древо познания зла символизирует и неизбывность противостояния, ЭРОСА, благой Божией Воли к ЧТО, Танатосу, злой воле к ничто, монстру а н т и б ы т и я, порождаемому потревоженным пращуром-мэоном.
Мы не можем предполагать, что это древо по собственной черной воле проросло в саду Творения, ибо Творение хранится в Боге, а в Боге не может произрасти никакой росток зла. Для Бога в Творении Его нет невозможного, и раз Он не пожелал вырвать с корнем древо познания зла, значит, на то имеются неисповедимые Божии промышления. Тем, кто склонен задумываться над собственной жизнью и судьбой мира, нельзя забывать об этом, нельзя сомневаться в Премудрости Творца. Рефлектируя и умозаключая, необходимо прежде всего верить, ибо верою испытывается Любовь! Сомнения в Боге и недоверие Богу (не говоря уже о прямом неверии!) происходят от недостатка Любви, а до чего может довести сомнение и недоверие, что проистекает из надмения самозаконной человеческой логики, попирающей Любовь, – это мы уже знаем. Об этом от момента грехопадения нам рассказывает история казнящегося человечества.


§ 2

ЧТО  ТАКОЕ  –  ТВОРЧЕСТВО
(заданное в Образе и Подобии)

Согрешив и пав, человек утратил Рай, но не лишился свободы. Благодать Божия, спосылающая нам дары духовные, свидетельствует неиссякаемую Любовь Бога и к падшей твари. Образ и Подобие Божие в человеке исказились и побледнели, но не исчезли вовсе, и это означает, что мы продолжаем быть чадами Божиими, что и сегодня Бог верит в человека и желает видеть в нём сына, идущего путями свободы и творчества. В библейских стихах о сотворении человека нигде не сказано впрямую, что человек по Замыслу Божию есть существо свободное и творческое, но с абсолютной неопровержимостью это заключено в самом намереньи Божием («И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему...» /Быт.1, 26/), и на вечность утверждено в Божием деянии («И сотворил Бог человека по образу Своему, по Образу Божию сотворил его: мужчину и женщину сотворил их» /Быт.1, 27/). Бог есть не только Всемогущество, Всеблагость и Всеведенье. Для Творения и твари Бог есть прежде всего волящий Творец-Создатель, ибо всё, что мы знаем о Боге, всё, что вкушаем от спосылаемого Духом Божией Любви, – всё это мы имеем только и единственно потому, что сотоворены Творцом, созданы Создателем. Итак, Бог есть прежде всего Творец –  абсолютная творческая мощь и воля, а значит и созданная по Образу и Подобию Бога тварь не только может быть, но просто не может не быть творчески потентна и волеактивна.
Творчество всегда есть реализация некоего конкретного духовного смысла, то есть усилие духа к усовершенствованию имеющейся сущности или созиданию новой. Смысл же всякой сущности, при любой индивидуальной содержательной конкретике, имеет основу эротическую. Глубина всякой сущности, сама её сущностность, есть вложенная в неё Любовь. Мы без тени сомнения утверждаем духовно-эротическую природу творческих движений, ибо как качество, творчество коренится в Боге и сообщается человеку через Образ и Подобие Божие, сообщается как сама суть его тварной первозданности. Бог же есть Дух абсолютный и совершенный – Дух Святой, Дух ЭРОСА – и это значит, во-первых, что существо, по Образу и Подобию Божию сотворённое, есть существо первозданно духовное, даже если и сотворено оно во плоти, а во-вторых – что такое существо есть существо искони свято-эротическое, ибо прямое Богодухновение в человека («И создал Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни...» /Быт.2, 7/) есть внедрение в него частицы духа Божия, то есть Духа Святого и эротического, Духа освящающего Эросом.
