Пазлы 14

- Только тут понимаешь как мало надо для счатья! Всё, что до этого хотел... ***та такая.
Саня думал о "бане". За несколько дней, что он провел в камере, у него редко было настроение выше панического уныния. Участок, менты, "собачник", шмон, карантин -
сотня унизительных ритуалов по превращению гражданина в изгоя. Это осознание обрушилось на него стремительно и сильно его обескуражило. Соприкосновение с государством в корне меняет представление о мире, в котором живешь. Цивилизация оказалась лишь витриной для подлинной первобытной реальности. Ты чем-то или кем-то был, а стал ничем  в одночасье и для большинства людей - это шок.
Вот ты благодушно разъезжаешь на велосипеде вдоль красивой набережной, водишь машину и злишься на пробки, переходишь дорогу не в том месте, флиртуешь с девушками, спешишь на работу или на свидание... и тут - бах! Ты успел. А если схватили, скрутили и посадили, то уже не отпустят пока не выжмут из тебя все соки, потому что система не ошибается.
Невинных не бывает - все грешны. Следователи, опера, прокуроры получают за это деньги и погоны - все они связаны нерушимыми нитками взаимовыручки. Взяли - значит сиди, даже если ты просто проходил мимо. Теперь ты больше не гражданин своей страны, ты - винтик в заведенном давно механизме, в котором они тоже лишь шестерёнки со своими функциями.
И всё существует лишь для одной цели - поддерживать бесперебойность работы этих часов. Главное, чтобы двигалось, а жерновам просто необходимо топливо из живых людей. Ты не важен. Тебя нет.
Саня пока не очень понимал кто он теперь и где он теперь, не понимал зачем он здесь. Блуждающий тусклый взгляд время от времени падал в бездну, переставая замечать формы. Мысленно, он был там - в отсеченном мире, который теперь выглядел как фантазия, как просмотренный вчера фильм. А как там моя девушка? Любит? Дождётся? А как родители? Перенесут? Когда-нибудь ведь этот кошмар закончится. Это недоразумение, эта ошибка, глюк! Это всё не может быть правдой - это сон!
Андрей превращался в циника. Он смотрел на ментальный тупик, в котором оказался Саня с интересом исследователя. Да и как передашь другому это интимное осознание, что никакой это не тупик, а просто разгулявшееся воображение наподобии капризной злости ребёнка, "несправедливо" поставленного в угол. Никакие слова не помогут не чувствовать боли, даже если она лишь кажется. Ведь "я" - это всё, что я знал, всё, чем был и что у меня было. "Я" - это люди, которых любил, это отношения, которые были, это парки, по которым привык гулять, друзья, с которыми дружил - всё это и есть я. Когда это отбирают, то кажется, что меня не осталось, меня больше нет. Ничего больше не будет. Больше ничего не важно. Болит.
Ну за что, Господи? Ты говорил, что не даёшь ноши, больше, чем могу унести, так зачем же ты так безжалостно отобрал у меня мою ношу?
- Может быть, - это нам урок? - Андрей попробовал отвлечь Саню от мыслей.
- Чтобы что?
- Может быть не в том смысл, чтобы всегда было хорошо. Может быть, из слабого надо стать сильным. Возможно, что ты боялся и потеряешь страх. Кто знает, может быть это не наказание, а Милость...
- Хороша Милость! Это боль. Наказание. Я всё делал не так. Я жил не так. Когда это закончится?
- Никогда, - философски заметил Андрей, - это будет продолжаться пока мы сами будем это прождолжать.
Саня не понял и замолчал, уходя в себя.
Щель между мирами в моменте осознания. Это пространство между двумя мыслями. Но для этого надо лишь отпустить свою боль. Просто за неё не держаться.
Саня вцепился в свою боль мертвой хваткой как за последнее, что у него осталось от старой жизни. Без неё его нет. Он не спал. Он почти не ел. Как вы можете здесь жить?Что это вообще всё такое!
- Как что - хряпа!
- И как это можно есть?
- Вот так, - Андрей продемонстрировал.
Саня поморщился. Андрей посмотрел в тарелку с сомнением. Да нет - всё нормально. Хряпа как хряпа. Подожди недельку и тебе тоже будет вкусно. Человек, лишенный излишеств становится всё менее притязательным. Меньше факторов должно совпасть для улыбки на его лице.
Саня научился улыбаться на третий день. Андрей хорошо помнил свою первую улыбку в "Крестах" - это произошло на второй день заточения от какой-то шутки.
И вот этот день озарения  и открытия резервуара внутреннего счастья настал и для Сани. Это случилось в банный день, когда горячий душ обещал несколько минут радости.
- Только тут понимаешь как мало надо для счатья! Всё, что до этого хотел... ***та такая.
Неужели, прошел год? - думал Андрей. Эта мысль почему-то изумляла.
Таджика унесли на одеяле, на котором он чуть не умер, как оказалось, от обыкновенного запора. Но из их жизни он-таки ушел, а его место занял Саня. Для него месяц до суда казался невообразимой бесконечностью.
И он надеется, что его отпустят. О, этот мир открытий чудных! Чужая боль не ощущается собственным сердцем, поэтому улыбаешься, созерцая её пустотность. А чужое сердце не поймёт твоей улыбки. Она кажется жестокой.
- Она напишет, - успокаивал Саню Андрей.
Хотя, не факт, - думал уже про себя. Ага, напишет, скажет, что любит и ждёт и будет ждать до старости, чтобы умереть в один день...
Эта глыба однажды отвалится, когда потеряешь веру во внешний мир и обретешь, наконец, опрору во внутреннем. А потом сольёшь их в один единственный мир, где нет ни внутреннего, ни внешнего - лишь неперрывный потом самоосознавания...
Саня поверил блефу Андрея и успокоился. Андрей поверил своему внутреннему блефу и тоже успокоился. Всё идёт своим чередом. Как бы ни было - будет ТАК.
- Бля! Опять я проснулся и снова в этой жопе... - это Саня уже на следующее утро. Он пробовал взять книгу, но увидел лишь иероглифы без смысла. Всё было плохо, а Андрею снилась "серебряная пыль" или "небесная перхоть", падающая с высот... А тут ему с утра опять навязывают какую-то "жопу". Трудно противостоять давлению внешнего мира, превращающего "серебро Господа" в жопу.
Ну да, опять хряпа. Ну и что. Хряпу легко готовить. Надо всего лишь топором искромсать кочан капусты, так же порубить одну нечищенную морковину, раздавить ботинком луковицу и тоже кинуть в кастрюлю. Поварить с запасом, добавить пару чайных ложек "вискаса", подливая воды, чтобы котелок всегда оставался полным. Нельзя допускать загустения массы иначе придётся помешивать, а это отвлекает от других дел. Добавьте немного куриной кожицы и - вуаля! Будьте здоровы, приятного аппетита! А в качестве универсальной приправы идеально подойдёт чувство голода.
