Полонянка. Глава13. Тревоги

Заохала, завыла, запричитала Айша, увидев, как вносят джигиты Есима в дом. Гневно посмотрела на вихрем ворвавшуюся Дуню:

- Что делает в моём доме эта блудница? Неужели даже оплакать мужа мне спокойно не дадут?

- Погоди оплакивать, он ещё тебя переживёт, - пообещала Дуня, осматривая Есима.

Тряпки запеклись бурой грязью на ранах бая. Трудное, хриплое дыхание и сильный жар испугали Евдокею не на шутку, но она старалась ничем не выдавать свои переживания.

- Двое должны поехать в Оренбург за доктором, - сказала она, вопросительно глядя на воинов Есима, - Я знаю, что вы много дней были в пути. Но раненому нужна помощь доктора.

- Мы поедем. Где его искать? – с готовностью отозвался один из джигитов, хотя лицо его выражало смертельную усталость.

- Я дам адрес. Идёмте, - направилась она к выходу, не обращая внимания на проклятия и брань Айши, возмущавшейся самоуправством Дуни и её решением пригласить русского врача.

Отправив гонцов к доктору Штифелю, она потребовала ответа от одного из воинов:

- Что случилось, рассказывайте подробно! – перед лицом беды в ней появилась жёсткость и властность, которую сразу почувствовали джигиты.

Не скрывая ни одной мелочи, ни одного слова, передали они весь разговор Есима с нападавшими. Рассказали и о суде биев, о том, в чём обвиняли бая, как оправдался он перед судьями.

Карим всё время беспокойно крутился возле Дуни и явно хотел что-то сказать ей. Выждав удобную минуту, туркмен шепнул:

- Кардас! Я тревожусь за жизнь бая. Не доверяю я Айше.

Дуня тоже не доверяла, но как обезопасить Есима, пока не знала. Пока вместе с Кадишой дежурили они у его постели и молили Господа о его жизни.

Наконец прибыл доктор. Решительно отодвинув в сторону непрестанно скандалившую Айшу, Дуня провела врача к Есиму.

Внимательно осмотрев раненого, доктор сказал:

- Требуется хирургическое вмешательство. Но мне нужны помощники. Сможет ли кто-нибудь ассистировать мне, не падая в обморок и не устраивая истерик?

- Я помогу! – вызвалась Дуня.

- Да, но в такой обстановке…, - с сомнением взглянул он на Айшу.

- Его можно перенести в наш домик, - вопросительно посмотрела на доктора Кадиша.

- Да, будьте любезны! – согласился доктор.

Кадиша повернулась к Айше, ни слова не понявшей из разговора женщин с врачом:

- Есим очень плох, скоро его раны начнут дурно пахнуть, а он будет кричать от боли и бреда. За ним нужен постоянный уход. Я хотела бы уберечь тебя от беспокойства и от ночных дежурств. Ведь ты благородного рода, тебе ли выполнять работу служанки? А я простая казачка, мне не привыкать прислуживать. Позволишь ли ты перенести Есима в мой дом?

Скрипнула зубами от злобы Айша, но перспектива бессонных ночей её не радовала. Не привыкла она беспокоиться о ком-то, кроме себя.

- Ну, если ты сама берёшься ухаживать за ним, то, конечно, позволю.

Кадиша сделала знак джигитам, и Есима перенесли в её дом. Посмеялась бы Дуня, как дипломатично обвели байшу вокруг пальца, да слишком велика была её тревога.

В доме Кадиши доктор попросил чистый передник, расставил масляные светильники для лучшего освещения, тщательно вымыл с мылом руки. Сначала обработал рану на голове, аккуратно отмочив присохшие тряпки и срезав ножницами волос. Травма оказалась не так страшна, как он опасался – мозг как будто не пострадал, а кость и кожа со временем заживут.

Вычистил он и огнестрельную рану на руке. Именно она и вызывала наибольшие страдания бая. Но целебные мази и фиксирование руки в деревянном лубке должны были унять боль и не допускать гниения, а травяные отвары и микстуры снять жар и успокоить бред.

В своё время доктор Штифель, ещё начинающий врач, служил на Кавказе, лечил раны солдат и казаков, полученные в боях с мюридами имама Кази-Муллы. И опыт у доктора в этом был огромный, поэтому за жизнь Есимбая он уже не беспокоился.

Наложенные мази подействовали, и после отъезда врача Есим впервые за несколько дней спокойно уснул.

Много тревожных дней и ночей прошло с того дня, и всё время самоотверженно ухаживали за раненым женщины. Иногда наведывалась Айша, лицемерно причитала, вызывая досаду у Дуни, и, недолго побыв у постели мужа, убиралась восвояси.

А Евдокея сидела рядом с Есимом, вслушивалась в его бред, отирала пот с его лица. Непонятная ей нежность охватывала порой девушку. Словно бы родной человек страдал рядом. И хотелось защитить его, уберечь от боли, отдать ему что-то, а что – Дуня и сама не знала, чтобы только облегчить его муки.

Воевал Есим в бреду, звал кого-то в бой. Сетовал на чьё-то предательство, горевал о погибших братьях. Часто спрашивал кого-то, кто он и какого он рода-племени. Иногда открывал глаза и, не замечая никого, пристально всматривался в неведомую, ему одному понятную, даль, словно пытался что-то разглядеть или вспомнить. И не сумев, с досадой снова смеживал веки.

Но однажды, протирая лицо мученика влажным платком, почувствовала она на своей руке несмелый поцелуй, а следом за ним тихо сказанное «рахмет» и благодарный взгляд замутненных страданием глаз.

Шло время, пришёл февраль, последний предвесенний месяц, принёсший жестокие ветры и бураны. Скот на пастбищах, уже порядком объеденных, стал страдать от бескормицы – достать траву становилось всё труднее.

На новые участки выгоняли сначала коней, которые объедали макушки трав и разбивали снег. Следом выпускали коров, которые жевали середину стеблей, а напоследок овец и коз, выбивавших прикорневую часть трав. Но бураны мели непрестанно, забивая пастбища высокими сугробами, жёсткими, словно камень.

Всё чаще слышала Дуня от встревоженных аульчан слово «джут» - страшное бедствие, когда от бескормицы погибали отары и стада степняков, когда богатый вчера человек становился нищим, а бедным грозила голодная смерть.

Продолжение следует...