Оказывается

   Она сказала:
  - Совсем не хочу. Ничего. Просто лежать и смотреть на облака.
   И потом разъяснила, что это – не она, это – Конецкий, возможно, не дословно. Он тут же относительно эрудированно перепутал Конецкого с Корецким, но она Корецкого дальше обложки не читала и потому его невежество ему простилось, но попытка не зачлась.
   Она делилась своими впечатлениями от всего прочитанного ею давным-давно Конецкого, а он лихорадочно рылся в кладовой своей памяти в поисках хотя бы одной умной цитаты для поддержания интеллектуальной беседы. В кладовой, как и во всех кладовых, было ужасно много всякого хлама, а умных цитат как назло не находилось. Перевернув всё вверх дном, он обнаружил, что дно с огромной дырой прямо по центру. Прохудилось от времени, это понятно. Ничего интересного. Даже для британских учёных. Кроме одного факта: почему в кладовой именно его памяти всё устроено так, что в эту дыру проваливаются эпохально-огромные в своей воспитательной значимости умные цитаты и не проваливается ни грамма всего этого никому не нужного, ничтожного по своим размерам, если брать по отдельности, но угрожающе антисанитарийного в целом хлама? Ответ лежал на поверхности, поэтому он, как и прописано в детективных романах, его не заметил. Он – это он, а его – это ответа. Вместо этого он просто без сожаления выбросил весь хлам из головы, пока она, не голова, ушла на кухню заварить себе зелёного чаю.
   Наконец она по одной ей известным признакам определила, что беседу неплохо бы слегка приземлить, сменив тему на более доступную его пониманию и восприятию. Незаметно вздохнула и перенаправила монолог в более спокойное и привычное для него, как ей казалось, русло. Он внимательно слушал и молчал, молчал, молчал...
   Оказывается, даже пустой барабан не звучит, если в нём есть огромная дыра…