Саня пока не проголодался настолько, чтобы оценить красоту хряпы. Без голода эта красота  недостижима. А голод перебивало более  сильное чувство "жопы", которое Саня взращивал в себе бережно как росток розы в палисаднике души.
Но ничего. Пройдёт. Хряпа победит. Всегда побеждает.
А ведь ещё вчера, в далёком прошлом, когда все улеглись и наступила тишина ночи, когда мягкий лунный свет струился сквозь решетки окна и даже комары от холода больше не летали, Андрею казалось, что он заново нашел главную отмычку от этого бытия. Он лежал и сначала просто думал, затем ему удалось увидеть как он думает и провалился в бесконечное пространство между мыслями. И в нём засияла всего одна мысль, но в  тот момент она завибрировала внутренним резонансом и растопила сердце. Любовь. И нежно-нежно звенели колокольчики. Андрей погружался в эту нежность как в океан мёда, растворяясь в ней.
Любовь. Это слово звучало как музыка, а каждая его буква была клавишей на рояле его души. Любовь... любовь... любовь... Хотелось повторять и повторять - как встреча после разлуки, как поцелуй любимой, но и встреча и поцелуй -  лишь повод для этого чувства. Настоящая встреча именно с ней - с любовью и без никого. И вот уже тело пробивается дрожью, а в груди жжет давление, выжигающее привязанности. Это давление на пути любви - и есть Андрей. Он - это лишь место для свидания души с телом. И, чтобы дать этой струящейся любви свободу, Андрею надо исчезнуть. Стать прозрачным сосудом для этой Реки. Андрей тогда исчез, а когда появился, увидел "серебряный снег", пронизывающий все вещи...
А тут... снова жопа. И хряпа. Любовь... Андрей попробовал слово на вкус, но оно уже не переливалось нежностью. Возможно, другое слово "жопа" срезонировало первым и грубые смыслы затмили тонкие. Тьфу! Человек - это бетономешалка.
Читая в изоляторе книги, Андрей узнал многое о мире, в котором живет. Например, что Ацтеки очень обрадовались возвращению Кецалькоатля - пернатого Змея, которого ждали веками. А это оказался Кортес. Это спасло ему жизнь и погубило великую империю. "Ацтеки здесь были, но они ничего с собой не принесли и ничего после себя не оставили"...
Андрей узнал, что Гитлер умер в Аргентине - одинокий и забытый, а из Ветхого Завета Андрей понял, что всё не то, чем кажется.
Андрей научился понимать ответственность не только за свой путь, но и за людей, что его окружали в течении его жизни. Он научился ценить их чувства, доверие и испытывал благодарность за невосполнимое время жизни, которое они ему великодушно дарили. Все связаны этим "серебряным дождем". Мы должны были стать садовниками для этой планеты, а стали лишь потребителями её и друг друга.
Возможно, что апокалипсис - не такая уж плохая идея. Возможно, мы заслужили. А те, кто пойдут по нашим следам, может быть учтут наши уроки и станут такими, какими мы стать не сумели. Мы играли миром, не чувствуя перед ним ответственности.
Наверное, мы просто слабые. Из глины человеческих масс  лишь сильные могут изваять скульптуру. У слабыл, алчных и корыстных получаются лишь франкенштейны - бесформенные и бессмысленные. Возможно, не стоит ждать пока у ваятелей пробудится совесть и откроется талант Микелянжело. Возможно, надо просто самим перестать быть массой клоунов, а стать сильными и научиться ваять шедевры самостоятельно - из своих собственных жизней.
Каждому сотворить свою скульптуру, учась друг у друга и помогая друг другу. Мы долгий путь проделали сквозь все эти века, осталось немного. Немного жизни для рывка, чтобы каждому из самого себя сделать произведение искусства. Тогда шедевром станет и всё человечество. И наши дети получат в наследство не руины, а цветущий сад. Земля - это школа искусств, где учатся различать и творить красоту. Чтобы стать художниками. Как Бог.
Есть мнение, что деньги на небесах не котируются, что там в ходу другая валюта. Это сияние души, которое накапливается поступками в этом мире и до поры кажется лишним и бесполезным.
Андрей подружился с воробьём. Он прилетал сюда иногда поесть и почирикать, но что странно, его визиты всегда совпадали с каким-то событием в небогатой событиями жизни Андрея. Он словно был вестником новостей, писем, передачек или свиданий с Наташей. Но воробья давно не было, как небыло ни писем, ни передачек, ни Наташи.
Зато "Зенит" триумфально шел от победы к победе, на что бурно реагировали узники всех корпусов. Это очень бесило нового режимника по кличке "Шрам". Этот опер был чем-то обижен на судьбу, поэтому компенсировал комплексы на зеках.
Вместе с собой он перевел бригаду своих активистов, а также активно вербовал новых, обещая хату с кафелем, телевизором и холодильником. Всё это полагалось узникам по закону и все знали, что телевизорами завалены склады, но администрация делала вид, что это не так и как снег зимой плодила всё новые запреты. Но. Особые условия могли быть предоставлены любому желающему за ежемесячное вознаграждение или стукачество. ФКУ - Федеральное коммерческое учреждение. Пацаки должны приноситиь пользу.
Шрам тусовал узников как карты колоды, стараясь сделать их жизнь максимально неуютной, чтобы смотивировать их к сотрудничеству. Хату могли раскидать за что угодно - за то, что проспали утреннюю проверку, за то, что растирали голый торс от холода во время проверки, за то, что по пути в "баню" здоровались со знакомыми из других хат, за выключенный ночью свет (ночью же свет необходим), за "коня", за "удочку"...
Казалось, что само существование в этом мире осужденных и подсудимых было для Шрама личной трагедией. Конечно, за исключением тех, кто приносил пользу и поддерживал опера материально.
Остальные - обуза. Живут тут зачем-то бесплатно и все им чего-то мало, вечно ноют, жалуются, шумят как комары надоедливые. Телевизор им! А как тогда быть с теми, у кого он есть? Они что, зря платили, если можно бесплатно? Это же нечестно! Шрам был за справедливость.
Правда, его концепцию справедливости понимали не все, поэтому Шрама уже дважды бросали в Неву и порезали щёку. Но опер был непреклонен в своих принципах.
В общем, жизнь у Шрама была трудная и без того, а тут ещё в "Кресты" посадили несколько десятков пойманных на буровой платформе иностранных пиратов-гринписовцев. Проблема заключалась в том, что камер класса "люкс" для европейцев было немного, а разместить их требовалось с комфортом, чтобы не посрамить честь государства и не получить нагоняй от начальников.
