Полонянка. Глава17. Соперницы

Время действия - 1861 год; Киргиз-кайсаки - прежнее название казахов.

На Масленой неделе Дуня отправилась в Оренбург. Сопровождавшие её джигиты остались на постоялом дворе, а Евдокея, набрав подарков, двинулась в родную станицу.

Сани только подъехали к куреню Фёдора, а уж матушка навстречу ей выбежала. Сжалось сердце Евдокеи, когда увидела она, как сильно та постарела.

- Мамынька, родная! – кинулась к ней Дуня, обняла худенькое иссохшее тело.

Всего полгода прошло, а дородная цветущая казачка превратилась в дряхлую старушку с выцветшими глазами. И не мудрено, столько бед свалилось на неё! Потеряла мужа и любимую дочь, перестала быть хозяйкой в собственном доме. Жить, выглядывая из-под руки Аглаиды, - дело нелёгкое. Всё по-своему закрутила своенравная невестка.

А уж когда известно стало, что отпускал киргизец Дуню из полона, да Павел с женушкой ей от ворот поворот дали, совсем жизни не стало. В слезах сокрушалась казачка о дочери, а Аглая поедом её за это ела. Хорошо, Фёдор забрал мать к себе. Жила, Богу молилась о детях. Сколько счастья-то было, когда Федюнька в Оренбурге Дуню встретил! Радовалась, что не в лихой доле дочь живёт, а в довольстве. Хоть и киргизец муж, да не злой, видать, человек.

Только забежали внучата с криком: «Там Дуня едет!», как трепыхнулось сердце в груди воробышком, рванулось к кровинушке родной. Совсем взрослой стала дочь. Не девчушка, которую выкрали разбойники, а самостоятельная женщина. И вроде ещё краше стала. Значит, не плохо живётся ей.

Засуетилась невестка, накрывая на стол угощения. Скоро набежали соседи и знакомые, обнимали Дунюшку, дивились, как удалось ей вернуться из полона. Спрашивали, навсегда ли приехала. Рассказывали станичные новости, расспрашивали её о жизни.

С каким наслаждением Дуня разломила ломоть русского хлеба, высокого, ароматного. Нужно бы печь такой хлеб в ауле, что же ей мешает? Только захватить из станицы хмелевую закваску. А уж стопка дымящихся блинчиков на столе, политых маслом, привела её в восторг. Вот, сковороду тоже нужно прихватить из города. В казахскую печь вмазан казан с округлым дном, в котором блинов не испечёшь. Но это дело поправимо!

Радостно говорили, смеялись, играли песни – весёлые и печальные. Вспомнили батюшку, помянули его стопкой хлебного вина.

Хорошо в родной станице! Вот бы Есима привезти сюда, показать, как весело умеют гулять казаки, как они живут, как обустроено хозяйство в станице. Может быть, что-то можно сделать так же и в степи.

Прощались – обнимали, спрашивали:

- Когда же, Дунюшка, ты снова приедешь к нам?

- Не скоро, родные мои. Скоро распутица начнётся, а потом аул откочует далеко в степь. Осенью ждите, когда на зимовку вернёмся.

Довольная и счастливая возвращалась Евдокея в аул. И наградой был для неё радостный взгляд встречающего её Есима.

На следующий день в дом Кадиши вошла Айша. Не дожидаясь приглашения, прошла на почётное место и уселась, расправив вокруг себя подол нарядного платья.

Кадиша, удивлённая такой бесцеремонностью, однако, сделала вид, что ничего не произошло:

- С добром ты пришла, Айша – прямо к чаю. Сейчас пить будем!

У казахов есть поверье, что к началу чаепития приходит тот, кто идёт с миром, а к окончанию – тот, кто держит зло на хозяев. Кадиша не собиралась чаёвничать, но в казане кипела вода, а в углях был прикопан заварочный чайник. Жену бая по обычаю следовало угощать, так почему бы не сделать вид, что к угощению та попала случайно!

Дунюшка, втихомолку посмеиваясь, расстелила дастархан. Как же здорово Кадиша обводит вокруг пальца надменную байшу!

- Какие заботы привели тебя в наш скромный дом? – отпив немного чая из маленькой пиалы, спросила Кадиша.


Айша, манерно оттопырив мизинец, взяла из вазочки несколько урючин, утопила их в чае, не спеша насыпала тары*, помешала ложечкой.

- Хотела попросить тебя об одолжении, - наконец, сказала она, - скоро родится мой сын, так чтобы ты принимала его.

Острым хищным взглядом из-под прикрытых век глянула она на Дуню. А у той закаменело всё в груди, но улыбка с лица не сошла. Не должна видеть Айша, что творится в душе у девушки. Нельзя дать ей злорадствовать. Спокойным, непроницаемым взглядом смотрела она на соперницу.

- Хорошую весть принесла ты в мой дом, Айша, и большую честь оказываешь. Когда же ждать наследника? – любезно щебетала Кадиша.

- В конце лета, - мурлыкала Айша.

Разочарована она была. Не этого она ожидала. Так хотелась, чтобы задрожали губы у этой гордячки, а на синих глазах появились слёзы. Но она как замороженная, словно и не задета совсем. Вот уж истинно говорят – глаза-льдинки. Может, и сердце такое же?

Выпив чаю, Айша величественно удалилась, взяв из рук Кадиши преподнесённый ей за радостную весть отрез китайского шёлка. Кадиша любезно улыбалась ей и желала здоровья, а убедившись, что байша ушла, сказала Дуне:

- Не думай об этом. Всё в руках Господа. Если он это попускает, значит, так нужно.

Вечером, когда женщины потушили светильник и улеглись в свои постели, Дуня завела разговор. Тихонько сопела на своей постели Амина, и можно было не опасаться, что она услышит то, что ей пока слышать рано.

- Послушай, Кадиша, ты любила своего мужа? – спросила Дуня.

Помолчала Кадиша, хмыкнула:

- Когда в жёны взял он меня – не думалось даже о том. А когда в станице девушек замуж отдают, разве думают они об этом? За кого родители сосватали, за того и идут. Стерпится – слюбится. Так и у меня было. Потом привыкла, дети появились. По-своему полюбила его.

- А как ты терпела-то, что у него ещё жены есть? – осторожно поинтересовалась Дуня.

- Обидно бывало, не без того. Потому и не ладят меж собой жёны у баев. И у детей от разных жён тоже согласие редко бывает. Соперничают, высмеивают друг друга.

- И ты не ладила с другими жёнами?

- Казака к юбке не привяжешь. Степняка тоже. По закону должен он свои ночи меж всеми жёнами делить. Так что же сделаешь! Я с другими жёнами не лаялась, и не пакостила им никогда. Детей его всех привечала. Может быть, потому Есим сейчас и относится ко мне с теплотой, что я его от родных ребятишек не отличала.

Помолчала Дунюшка.

- А ты не о том думай, с кем муж ложе делит, а о том, кто в душе у него, - сказала Кадиша, - У Есима в душе, похоже, одна царица – это ты.

Залилась краской Дунюшка, хорошо в темноте не видно. Молчит. Боится чувства свои голосом выдать.

- Айша, конечно, будет злобиться. Ей не муж нужен. Она боится власть потерять. У неё дети не живут, стать матерью наследника она никак не может. Если ты родишь сына, то станешь главнее её.

Засмеялась про себя Дуня: Кадиша говорила так, словно всё уже решено. А разве нет? Разве глаза и руки Есима не сказали ей об этом? Разве она сама не решила в душе это? Язык-то всё выдал брату.

- В ауле все будут только рады, если ты возьмёшь верх над ней, - продолжала Кадиша, - А у тебя хватит разумения управлять людьми мудро и справедливо. Бай-то не всегда в ауле бывает.

- Как и у казаков, - счастливо засмеялась Дуня.

- Пойдёшь за него? – осторожно спросила Кадиша.

- Пойду, - и спрятала лицо в подушку.

Продолжение следует...
__________

* Тары – особым образом обжаренное и облущенное в ступе просо. Кладется в чай для придания особого аромата и вкуса, а после того, как чай выпит, распаренное просо смешивают с маслом и едят.