Что творчество есть усилие именно к сущности, также не подлежит сомнению. Бог, по Образу и Подобию которого сотворён человек, есть АБСОЛЮТНАЯ СУЩНОСТЬ и совершенная монопотенциальная Воля к сущности, Воля творящая. Это означает, что уподобленность человека Богу по образу творческому есть потенция к сущностному, а в пределе – к обогащению Творения новой сущностью.
Бог, будучи АБСОЛЮТНОЙ СУЩНОСТЬЮ и совершенной монопотенциальной Волей к сущности, обладает неисчерпаемой потенцией в реализации новых тварных сущностей. Очень важно отдать себе отчёт в том, что абсолютная плодовитость Бога заключается не в способности творить из чего угодно, а в прямо противоположном – в ненадобности ничего внеположного для творческого акта. АБСОЛЮТНАЯ СУЩНОСТЬ есть источник, а совершенная монопотенциальная Воля к сущности, Божественный ЭРОС, есть залог абсолютной творческой потенции, ибо только Она – АБСОЛЮТНАЯ СУЩНОСТЬ – способна вечно черпать и восуществлять из единой себя, и только Он – Дух Божественного ЭРОСА – способен неукротимо желать этого восуществления. Поэтому ни кто и ни что кроме Бога не обладает и не может обладать абсолютной творческой потенцией. Единый Бог, и только Он, вольно и вечно творит, то есть черпает из Своего беспредельного ЧТО, которое есть ЛОГОС.
Человек же, как тварь Божия, есть сущность относительная, и потому он творчески потентен не абсолютно, а лишь в пределах тварности. Человеческое творчество есть актуализация неких потенций новой тварной сущности в Абсолюте, то есть – в несотворённом и предвечном СУЩЕМ. СУЩИЙ же есть Бог, поэтому о человеческом творчестве мы говорим, что оно есть творчество в Боге. Только в Боге человек взращивает свои творческие плоды. Делая это он восуществляет в себе Образ и Подобие, предопределённые ему Богом, частично обоживается21.
Исследуя сравнительную антропологию и ангелологию св. Григория Паламы, архимандрит Киприан (К. Э. Керн) пишет: «Ангелам не дана величайшая способность, доступная человеку, дар творческий, роднящий человека с его Творцом. ... Когда поэтому св. Григорий Палама ...поставил вопрос о богоподобии в связь с темою о творческом даре у человека, то образ Божий принял значение прорыва человека куда-то ввысь из рамок детерминированных законов природы, стремления к Творцу, давшему и ему быть творцом. ... Это не является открытием философов ХХ века, а заветом учителя Церкви ХIV столетия, который сам в свою очередь развивал мысль раннейших отцов и писателей. В Господнем замысле о человеке дарована ему возможность, даже, точнее, задание (подчёркнуто авт.) творить и создавать нечто новое. Человек должен будет дать и ответ Создавшему об осуществлении этого творческого дара»22.
Остаётся только поражаться, как мало значения придаёт современная православная Церковь этим первостепенным по духовной важности и поистине гениальным духовным прозрениям своих же собственных отцов-богословов. Ведь для человека творческое усилие духа к новой сущности есть усилие к раскрытию и исповеданию своей богоданной тварной уникальности, своей собственной сущности. Более чем рукотворные плоды его творчества, сам он есть плод творения Божия, созревающий и раскрывающийся, так сказать, со-творяющий себя в духовно-творческих усилиях. В любом из возможных видов духовного творчества человек со-творяет самого себя, отвечает Божию Замыслу, раскрывает в тварном мире идею, которую Творец имеет о нём, которую уже внедрил в него, как секрет и задание раскрытия этого секрета миру.