Администрация затеяла большой, но быстрый евроремонт нескольких хат, чтобы в них всё было тепло и красиво. Чтобы были в каждом номере плазменный телевизор, холодильник, огороженный шторой евротолчек. В душевой требовалось поменять трубы, обложить обшарпаные со времён Екатерины стены новой плиткой, повеситт зеркала, полочки...
Рабов катастрофически не хватало, а ещё операм надо было провести массу бесед, чтобы подсадить в каждую гринписовскую хату благонадежного сожителя.
А кухня! Сначала пробовали улучшить имеющуюся, но из этого ничего не вышло и решили готовить европейцам отдельно. Иначе, они просто начинали капризничать, писать жалобы, что очень мешало имиджу Российской Демократии. Все суточные пайки заменили с  декоративных на съедобные, отреставрировали парочку "собачников", где "пираты" ожидали очередного суда. И, чтобы даже в евро-собачниках их не держать слишком долго, организовали все так, что остальным зекам, не успевшим вовремя вступить в Гринпис, в старых собачниках, черных, холодных, унылых и набитых людьми, приходилось ждать по 5-7 часов. Просто не хватало людей, чтобы одновременно работать и обеспечивать показуху.
Эта гринписовская истерия наложилась на предыдущую историю с Черновым и всё завертелось ещё быстрее и ещё бестолковее. Проверки, шмоны, крики, стуки, кони, люди... Врачи, и так запредельно далёкие, стали вообще практически недоступны даже по очередям с заявлениями, потому что их всех направили к европейцам, чтобы они могли вовремя реагировать на каждый их вздох.
- Порнуха! - веско заключил Шрам, разглядывая обложку журнала "Вокруг света", где во весь рост был изображен кролик. Бросил журнал на галёру, где уже лежала целая стопка такой порнухи. - Чьё это?
- Моё, - уныло сказал Антон и пропал их хаты. На его место пришел Федя.
У Андрея очень не вовремя начались суды и каждая такая поездка подавляла психику. В шесть утра спуск в собачник, там много часов в толпе уже знакомых товарищей по несчастью, гнетущая тишина в сигаретном тумане, разбавленная стонами или смехом над дебильными шуточками. Потом тёмный, жесткий, тесный автозак, поездка в котором походила на перекатывание бочки с незакрепленными людьми внутри.  Потом суд и снова автозак, потом снова собачник и вот к позднему вечеру Андрей опять "дома", где стены своей хаты уже кажутся родными и даже есть уже не хочется -только лечь спать до шести утра следующего дня, когда всё начнётся по новому кругу.
В связи со сложной ситуацией, в которую угодили гринписовцы, ходили слухи про амнистию, но в милосердие государства верили мало и особо не надеялись. Ну выпустят самих гринписовцев, а ещё полтора беременных афганца и двух олигархов. Оставалось лишь смеяться и ждать спасительный армагеддон.
Андрей лежал на шконке и всё это думал. В детстве ему хотелось изменить этот мир и это даже казалось осуществимым. Но со временем количество нелогичного маразма перешло в качество и вызывало лишь усталость. Он мог повлиять лишь на свой собственный мир - да и то не факт, ведь этот вопрос упирался в свободу воли, а значит был неразрешим. Мог ли Андрей не лежать сейчас на шконке? Или вообще не быть в "Крестах"? И Был бы он тогда тем самым Андреем или кем-то другим? Есть ли хоть какая-то возможность предотвратить настоящее? Этого никак не узнать. Диктат момента абсолютен.
Всё, что он может - это менять отношение к тому, что уже происходит, смеяться или плакать, танцевать или валяться на шконке, думая мысли. Мечтать, структурируя хаос в мысль, затем в связки мыслей, а потом этими связками пытаться творить ту реальность, которая станет новым настоящим в тот момент, когда наступит.
Любая фантазия станет явью, ведь яви неоткуда больше взяться, кроме как из мыслей в наших головах... Гениально!
Андрею показалось, что он нащупал что-то важное и бросился записывать свои мысли и смыслы, но на бумаге получалась лиш путаница из слов.
Возможно, что Андрею не хватало слов, чтобы выразить то, что он чувствовал, а может быть он просто чувствовал неясно. А ещё, начав описывать чувства, перестаёшь их чувствовать и за формой теряется изначальный смысл.
Просто бессонница. Она как психоделик в активной фазе.
Глаза Белоруса были закрыты, но по лицу проплывали волны каких-то чувств.
Прошлое... Вся жизнь проносится перед глазами узника. Будущее тоже внутри этих глаз. Это - дар "Крестов", вынуждающих смотреть внутрь себя и видеть то, что там есть.
Федя оказался человеком, одарённым способностью видеть сны, не засыпая и часами играл в интерактивную 3-д плейстейшен своего подсознания. В этом его зазеркалье царила логика сна, сюр воспринимался как данность, а границы нормальности были несколько отодвинуты, из-за чего и сам Федя казался немного "двинутым".
Некоторыми ночами в хате хозяйничала молчаливая бессонница, когда никто не спал, но каждый по-своему. Как клешнями, узники были схвачены своими умами, со своей надеждой и своей личной печалью. Периодически кто-то вставал покурить и тлеющие сигареты таяли одна за другой. Когда уже это утро! Утро не изменит ничего, но человеку надо чего-то ждать и куда-то стремиться. Зеки смеялись, но идея амнистии проникла в каждую голову и не давала уснуть, маня надеждой. Росчерк  чьего-то пера и плюс-минус  тысячи судеб. Сотня из этой тысячи не успеют вскрыть себе вены и будут жить дальше.
Тоску, что порождает надежда не запить кофем, не задымить сигаретным дымом, не заесть хряпой. Надежда помещает тебя в иллюзорный мир фантазий про будущее и делает настоящее унылым ожиданием. Сейчас всё неправильно. Хорошо будет завтра. Завтра президент объявит амнистию.
Андрей в очередной раз закурил. Неужели эта тоска поселилась в нём навечно? И ведь её причина не тюрьма, а вся твоя прожитая жизнь. Это ведь просто усталость от неудачных попыток стать  фантазией, которую ты придумал себе как мечту.
Федя встал со шконки и, шатаясь, доковылял до пакета с продуктами.
- А потому что жрём всё-время, потому и не спим ночами, - провозгласил он, кусая яблоко, - и курим со скуки, - добавил он, зажигая спичку свободной от яблока рукой. - Кому кофе?
- Не поможет, - сказал Андрей.
- Не поможет, - согласился Федя.
- Тогда и мне сделай.
- Всем сделай, - добавил Саня, а Белорус лишь одобрительно кивнул. Никто не спал.
- Заебало все, ничего не хочу, - плакал Федя, - десять дней как десять жизней. Вокруг одно гавно. Одно предательство. Пожрали, поспали и на толчёк, а говна всё не уменьшается. Нос заложен - где нафтизин? Голова у меня болит. А ещё эта изжога с давлением. Где мои таблетки? Алмагель кончился... Алмагель гавно.
- Не ной, и без тебя тошно.
- Плевать. И без меня будет тошно. Суки все. Брошу эту сучку.
- Жену или любовницу?
- Любовницу брошу. Сучка. Но красивая... Магазин почти достроил, фундамент заложил, материалов на****ил и всё... конец. Чтобы они сдохли все.
- Кто?
- Все. ****ое состояние опять началось. Я расщепляюсь, ребятки, не обращайте внимания, я псих. Ночь несонная, бля.
Федя бросил тело с чашкой кофе в руке на шконку, но через секунду вскочил обратно. Снова закурил и закрыл глаза. Открыл глаза. Полез в пакет с вещами, громко шелестел, но нафтизина всё небыло.
- Что там - дождь прошел? Туман рассеялся?
- Да всё так же.
- Плохо. Что делать?
- Поспи.
- Не могу.
- Поешь.
- Не хочу! - Федя принялся чихать от вставленной в нос головки чеснока с маслом. - Свет, конечно, херово сделан. - Федя высморкался, - Во! Профигачилось. Я охуею, если узнаю кто всё это замутил.
О чем бредил Федя в моменты словесного недержания никто из его соседей не имел ни малейшего понятия. Его просто слушали как радио.
Азербайжанец Эмин оказался в хате Андрея вместо Латыша, который на прогулке слишком громко перекрикивался с соседями. Он недовольно лежал и пытался разгадывать кроссворд.
- Вкус свободы - пять букв?
- Амнистия!, - почти хором откликнулись зеки.
- Не подходит.
- Тогда жопа.
- Жопа подходит, но не хватает буквы.
Какое-то время все задумчиво молчали.
- Вот эта тишина меня убивает, - пожаловался Эмин.
- Не говори, - поддержал его Федя.
- Где вы тут тишину обрнаружили? - негодовал Андрей, который уже целый час пытался расслабиться, но от этих попыток так напрягся, что хотелось взорваться изнутри. Пришла мысль покурить, но тут же сменилась мыслью сначала что-нибудь съесть. Эта мысль  тоже улетела, сделала маленький кружок вдоль узких тюремных стен и вернулась обратно в голову. Андрей вздохнул и послушно побрёл за сигаретой.  В груди скворчало. Её пронзали укоризненные взгляды родителей, а бывшие возлюбленные вообще устроили там шабаш. Они топтались там словно по кафелю ночного клуба. Как всё это в меня влезло, обжилось, чтобы жить внутри своей жизнью? - думал Андрей.
Федя лёг и принялся смотреть свои "мультики".
Утро всё не наступало. Вместо него всё длился и длился один и тот же миг бесконечной ночи.
Андрей тоже закрыл было глаза, но тут же вернул веки на место. Разницы никакой небыло - видимо, не в глазах было дело.
Андрей закрыл глаза. Лёг на шконку, но Космос не наступал, а наступила Марго со своими претензиями и Андрей попробовал ментально и чувственно отступить от Марго куда-то в сторону Наташи. Мысль, что ни той, ни другой здесь нет, взбодрила Андрея. Все эти люди были  лишь мыслями в голове, питаемые чувствами из прошлого - и всё это находилось в настоящем лишь как мираж. Всё это существовало где-то там, за пределами этой нескончаемой ночи. Недосягаемо тактильно и даже ментально смутно. И никуда не деться - ни от Марго, ни от Наташи, ни от соседей, ни из камеры - всё это будет всегда вращаться в твоей голове по лабиринтам извилин туда-сюда, туда-сюда, наматывая круги одних и тех же состояний и чувств, чередующихся лишь для иллюзии разнообразия. Так будет всю жизнь... Можно лишь встречать всё это с открытыми глазами, - понял Андрей и открыл глаза.
- Всё передумал по третьему раз и уже не знаю о чем думать. - вскочил со шконки Федя и стукнулся головой о свешенную Андреем руку. У- у-у-у-у-у-у-у-у, просветление!
Что-то надвигалось неумолимое. Интенсивность беспричинной тревоги нарастала с каждым днём и каждой ночью. Сердце стало биться слишком часто для этого тела. Всему было невыносимо тесно в груди. Эти мысли стали наглыми и навязчивыми. Эти чувства распирали и давили, давили...
Эмин злился, Федя ел бутерброды.
- Бля, я чё-то хочу, а чё-то не даёт... и мысли не дают уснуть, - сказал Эмин.
Белорус, который всё это время делал вид, что спит, тяжело вздохнул.
- А я горяченького хотел, - размышлял Федя.
- Твою ж мать - заебало меня всё это уже, - Эмин спрыгнул со шконки и завис, не зная что делать дальше.
- Каждую ночь одно и тоже, - снова вздохнул Белорус и перевернулся на другой бок.
- Походу, к концу всё близится, - сказал Федя. - Конец, он всегда такой.
Возможно, - подумал Андрей. Только вот конец чего? 2012 год подходил к концу, до нового года оставались считанные дни. И все эти дни в Питере шел дождь, котрого город очень давно не помнил. Он шел днём и ночью, не переставая ни на секунду...
Андрей всё-таки уснул. И снились ему очень-очень странные сны.



Андрей лежал с закрытыми глазами, только что вынырнув из пространства сна и ещё не успев себя вспомнить. Он походил на озеро. Оно колыхалось от камней, в него брошенных. Какое-то время озеро создавало рябь, но вот очередной камень ушел глубоко под воду и его уже не видно, всплески волн, им порожденных, успокаиваются и остается лишь гладь спящей воды. Человек и есть такой камень, пущенный в Озеро Бытия.
С обшарпанной стены на Андрея смотрела любовь. Картинка влюбленной парочки была приклеена к ней зубной пастой, чтобы провоцировать чувства и создавать иллюзию чего-то прекрасного. Человеку свойственно украшать пространство вокруг себя, словно это демонстрация его отличия от других животных. Словно проекция во вне какого-то другого внутреннего мира.
Белорус уже проснулся, но тоже лежал с мечтательным выражением на лице. Он влюбился. На галёре появился новая корпусная - Света. Вчера Белорус написал ей пылкое письмо из всех стихов, которые помнил и со всеми красивыми фразами, которые знал. Свете понравилось и она пришла за добавкой. В жизни Белоруса появилась цель, он ждал и смущался, глядя Света в глаза лишь ненароком. Глаза Светланы улыбались. Она обсуждала его с подругой, смотря украдкой и тихо хихикая.
- Ну напиши! - уговаривал Андрея Белорус, - ты же умеешь. Что тебе стоит - бац-бац и готово. "Я вас любил, любовь ещё быть может"... ну, и так далее...
На утренней проверке Света снова стояла вместе с подоугой Варей, а Белорус, побритый, буравил глазами пол. Охранник Илья держал дверь, подозрительно посматривая то на Варю, к которой у него, видимо были чувства, то на Белоруса, не понимая стоит ли ревновать и к кому.
- Проходите быстрее! - поторапливал он, стараясь побыстрее захлопнуть "соперника" в клетке. На всякий случай. Он ещё не понял на кого из двух девушек распространяются притязания узника, но в первую очередь подозревал, конечно, Варю. Мутная движуха с тайной передачей писем была им зафиксирована, но доказать он ничего не мог и деталей никаких не знал. Только тайно "агрился" на шушукающих между собой девочек и угрюмо подозревал нехорошее. Всё это делало Илью суровым. Дверь с громким лязгом, наконец, захлопнулась, ключи скороговоркой провернулись дважды. Чик-чирик - вы в домике!
Илью Андрей понимал. Варвара была симпатичной молодой брюнеткой и на месте охранника он бы тоже ревновал.
- Ты видел? - восхищенно воскликнул Белорус, как только они оказались в камере - Это любовь!
Белорус полюбил спать. Он делал это день и ночь, потому что у него болели почки. И сердце. И голова. Сегодня особенно что-то болело и он колотил железную дверь вот уже второй час, требуя похода в медчасть, где по пути у него есть шанс мельком увидеть свою Свету и пересечься с ней глазами.
Наконец, дверь открылась, а на пороге стояла сама Света.  Оказия. Она вывела сконфуженного кавалера и на галёре шепотом отчитывапла его.
- Чего стучишь?
- Умираю...
- Не умирай пока...
Белоруса не было полчаса, а когда он вернулся, то уже улыбался во всю ширь своего белорусского лица.
- Что, - прочитала твоё послание? - спрашивал Федя. Эмин с Андреем молча глядели.
- Тише, не ори... прочитала...
- Понравилось?
Вместо ответа Белорус улыбнулся ещё шире. Все его болезни как-то магически прошли, словно в медчасти ему дали панацею.
На прогулку их выводила тоже Света. Глаза её сияли нежностью и взаимно стреляли в Белоруса. Каким-то мистическим образом, уже через полчаса вся галёра была в курсе и в соседнем прогулочном дворике уже вовсю завистливо стебались.
- Антон (так звали Белоруса), вещи теплые тебе нужны?
- Нет, у меня есть, а что такое?
- Я мы думали тебе свитер нужен по ночам корпусных выгуливать - ха-ха-ха.
Белорус краснел.
Раньше, на заре человечества, когда мужчины ещё не вполне догадывались, что дети возникают с их непосредственным участием, миром правил культ Великой Богини. Женщина-чудотворка находилась в центре первобытного мира и правила им со всей, данной ей от природы женской нежностью. Матерь Мира...
Но постепенно мужчины поумнели, преисполнились амбиций и, обладая большей физической силой, подмяли Богиню под себя. Мужчина придумал новый культ - культ Силы. Таким стал и его новый Бог. Мир перевернулся, а красоту Богини прикрыли паранжой. Иначе мужчинам было не понять чей ребёнок, а также трудно было иначе сдержать, рвущуюся изнутри них же самих - похоть.
Но так уж сотворила природа, что без Богини и Бог бесплоден. Совершив все подвиги, захватив все царства и убив всех чудовищ, мужчина, измождённый, всегда приползает к ногам Богини, чтобы украдкой заглянуть под паранжу и воодушевиться этой красотой. Так происходит коловращение Богов и Богинь, а итогом этого кувыркания становится рождение новой жизни.
Всё двойственно и все дополняет друг друга. Уму необходима мудрость, чтобы быть ясным, сила нуждается в мягкости, чтобы стать неуязвимой, а могущество должно окропляться любовью, чтобы иметь смысл.
О чем говорят зеки? О чем мечтают  за закрытыми глазами? О Богине. Хватит подвигов - настало время любви. Одиссей вернулся в свою Итаку и возлежа с прекрасной Пенелопой на мягком ложе, лаская её груди и теребя золотые кудри, изумляется сам себе - что это было? Циклопы, катапульты, осада Трои, великаны и Золотое Руно - зачем? Чтобы ощутить этот покой в объятиях той, от которой сам же и сбежал.
- Но иначе ты бы не оценил, - мудро замечает Богиня, - тебе было скучно со мной, дурачек. - Всё не зря, только цель похода была иной, чем ты воображал. Ты думал, что уходишь, чтобы что-то найти и ты нашел. Ты нашел силу, чтобы вернуться ко мне и между нами сейчас, ты чувствуешь это... это счастье!
Так заканчивается один путь Одиссея и начинается совсем другой, кульминацией которого  станет появление на свет нового Бога. Он проложит свой собственный путь, через свои подвиги, к своей Богине. Так продолжалось веками до самого Андрея. Дорога предков, отчаянно виляя, замкнулась на нем и уперлась в его грудь, требуя очередной кульминации. Душа его жаждет Богини.
Передачки узникам  приходят, хоть и не часно, но всё же чаще, чем письма. Видимо, родные считают, что насытить желудок важнее, чем душу. А Андрей ждал писем, потому что их приносила Наташа. Его Богиня.
"Наташа" - новая надпись была процарапана кем-то на стене прогулочного дворика, окантованная сердечком. Андрею захотелось взять кирпич и расцарапать стену. Но он не хотел посягать на её имя, ему лишь хотелось посягнуть на чужие к ней чувства. Укольчик ревности смешался с гордостью - ведь выбрала-то она именно его! Где ты сейчас? Что делаешь, о чем думаешь? Или ты - просто надпись на стене моего ума.
Воробей прошмыгнул сквозь прутья "крыши" прогулочного дворика и задорно чирикнул. Андрей поймал на себе его взгляд и дёрнулся - ему показалось, что взгляд этот человеческий. Но воробушек моргнул и глаза его затмились поволокой. Будь у меня крылья, - думал Андрей, - ноги моей бы здесь не было. Даже за крошки вчерашнего хлеба.
