Ко дню Победы. Валентин Лосев

                ВАЛЕНТИН ЛОСЕВ (1907-1942)

               
                Л.НАППЕЛЬБАУМ

                ЖУРНАЛИСТ, ДРАМАТУРГ, БОЕЦ
 
       Валентин Лосев шел к литературному успеху длинным и сложным путем. Путь этот оборвала война.
       Он родился в 1907 г. в Курске, но уже семилетним мальчиком переехал с семьей в Киев, с которым связаны его первые литературные шаги.
       Гражданская война... Юноша Лосев мечтает об армии, старается во всем подражать старшему брату Владимиру, комиссару Красной Армии. В апреле 1921 г. Владимир был зверски замучен махновцами. Страшная смерть брата надолго запоминается молодому Лосеву и во многом определяет его дальнейшую судьбу. В этом же году он бросает гимназию и устраивается в газете «Киевский пролетарий» рассыльным. Постепенно втягивается в газетную работу. Первое время редактор газеты Блиц — интереснейший человек, оказавший большое влияние на творческое развитие Лосева,— часто ругает молодого репортера за штампы, дружеским советом старается помочь ему обрести чутье журналиста. Лосев начинает писать очерки, работает много и серьезно.
        Хроникер, разъездной корреспондент «Киевского пролетария» и «Пролетарской правды», с 1926 г. сотрудник московских профсоюзных газет, он работал выпускающим, секретарем, заведующим литературным отделом газеты, писал для «Известий», «Труда», «Пионерской правды». Его вспоминают в 1929 г. сотрудником «Московского комсомольца». В 1930—1933 гг. он дежурил ночами в качестве выпускающего «Комсомольской правды» и уже тогда работал над своим первым романом. Он прошел большую школу журналистской работы, и, когда приступил к писательскому труду, журналистика наложила свой отпечаток на его художественное творчество.
         Это сказалось даже в выборе тем. Он всегда писал о том, что в данный момент более всего волновало его современников. Герой романа «Молодой человек», напечатанного в 1938 г. в «Новом мире», соприкоснулся со всеми важнейшими событиями своего времени.
         Приближаются годы войны, советские писатели все чаще обращаются к историческому прошлому, к героическим событиям в жизни советского народа. В 1939 г. Лосев выпускает в Детгизе повесть «Красная Горка» — о белогвардейском восстании 1918 г., о захвате мятежниками форта «Красная горка» и борьбе за его освобождение. