О кличках

В моей родной Ивановке у большинства мужчин были клички. Как они появлялись и какие закономерности лежали в основе этого процесса точно сказать не могу. Но между самим человеком и его кличкой определенно существовала какая-то невидимая связь, уж больно точно она передавала его характер. Кстати, они имели и существенный практический смысл. Дело в том, что у нас в селе излюбленными были четыре мужских имени – Георгий, Авраам, Константин и Феодор. В толпе на имя Авраам, например, могли откликнуться сразу несколько человек. А клички никогда не повторялись, они лишь изредка передавались по наследству сыновьям.
Привилегия назначать клички принадлежала избранным. Как правило, это были острословы и юмористы, наделенные большим багажом житейской мудрости. Эти качества, переплетаясь с особенностями национального сознания наших понтийских греков и колоритом быта, делали их, не будет преувеличением сказать, самобытными и гениальными представителями народной сатиры и юмора. Жители села прекрасно знали, что попадаться на их острый язык не стоит. Те же, кто еще не успел усвоить эту истину, или же не осведомленные в ней приезжие, такую ошибку совершали, но никогда не повторяли. Взяв такого человека в оборот, ивановские сатирики за считанные минуты могли довести его до такого состояния умопомрачения, что тот начинал теряться в пространстве и времени. Бывало и такое, что в соседних селах появлялись смельчаки, бросавшие вызов ивановским юмористам. Участь их, как правило, была незавидной - словесная дуэль заканчивалась «избиением младенцев».
Кличка моего отца была Шодули, нашего соседа – Комохти, дальше по улице были Апрашка, Лулуца, Петрогли, Лочо, Карамишо… И, поскольку в Ивановке был жесткий патриархат и жены считались неким довеском к мужьям, то они тоже носили их клички, но переделанные на женский лад. Это что-то типа английского «миссис». Соответственно этому моя мать была Шодулина, жена соседа - Комохтина, дальше Апрашкава, Лулуцава, Лочава, Карамишина и пр. Многих в селе только по кличкам и называли, однако произносить ее дозволялось далеко не всем, а только соответствующим рангу и статусу личностям.
Мой старший брат Авраам по всем признакам должен был унаследовать кличку нашего отца. В отличие от нас с Ваней, он был таким же альтруистом и холериком, но гораздо более концентрированным. Однако в последний момент ему дали кличку Джумбер, которая почему-то быстро прижилась. Кто такой Джумбер я понятия не имею, но это слово навевает представления о добром молодце на коне с винтовкой в руках и кинжалом на поясе, стоящем на высокой скале и обозревающем лежащие внизу просторы. Почему на скале? Да бог его знает! Стоит себе и стоит, никому не мешает. За наследование же клички нашего соседа между его четырьмя сыновьями – Фетико, Ёрикой, Поли и Стофором, развернулась нешуточная борьба. В итоге кличка Комохти досталась самому младшему, Стофору. Хотя, по моему мнению, безграничную флегму своего отца, которая впоследствии стала причиной целого ряда легендарных приключений, больше всех унаследовал Ёрика. Каких приключений, спрашиваете? Ну, например, как-то он потерял трактор (трактористом был). Долго искал. Стеснялся спросить, не так поняли бы. Искал-искал… Пока кто-то не сообщил, что его трактор уже который день как сиротинушка стоит в чужом дворе на другом конце поселка. Почему-почему! Да потому что Ёрика привез им дров и выпил «слегка».
Надо сказать, что если кому-то данная ему кличка не нравилась, он должен был приложить титанические усилия, чтобы как можно быстрее избавиться от нее – грозиться зарезать, вызывать на дуэль, застрелить и пр. Но чаще это не помогало, даже наоборот, намертво клеило ему это прозвище, делая его некой словесной татуировкой на всю жизнь.
Клички были и у ивановских детей. Например, четырьмя классами старше в нашей школе учился небольшого роста скуластый паренек. Коренастый такой, крепкий, шустрый. И была у него кличка Швило, которая очень соответствовала ему, но он почему-то не любил ее. И как-то гуляя во дворе школы во время перемены, мне тоже захотелось обозвать его. Он предупредил, чтобы я этого больше не делал. Зря он это сказал. Отбежав в сторону, я стал оттуда дразнить его: «Шви-ло, шви-ло, шви-ло…». Он бросился за мной. В это время зазвенел звонок на урок, но это его не остановило, и он продолжил преследовать меня. Отчаянно работая ногами, я одновременно призывал его к благоразумию, красочно описывая страшные перспективы наказания в случае его опоздания на урок. Не помогло. Догнал. Врезал. Лично мне разонравилась его кличка.
В моем классе у всех ребят тоже были клички. У Ёрики в начальных классах была кличка Лоло, потом Гево, у Стофора - Циклоп, у моего покойного двоюродного брата – Гурам, хотя его имя было Авраам, у Калиника – Рижа, потому что он был единственно светловолосым в селе. Нет-нет, все правильно, не «Рыжа», а именно «Рижа», поскольку понтийцы не могут выговорить букву «ы», поэтому вместо слова «мышцы», например, говорили «мишци». У меня самого какая была, спрашиваете? Да так себе… Фускором звали… Неудачно, согласитесь!
Кстати, сам процесс формирования кличек протекал не хаотично, а постоянно эволюционировал. Если, например, в старые добрые времена в Ивановке были популярны брутальные клички типа Мочо, Тата, Закар, Хонга, то позже перешли на более элегантные Пилдушка, Ютка, Фукич, Шанти, а в легендарных 90-х востребованными стали клички нежно-ласкательного звучания - Зайчик, Поросёнок, Таракан, Петя, Комар…
Нам, детям, обращаться к старшим по кличкам категорически воспрещалось. Но проблема была в том, что зачастую мы тоже привыкали к ним и настоящих имен их обладателей даже и не знали. И это нередко играло с нами злую шутку. Расскажу про один такой случай, происшедший лично со мной.
В Ивановке был свой почтальон, которого все звали Занга. Небольшого роста такой, смуглый, сухощавый. Сколько помню его, постоянно курил папиросы «Прима». Он со своей гнедой клячей, так же, как и дядя Макар, шофер нашего сельского, еле живого, молоковоза, были своеобразными визитными карточками Ивановки. Дядя Занга раз или два в неделю верхом на лошади ездил в соседнее село, где было почтовое отделение, и привозил нам почту – газеты, журналы, письма, посылки. Его приход я ждал с нетерпением, особенно когда должен был получить детские журналы. В младших классах выписывал «Веселые картинки», потом «Мурзилку», а позже – «Пионер». Если, конечно, родители давали на это деньги. Годовая подписка на «Мурзилку», если я не ошибаюсь, стоила руб двадцать, на «Пионер» - около трех рублей. Выписывали еще газеты - «Правду» и «Зарю Востока», в правлении заставляли. Дома их никто не читал, зато в хозяйстве, особенно в одном заведении за домом, они были незаменимыми.
Но больше всего радовался, когда нам приходили посылки, хотя такие события происходили не так часто. Как правило, посылки нам присылала сестра, жившая тогда в городе Орджоникидзе, ныне Владикавказ. Присылала тетради, альбомы, карандаши, ручки, конфеты. В то время особо ценились т. н. «московские» тетради, очень изящные, с плотной глянцевой бумагой и четкими линиями, в отличие от привычных серых и матовых. Обладатель таких тетрадей в школе автоматически считался крутым.
О том, что нам была выслана посылка, мы заранее знать не могли, поскольку в те времена не было связи. Вернее была, но легче было докричаться через Кавказские горы, чем дозвониться. Поэтому такие события были сюрпризом, от которого я, как говорится, «мочился кипятком» от радости.
Но посылки дядя Занга не разносил, за ними надо было сходить к нему домой. Так вот, в один прекрасный день он нам принес такую радостную весть. Моему ликованию не было предела. Не успел он обойти село, как я уже был около его дома. Стою на улице и кричу:
- Дядя Занга!!!
В ответ – молчание.
- Дядя Занга, ой, дядя Занга!!!
Опять тишина. Страсть завладеть посылкой была настолько сильной, что отступать в тот день в мои планы не входило. Сделав глубокий вдох, я выпустил из своих легких такие децибелы, будто Янгули, наш зубной врач из соседнего села, вцепился клещами в мой гнилой зуб и начал его выдергивать:
- Дядя Занга, ой, дядя Занга!!! Ого име о Феткас ти Варварас ке ти Алекси, эрфа на перо тин посилка мас!!! (я Федя, Варвары и Алексия сын, пришел за посылкой, отдай ее!".
Никаких телодвижений со стороны дома не последовало, что начало меня огорчать. И я решил перейти, как гоаворится, от слов к делу. Калитку во двор я открыть не смог. Решил перелезть через нее. И в тот момент, когда я уже был наверху, услышал над головой явно недовольный голос дяди Занги:
- Дева хаф ападакес! Еси эенесезме ке Занга лесме?! (Уйди с глаз долой! Что, ты меня родил, чтобы Зангой называть?!).
Подняв кверху глаза, я увидел дядю Зангу с перекошенным от злости лицом, который смотрел на меня с балкона явно недружелюбным взглядом.
- Кяр таи Занга, и манам ипеме, до ерфен эмас посилкан ке ипеме на паго перато (Дядя Занга, мама сказала, что нам пришла посылка и чтобы я пошел забрал ее).
Пригрозив пальцем, дядя Занга, уже часто дыша, гневно произнес:
- Терен, шкил кутав, мефтасме ке кативено ка!!! (Смотри, щенок, не заставляй меня спускаться вниз!!!).
- До эпика, таи Занга?! (А что я такого сделал, дядя Занга?!).
Тот, выпучив глаза, сделал резкий наклон вперед, будто собрался схватить что-то, чтобы бросить в меня. Ничего не найдя, он стал спускаться вниз. Тот факт, что он был в одних носках, мне показался прогностически неблагоприятным. Спустившись, он по пути схватил стоящую у стены лопату. Увидев это, я спрыгнул с забора и в считанные секунды превратился в геометрическую точку.
Минуты через четыре я уже был дома, хотя между нашими домами было не менее километра. Пришел заплаканным. Услышав мою историю, мать с братом загадочно захихикали. Мои мольбы к брату сходить за посылкой, увы, услышаны не были. И я смирился с тем, что мне предстоит бессонная ночь наедине с мыслями о содержимом посылки.
Посылку забрали на следующий день. Ее содержимое сполна возместило мне страдания предыдущего дня.
Да, чуть не забыл. А дядю Зангу-то, оказалось, звали дядя Яне (Иван). Нет бы ребенка вовремя предупредить…
 
 На фото слева направо: Папуниди Иван (Занга), Исхнопуло Павел (Закар) и Топузиди Георгий (Мочо)