А между двориками разгорался скандал. В прошлой хате Эмин сидел с узбеком, с которым у них что-то не заладилось. Закончилось это мордобоем, узбек сбежал из хаты, а немного позже Шрам раскидал по другим хатам и всех остальных. Так Эмин оказался в их камере, но эхо того скандала продолжало плодоносить.
- Эмин, ты за что узбека на "лыжи" поставил? - спрашивал грузин Гоша из соседней хаты. Гоша был "смотрящим" за третьим корпусом.
- Он сам на них стал, никто его не выгонял.
- А в чем рамс был? В новой хате его тоже на "лыжи" поставили из-за того, что он толком ничего не смог объяснить.
- Я намаз читал, - отвечал Эмин, - а он меня сукой обозвал. Я ударил несильно. Несколько раз.
- Надо было объяснить. Ругаться во время молитвы не хорошо, но на лыжи ставят за конкретный косяк или если человек не порядочный. Вы же человека лыжником делаете, в какой-нибудь хате первоходы могут не понять и сделают обиженным. Судьба человека так решается, осторожно надо. На зоне ведь спросят что и как и, если необоснованно было, то ответить придётся. Конечно, если есть дело до собственной чести, а нет - вольному воля. Понятно объяснил? Всё ясно?
- Ясность полная, - ответил за Эмина Саня.
- Что объяснил? - не понял Эмин.
- Потом, - прошептал Антон.
- Что потом? Я не понял - какой смотрящий. Я в рот **** смотрящий. Я сам себе смотрящий... - бубнил Эмин себе под нос.
В хате стало нервно. Эмин несколько раз стукнул стену над умывальником. Ему ответили тем же.
- Как дела, Муслим? Салам Алейкум.
- Алейкум Асалам, Эмин, нормально, как твои?
- Нормально. Смотрящий смотрит. Как там "шам"? Уже можно читать? (в соседней хате были часы и Эмин так уточнял всеря молитвы).
- Да, можно. Читай.
Эмин разгожился на полу одеялами и начал молитву. В этот момент в хату завели нового пассажира. Возможно, если бы это случилось в другое время, всё в дальнейшем могло бы сложиться иначе, но Алёше не повезло с самого начала.
Статья народная, настроение бодрое. Алёша ещё нет понял куда он попал и пытался воспринимать своё заключение как приключение. Напичканный нбю-эйджем, дитя придуманной любви и книжной свободы, обрамлённых психоделическими опытами, он улыбался до ушей, предвкушая испытание жизнью. Такому бы на Гоа в гамаке обкуренным валяться, сочиная трансовую музыку. Здесь он выглядел неуместно.
В тюрьму можно ходить со своим уставом, но очень осторожно и, только если есть сила его установить. Иначе, нужно чутко смотреть во все глаза и слушать во все уши, сквозь сито ума просеивая каждое слово и отвечая за любое действие. Глаза, оценивающие твой танец не добрые. Они ищут слабину и воспользуются оплошностью в корыстных целях.
Алёша вышел из мира дружелюбных улыбок - будьте любезны, простите пожалуйста, только после вас... Он запрыгнул на свою верхнюю шконку, чуть задев молящегося Эмина, отчего получил недобрый взгляд.
- Эй, осторожнее! Нэ делай так больше. Это косяк. Конкрэтный.
Жизнь в изоляторе полна множеством нюансов, которые лучше знать заранее. Например, не ходить в туалет, когда кто-то ест или пьет. Не касаться хлеба немытыми руками. Не брать чужую тарелку, чешку, ложку. Не пахнуть плохо. Не говорить лишнего. Не говорить лишнего.
- Где ещё одна ложка? - спросил Алёша уже на следующий день. Спросил сначала всех, а потом Эмина, который находился ближе всего. - Эмин, не знаешь где моя ложка?
- А почэму меня спрашиваешь?
- Может, ты видел...
- Я тэбе что - смотрящий? Нэ скажи так больше. Откуда я знаю где твоя ложка.
По радио на этой неделе транслировали "Балтику". На сцене радиоэфира выступала любимая ведущая Андрея Юля Романовская с мягким неспешным голосом, вещающим мудрые вещи. Андрей обожал её слушать, голос этот трогал тонкие струны, обволакивал. Сегодня Юля рассказывала как тяжело ей было вставать в пять утра, а печенье мешало ей озвучивать погоду. Сама непосредственность.
Андрею пришла мысль написать Наташе письмо, под видом письма Юле. Чтобы догадалась только она. Напрямую Наташе писать было нельзя. Он зачем-то озвучил эту мысль.
- Кому напишешь? Юле? Какой Юле?
- Не важно, проехали.
- Мне лучше напиши, - сказал Белорус, - для Светы.
- Для Светы не могу - чувства нужны.
- Напиша тогда для Наташи, а я Свете своей отправлю.
- Не могу. Это же для Наташи будет.
- Вот ты - кадр. Я бы всем помогал, будь я на твоём месте. Если бы умел писать так,как ты. Напиши! Я буду ждать твоей музы.
- Жди...
Амнистия оказалась пшиком. Отпустили гринписовцев, частично "пуси райт" и Ходорковского. Тех, кого можно показать по телеку. По новостям демонстрировали толпы благородных зеков, выходящих на встречу к любимым. Слёзы радости окропляли цветы... Но основную армию страдальцев долгожданная амнистия не коснулась вообще никак. Сидеть остались даже те, кого она должна была освободить, потому что всесильные следаки и следачки ни под чем освобождающим не привыкли ставить свои подписи. Просто не поднималась рука. Это было генетически противоестественно и мешало звёздочкам на погонах. Не вышел ни один человек из тех, кого Андрей знал, а знал он многих. Посмеялись и проехали - слава милосердию государства Российского. Ура! Ура! Ура!
Пришла передачка от бывшей тещи. Пришло письмо. Наташа долго держала листок, не выпуская его и струясь глазами в Андрея. Андрей взаимно долго не забирал листок. Так они застыли на минуту, переливаясь один в другую. Подушечки Наташиных пальцев были горячими, сквозь них лучилось электричество и наполняло сердце тёплым светом.
- Узнаешь адрес Юли Романовской?
- Какой Юли?
- С радио "Балтика". Я буду писать тебе письма на её имя.
- Узнаю. Ты влюбился в радио? - никакой ревности в голосе небыло, только нежность. А жаль, Андрея это задело.
- Чуть-чуть, - пошутил он, - но она замужем, а у меня есть ты.
- И тебе мало? - Наташа решила подыграть.
- Я хотел, чтобы ты ревновала, - признался Андрей.
- Я не умею ревновать... не знаю этого чувства. Но я умею любить. Я тебя научу, ты почти готов. - казалось, что Наташа говорит серьёзно, - И ты пиши, а я отправлю. Только осторожно прикасайся к чужим сердцам, не играй с ними.
- Напишу, но отправлять никому не надо. Это тебе.
Чуть помедлив, девушка тихо спросила, - А про меня в твоей книжке будет?
- Не то слово!
- А какое слово?
- Ты там главная.
- А я думала, что главный всегда ты, - девушка улыбалась открыто и ясно, - в твоих письмах ты всегда самый главный.
Андрей не мог ничего возразить, да и не хотел. Ему просто хотелось навсегда остаться в этой секунде, когда глаза в глаза и кожа об кожу. Рука его поднялась выше и захватила всю ладошку. Листок смялся.
- От кого письмо?
- От девушки.
- Маого?
- Нет, другая.
- Стася, - понял Андрей, больше небыло вариантов, - к ней ты тоже не ревнуешь?
- Нет, - улыбалась Наташа и накрыла руку Андрея второй рукой. - Любовь - это здорово, она лечит сердце. К тому же, ваша переписка с ней как у брата с сестрой, очень трогательно. Мне нравится нежность между вами. Сохрани её. Тебе что-нибудь нужно?
- Ты. Я злился. Тебя долго не было.
- Но вот же я! - смеялась Наташа. Смех её грозил разлиться по всей галёре и она его приглушила, перейдя на шепот. Вокруг было много голодных до новостей ушей.
- Наташа... - Андрей не успел закончить фразу, когда девушка стремительно наклонилась к нему. Он инстинктивно потянулся навстречу, целясь губами в губы, но коснулся их лишь мимоходом. Наташа проскользнула губами вдоль его щеки и впилась прямо в ухо, отчего её шепот стал громогласным.
- Я не Наташа. Моё настоящее имя - Ольга. Но это знаешь только ты, поэтому зови меня так лишь в мыслях.
Андрей несильно укусил мочку Олиного уха прежде чем спросить.
- Зачем тебе два имени?
Оля не ответила, но Андрей затылком чувствовал её улыбку. Да и неважно это.
- Мне пора...
- Почему так! Всегда уходишь на самом интересном месте.
- Место всегда самое интересное, - шутила Оля, - но за роман с заключенным меня уволят.
- Тогда иди!
Ольга секунду колебалась прежде чем сказать.
- Береги себя, Андрейка. Будь осторожен и внимателен. Всё здесь не то, чем кажется...
- Что ты...
Оля выскользнула на полуфразе и захлопнула "кормушку".
Что за игры! Что не так? Что кажется? И почему Наташа - Ольга?
Но Андрей был пьян свиданием, голова немного кружилась, а запах Ната... Ольги всё ещё стоял в воздухе. Подушечки пальцев тоже ещё искрили.
Алёша слез со шконки, стукнулся задом об стол и очень громко рухнул нат пол, разбросав по нему книги, тетрадки и прочий хлам.
- Он не закреплён... - развел руками Алёша и принялся собирать рассыпаное.
- Что за любовь? - спросил Эмин. Я никогда не любил. Но я хочу любовь. Что это такое?
- Это не объяснишь, - ответил Федя.
- Ты объясни. ****ься - это любовь?
- Нет, ****ься - это похоть.
- А что любовь? Как её сделать?
- Никак. Она сама приходит.
- А ко мне не приходит. Почему?
Андрей сел на корточки, облокотился спиной к двери и закури, наблюдая как стелятся клубы дыма.
Федя пожал плечами.
- Посмотри на Андрея.
- Это - любовь?
- Похоже на то. Смотри, он нас даже не слышит, да Андрей?
- А? - Андрей очнулся, - вы о чем?
- О любви.
- А-а-а-а... - ответил Андрей и снова улетел куда-то в себя.
- Профессор, не спи, - настаивал Федя, - объясни Эмину что такое любовь.
- А?, - снова переспросил Андрей, - любовь... да фиг знает. - и снова замолчал.
- И это всё, что вы имеет нам сказать, товарищ Ромео?
- Слушайте Киркорова, - отмахивался Андрей, - он всё объяснит. Или любую песню. Прочти любую книгу. Любой фильм посмотри. Это всё только про любовь. - Андрей выпустил особенно густой клубень.
- Ты же Наташу любишь, - не унимался Эмин, - так расскажи как это.
Это Оля! - чуть было не сказал вслух Андрей, но вовремя осекся. Он уже свыкся с новым именем. Оно ей похходило идеально и Андрей пробовал его на вкус как сладкое пироженое. Ольга. Как княгиня! Княгиня и есть. Богиня Княгинь! Ольга, Оля, Оленька, Алёнка...
- Андрей!
- А?..
- Ты её любишь?
- Кого?
- А! - Эмин махнул рукой и обратился к Алёше.
- Алёша, что такое любовь?
Алёша как-раз закончил убирать бардак и виновато смотрел то на одного, то на другого.
- Я любил. Но, наверное, не так как надо.
- А как надо?
- Всей душой, всем сердцем, бескорыстно, не требуя ничего взамен. Чисто, искренне и беззаветно...
- Все слова сказал, которые знаешь или ещё есть? - засмеялся Федя.
- Зачем ты так. Сами спросили. - обиделся Алёша.
- Я ничего не понял, - сказал Эмин. - ты по-русски можешь гаварыть?
- Любовь - это молитва, - вдруг, откликнулся Андрей. - Молитва.
- Я молюсь пять раз в день, - ответил Эмин, - это и есть любовь?
- Не знаю, - пожал плечами Андрей. - Тебе виднее. Не всякая молитва - это любовь, но всякая любовь - это молитва.
- Как хорошо у вас тут, - мечтательно заулыбался Алёша, - ребята, я так рад, что попал именно в вашу хату!
- Всэ так говорят, - пошутил Эмин, - кроме Андрея. Он тут старожил.
Это было правдой. Андрей такого сказать не мог, потому что ему вообще не хотелось говорить.
- Вам сделать чай, ребята? - предложил Алёша. Федя и Саня кивнули и Алёша принялся за сотворение чая. Спустя минуты, он разлил напиток по чашкам и раздал желающим. Сам отхлебнул и прищурился от удовольствия.
- Не чай, а няшка...
- Что??? - не понял Эмин.
- Няшка. В смысле, вкусно.
- Нэ скажи так больше. Няшка. Откуда ты взялся, Няшка?
- Оттуда, откуда и все мы. Откуда весь мир взялся, небо, земля, солнце, облака... - Алёша спохватился, когда кипятильник с новой порцией кипящей воды оказался полностью ей затоплен. Пытаясь спасти кипятильник, он забыл выключить его из розетки и прожег в пластиковом ведерке дыру.
- Это не человек - это армагеддон! - воскликнул Федя.