Бог-Творец творит вечно новое, так что всякая душа человеческая от сотворения и ради со-творения получает дар тварной единственности, незаменимости. Идея заменимости одного человека другим есть совершенно безбожная и бесчеловечная (хотя и людьми придуманная) идея, идея антиэротическая, отрицающая Любовь. Это порождение сатанического царства падшего мира, который не знает и не желает узнавать единственное Лицо человеческое, который оперирует человеками как функционирующими серийными деталями и не только холодно равнодушен к ним, как к уникальным тварным сущностям, но агрессивно унифицирует человека, отрицает его как субъекта Любви. Поэтому, вынужденный функционировать в материальном порядке падшего мира (или как теперь говорят – в системе!), человек, как сущность, неизбежно умаляет себя. Только в духовно-эротическом порядке творчества человек актуализирует внедренное в него сокровище единственности, только в Эросе творчества человек узнаёт сам себя и становится самим собой, восуществляется.
Мартин Хайдеггер, обладавший уникальной цепкостью аналитического взгляда, (многое увидевший и раскрывший, например, в глубинах языка!) но почти совершенно не обладавший религиозной интуицией, сделал вывод, что «воля к власти», которую Ницше определил как основу человеческой активности в мире, не есть последняя основа. Сквозь хаос житейской возни он разглядел, что интенция воли коренится ещё глубже. Он назвал это «волей к воле» и усмотрел в этом окончательную самодезавуацию мировой бессмыслицы: «Бес-цельность, причём принципиальная, абсолютной воли к воле есть полнота той сущности воли, которая дала о себе знать в кантовском понятии практического разума как чистой воли. … Поскольку человек таким образом задействован и поставлен волей к воле на службу себе, в его существе по необходимости задействуется тоже «воля», которой даётся полная воля к инстанции истины»22*. Пристальность рассмотрения неукоснительно вела и привела Хайдеггера к абсолютному богоданному источнику всей человеческой активности – к Эросу, неукротимой и свободной творческой воле, ни из чего не выводимой, имеющей свою основу лишь в Боге, то есть уходящей корнями за пределы умопостигаемого мира, и с мирской точки зрения мира «беспричинной», т. ск. обитающей в человеке и побуждающей его «нипочему». Хайдеггер стоял перед очевидностью образного уподобления твари Творцу, перед первоисточником самой тварной сущности человека, перед недвусмысленностью Божией Воли. Однако Бога он не видел и Воли Божией не признавал. Бог-Творец как первопричина творческой воли человека не существовал для мысли Хайдеггера и потому «воля к воле» виделась ему окончательно беспричинной, бессмысленно довлеющей человеку и бессмысленно порабощающей его («…человек задействован и поставлен волей к воле на службу себе…»). Не знающий Творца не может видеть и истинную глубину твари, он блуждает в лабиринтах “reductio ad absurdum” чистого критицизма и, бесконечно дробя определения, вынужден в конце концов удовлетвориться малоубедительной констатацией, что масло содержит в себе беспричинную волю быть масляным и что постоянная масляность есть первейшая и неусыпная хотя и вполне бессмысленная забота, ставящая масло на службу себе. Хайдеггеровская «воля к воле» и есть «масляное масло». Безбожный критицизм неизбежно совершает отречение от человека как смысла и образа, человек распадается на всё большее число бессмысленных интенций и сущностно утрачивается. Бердяев очень точно подметил: «Отречение от человека приводит к безумной пустоте понятий»22(*). Увы… там, где религиозному взгляду открывается смысл, взгляд атеистический усматривает только бессмыслицу: «Поскольку воля к  воле отрицает любую цель саму по себе и допускает лишь цели как средства для того чтобы волевым образом переиграть саму себя и создать для этой своей игры сцену действия… она вынуждена ещё себя легитимировать…изобретает себе способ говорить об “исторической задаче”»22**. Здесь у Хайдеггера происходит смешение, путаница между греховной мутацией творческой потенции в бездуховную похоть власти (подробно о похоти власти ниже), и сам;й богоданной творческой потенцией, духовно-эротической творческой волей. Похоть власти танатична, она чужда творческих энергий, она ищет наслаждения в своекорыстном доминировании над бытием, а потому всегда озабочена прикрыть это хищное алкание фикциями легитимности, то есть должна изобретать лозунги «исторических задач» и прятаться за эти лозунги, должна рядиться в заботу об общественной необходимости и общественном благе. Но духовно-эротическая воля не нуждается ни в каких легитимациях, ибо ищет не доминирования над бытием, а дания бытию, её цель – одаривание, творческое усовершенствование мира и наслаждение этим усовершенствованием, обогащение Творения новой тварной красотой, новым тварным смыслом и эротический восторг от этого обогащения.
Творя, изъявляя духовно-эротическую волю и любя в себе эту волю, то есть волея Эроса, человек восуществляет Божию идею о себе, свой идеальный Логосный образ, делает этот образ своим сущностным достоянием и достоянием всего тварного мира. Так становится человек тварным со-творцом вечного Творца. Так через богоданную волю твари к совершенствованию продолжается Творение. Ради этого сотворил Бог человека по Образу и Подобию Своему, а ещё ради того, чтобы человек мог поразиться и насладиться несказанным величием Деяний Божиих, чтобы он был в состоянии осознать и оценить грандиозность Творения, ибо только творящий узрит и оценит величие дел Творящего. То, что выдрессированному феноменологической школой взгляду Хайдеггера представлялось бессодержательной и пробавляющейся фикциями «волей к воле», есть духовно-эротическая воля к творчеству, воля к сущности. Эта воля действительно может извращаться и извращается падшестью, как и сам тварный Эрос, отемнённый Танатосом. Однако в последней глубине всякой тварности, в том числе и тварности человеческой, неотменимо дышит первоначальная Воля Творца, «дыхание жизни», эротический дух, дух творящий, восуществляющий.
Бердяев говорит, что зло преодолимо только положительной творческой силой, и это означает, что Танатос победим только Эросом, что зло отступит лишь тогда, когда человек истинно уверует в Бога, то есть поймёт, чего хочет, чего ждёт от него Бог, когда станет жить по основному и непреложному Завету Божию – завету творческому. Дав человеку творческую потенцию и свободный дух Эроса, Бог как бы сказал этим: «Делай как Я! Твори в максимум духовных сил и даров!». Эта Воля Божия есть доверие человеку. В доверии Творца заключено высшее достоинство твари. Воля Божия, чтобы человек творил, есть Воля Бога, чтобы человек любил. Духовно-эротическая воля к творчеству по Замыслу Божию была сущностью безгрешного райского человека, а для человека падшего она стала абсолютной заповедью, ориентиром и критерием восуществления. Очень долго человек не понимал этого, да и теперь ещё чаще всего не понимает, ибо заповедь эта неписанная. Нет прямой заповеди о творчестве, хотя косвенно она дана людям через Апостола Павла: «Итак, подражайте Богу, как чада возлюбленные» /Еф. 5, 1/. Нет двусмысленности в этих великих словах. Они прямо означают – Вспомните, что вы – возлюбленные Бога и любите. Через Любовь уподобитесь вы Богу-Творцу! Но ещё прежде боговдохновенных слов Павла и прежде богоотпадения мира «подражание Богу», творческое уподобление твари Творцу, заложено в самом основании сущности человеческой – в Образе и Подобии Божием.



СВОБОДА  БЕЗ  ЗЛА
(право выбора)

Свобода есть абсолютное условие творчества. Только свободно изрекает творящий свою сокровеннейшую внутреннюю правду, только свободно может он исповедать свой секрет – то сокровище тварной единственности, которое внедрил в него Бог. Исповедание своего сокровенного внутреннего мира в условиях падшести, принципиально отрицающей человека как уникальный смысл и единственное Лицо, – очень трудный, очень интимный, нередко болезненный процесс. Это ведь не что иное, как обнажение своей тварной сущности, обнаружение своего духовно-эротического что, признание в Любви. Всякое творчество есть признание в Любви.  Воля искренне и полно сделать это не может диктоваться извне. Признание в Любви, на что бы ни направлялась духовно-эротическая воля, может побуждаться только внутренней свободой творящего. Такую свободную духовно-эротическую волю мы называем творческой инициативой.