- Косяк, - резюмировал Эмин.
Алёша кисло улыбался, стоя с кипятильником и потерявшись в пространстве.
- Небо, звёзды, ***зды - ты за собой лучше следи, - предупредил Эмин.
- Так получилось, - оправдывался Алёша.
- У тебя всегда так случается. Это тюрьма, братан, нэ делай так больше. За косяк в пятак, понял?
Андрей понимал Алёшу. Тюрьма заземляет, но не сразу. Его и самого считали немного "отлетевшим", но как защитить человека от самого себя? Оля растворилась вместе со своим ароматом, а на людей снова навалился быт. В каждой голове собственные тараканы, разбегаются кто куда, а места мало.
Письмо! Андрей посмотрел на листок бумаги в своей руке. Оля-Наташа совсем его задурманила, что он забыл про письмо, которое ждал. Радость, хоть и запоздала, но догнала.
Он ошибся, а Оля его не поправила - письмо было не от Стаси, а от Лены - первой его любви. Они пробовали остаться друзьями и на словах остались, но по факту совершенно исчезли с горизонтов друг друга. Их пути разошлись по своим мирам. Сначала в груди ощущался этот вырваный из неё клок, ноони не общались несколько лет и, казалось уже, что  всё заросло непроходимым бурьяном из новых ощущений. И вот - письмо. Андрей вспомнил Лену и старая нежность проснулась, растеклась по телу. Ну аочему в этих чертовых застенках любая мысль доходит до маразма?
Прежде чем читать, Андрей задумался. Что-то его сильно смущало. Последние слова Ольги! Только сейчас до сознания стала доходить странность прощальной фразы: Всё не то, чем кажется... что она имела в виду? Модуляции её голоса были настойчивыми, она чеканила каждое слово словно хотела важное послание донести. Так, словно говорила всерьёз. Но что здесь не то, чем кажется? Стены, тюрьма, приговор, соседи? Почему Наташа, вдруг, стала Ольгой и почему из игривой девченки превратилась в посланника какого-то предостережения? "Будь осторожен, Андрейка..." В изоляторе надо быть осторожным, но она имела в виду что-то конкретное. О чем-то предупреждала. Может с Чернове дело? Или они все в "Матрице"? И почему не сказать прямо, а загадывать какие-то ребусы, которые всё-равно неразрешими бех хоть какой-то точки отсчета.
Андрей напрягся. Голова кипела. Был обычный день сурка. Немного необычный, но в рамки линейной логики вписывается.  Камера, Андрей, любовь-морковь - обычные радости и страдания вперемешку с баландой, четвергом и шконками. И что здесь не так? Где подвох? Может, всё это - "Шоу Трумена"? Но так не бывает. Это жизнь, а не кино. Это не сон.
Алёша запрыгнул на свою шконку и снова чуть задел ногой Эмина.
- Я тебе ногу щас сломаю, придурок! Ещё раз так сделаешь, понял?
Алёша пытался понять как реагировать и выбрал защищаться.
- Но как мне иначе наверх подняться?
- Приспускайся, покажу. - сказал Эмин.
Выбор неверный. Алёша спустился. Эмин, медалист международных чемпионатов по самбо встретил его кулаком в грудь.  Раздался глухой стук, Алёша отлетел в угол хатя и скрючился от боли.
- Понял? А теперь залезай обратно на свою шконку.
Эмин хотел ещё пнуть парня ногой, но его остановили, взяв за обе руки и оттащив от Алёшы.
- Хватит, - хором останавливали его соседи по хате. Андрей придерживал одну руку, Федя другую, а Саня ошарашенно смотрел с верхней шконки. Белорус стал между ними. Эмин уважал старших, если они сильно не косячили, поэтому, отступил.
- Верх, быстро, - процедил он Алёше. Тот немного задержался, пытаясь сохранить остатки гордости, но аккуратно залез на шконку и закрыл глаза.
Вмиг мир для него перевернулся. В хате настуипла тяжелая тишина, где каждый думал о своём. Стало нервно. Отныне, для этого парня в этой хате всё будет немного иначе, чем раньше. Тюрьма - козёл. Она ломает. Вот тебе, Алёша твоё испытание. Смотри на свои границы. Настоящее приключение - "прожарка". Ведь не удар страшен, а унижение. Этот червь начнет разъедать изнутри, ведь в этой хате с этими людьми предстоит провести много времени. И они видели тебя без масок. Ангелочку подрезали крылья. Это - гордость. Если обстоятельства не позволяют человеку летать, он начинает чахнуть или становится сильнее.
Эмин помолился и складывал в отдельную сумку коврик для намаза. На дне мешочка что-то блеснуло голубоватым светом, что-то знакомое. Андрей пытался вспомнить где он мог видеть подобное сияние и его осенило, а по телу пробежала дрожь. Голубой шарик. Точно такой же был у таджика. (его "бусики"). Этот же шарик демонстрировал однажды безумный Федя ("Матрёшка" - это точка сборки этого мира). Теперь он в сумке для молитв Эмина.
Эмин заметил внимание Андрея и подмигнул. Вынул шарик и показал Андрею. Остальные тоже сгрудились посмотреть, кроме Феди. Это была стеклянная сфера сантиметра три в диаметре. Изнутри она перливалась голубоватым, похожим на неоновое свечением.
- Что это такое?
- Ты шутишь? Это же "Матрёшка".
- А откуда она у тебя?
Эмин посмотрел на Андрея с недоумением.
- Ты точно шутишь. Ты мне её подарил. С тобой всё в порядке?
- Я??? Я видел её у Ашота. И Федя мне её показывал...
- Какой Федя, - обеспокоенно переглянулись зеки.
- Как какой - вот этот наш Федя, - Андрей указал пальцем на шконку, где только что лежал Федя, но там лежал Белорус. Ещё одна догадка озарила Андрея, как он раньше про это не подумал. В хате всего четыре шконки - пятого человека здесь просто не могло быть!
Андрей почувствовал себя в "Бойцовском клубе". Земля уходила из-под ног, но заеля была на месте, а значит это ехала его "крыша". Кто-то врёт. Или все вокруг или его память. В памяти не было видимых прорех, Андрей всё помнил последовательно и ясно. Их прошлую хату раскидали за телефон, их с Федей и Белорусом переселили в новую, а в старой остался Ашот, вернувшийся из больнички после запора.
Полдня ушло на то, чтобы выяснить, существует ли Ашот. Через баландеров Андрей передал маляву в старую хату и получил ответ, который обескуражил его ещё больше. Ашот сущесвовал и именно в хате 345, но... Он не знал никакого Андрея. Никогда его не видел и не помнил. Это ****ец. Чирикнул воробей.