Свобода Бога безгранична. Она адекватна Его Всемогуществу, то есть Его силе рассекать мэоническую омнипотенциальность, актуализировать светлые потенции мэонической свободы, давая им бытие в Свете своём, и сковывать потенции тёмные, оттесняя с путей своих ничтоженье. Зн;ком этой безграничной и всемогущей свободы Бога, символом  знания тайн мэона и владения ими, является в Творении древо познания зла.
Свобода же человека не безгранична. Она адекватна его тварным силам и его центральной роли в тварном космосе. Волею Божией человеку была дана свобода, подобная по образу свободе Божией, то есть монопотенциальная свобода к сущности, не ведавшая ничтожащих волений. Однако человеком, – его наивностью и свободой, – злоупотребил сатана. Именно зло-употребил, ибо уже знал зло, уже был им отравлен, когда предлагал людям плоды ядовитого древа, на которое самим Богом был наложен запрет. Для человека здесь не было сознательного выбора между добром и злом. Неверно представление, что райский человек прельстился злом и намеренно избрал его. В момент искушения сатаной человек ещё не ведал зла, потому и доверился сатаническому обману. Вот почему в глубочайшем духовном аспекте грехопадение раскрывается прежде всего не как сознательное ослушание Бога (хотя было и ослушание!) и, тем более, не как обдуманное предпочтение зла, но как драма поруганного доверия – доверия Бога человеку и доверия человека сатане.
Право выбора органически присуще свободе. Более того, без осуществлённого права выбора свобода вообще не может себя актуализировать. Коллапс мэонической «свободы» именно с тем и связан, что омнипотенциальности, то есть универсуму возможностей, недостаёт решительной и решающей определённости избрания. Мэоническое небытие – если попытаться образно определить состояние омнипотенциальности – неразрешимо томится по монопотенциальности, безысходно страждет бессилием сделать выбор между Эросом и Танатосом. Из-за роковой невозможности осуществить в самой себе выбор омнипотенциальная свобода сущностно не есть, и всё окутанное аурой омнипотенциальности обречено не-быть ни в каком сущностном смысле.
Монопотенциальная же свобода способна осуществлять природное ей право выбора, направленно прилагать духовно-эротическую волю, то есть избирать среди сущностей, предпочитать один путь сущностного развития другому. Это и есть свобода Бога. Он избирает не между ЧТО и НИЧТО, не между добром и злом, а между различными путями Блага. Само Творение в мистерии своего возникновения было и остаётся свободным выбором Богом из всеблагой Логосной беспредельности того, чему Он затем повелевает явиться в тварность, чему постановляет «Быть!».
Именно эта свобода и была через Образ и Подобие Божие передана человеку. Зла человек не знал. Оно не было дано ему в Образе и Подобии, не содержалось в присущей ему свободе, ибо и она была частью Образа и Подобия Божия. Человек знал только Творение, бывшее Раем, и только Всеблагого Бога, как ближайшего и любящего. Дана была человеку райская жизнь, и дан был от Бога запрет, который нельзя было нарушать под страхом смерти. Но ни страха, ни смерти райский человек ещё не знал, ибо был сотворён бессмертным (без смерти). Зато он знал Бога, как Отца, как высшее, благое и неизмеримо более совершенное над собой. Знал и любил.




ИСКУШЕНИЕ

Не злом прельстил сатана райского человека. На посул прямого зла никак не откликнулась бы душа, зла не ведавшая и никакой нужды в нём не питавшая. Всю пропасть грядущего зла: овремененье мира, и что такое время; вхождение страданий и смерти, и что такое страдание и смерть; утерю Рая и Бога, как ближайшего и непосредственно присутствующего, и что это такое – жизнь без Рая и вдали от Бога, – всё это скрыл сатана от неискушенного и доверчивого человека. Именно скрыл, потому что сам уже знал всё это каким-то безвестным нам образом. Ведь чтобы замыслить такое против Бога и его Творения, то есть, попросту говоря, осатанеть, нужно уже иметь в себе зло, уже знать, что таит в себе яд плодов древа познания. Как и почему совершилось падение ангела, о том молчит Библия, и мы не рискуем строить об этом догадок. Если Всеведущий Бог не пожелал в Слове Своём открыть человечеству тайну падшего ангела, значит есть на то Божие решение, в Премудрость которого мы веруем, как веруем и в то, что не случайно и не по собственной черной воле произросло в Раю древо познания зла.
Итак, злым был умысел сатаны, но человека он прельщал злом скрытым, для человека неявным. Соблазнительной наружностью прельщения был призрак «большего блага», смутный фантазм некоего «более высокого качества», «более совершенной сущности». До того, как человек нарушил Божий запрет, его свободой злоупотребил враг человеческий и противник Бога... злоупотребил сатанически тонко. Предлагая Еве плоды с древа познания, змий сказал: «...в день, в который вы вкусите от них, откроются глаза ваши, и вы будете, как боги, знающие добро и зло» /Быт.3, 5/. Так излагается соблазнение Евы в русском переводе Библии. Русская версия Торы интерпретирует этот момент так: «...в день, в который поедите от него (от древа познания – уточн. авт.), откроются глаза ваши, и вы будете, как великие, знающие добро и зло» /Бырейшит, 3, 5/23. По нашему мнению, приведенные отрывки точней трактуют существо этого рокового события, чем, например, итальянский первод Библии, дающий следующее описание: «...в день, когда вы поедите, откроются глаза ваши, и станете, как Бог, знатоками добра и зла» /Gen. 3, 5/24. Мы думаем, что в час тёмного своего умышления сатана не рискнул бы искушать человека прямым равенством с Создателем. Но он посулил человеку некую неопределённую «божественность» («будете, как боги»), некое новое величие («будете, как великие»). Конечно соблазн человеко-божия, а равно и нарушенный Божий запрет, остаются и до конца времён останутся на человеке, останутся даже не как вина, а как рана, ибо Крестная Жертва Иисуса Христа уже искупила человечность от её ветхой вины. Но мы хотим сказать, что в час грехопадения душа человеческая провоцировалась и свобода его искушалась не грубо завистливым помыслом о прямом богоравенстве, а наивной верой в возможность какого-то нового высшего качества человечности, какого-то самочинного усовершенствования той тварной первозданности, которую дал человеку Бог. Мы думаем, что прямой посул стать равными Богу отпугнул и отрезвил бы первых людей, ибо они знали своего Бога, знали как ближайшего и любящего, сами любили Его и не посягнули бы на столь дерзкое равенство. С. Булгаков по-своему указывает на это: «Змей прельщал прародителей возможностью стать к а к  б о г и, т.е. завлекал их на путь притязательной себялюбивой множественности, возбуждал желание каждому стать  б о г о м, будучи тварью, иметь всё для себя, как бы от себя. Змей не обещал им стать на самом деле богами, ибо вещему их сознанию, питавшемуся живым общением с Богом, было ясно, что Бог – един; поэтому он звал их стать “как боги”»25. То, чем сатана прельщал человека и на что человек польстился, было и остаётся тяжелым грехом, претензией на человекобожие, надменным (даже если и наивным) упованием, что человек может сделать себя лучше, чем его сотворил Бог, что он хоть в какой-то мере  может быть «богом» самому себе. Эта страшная рана зияет и до конца времён будет зиять на душе и плоти человечества, даже если вина и искуплена Христом-Спасителем.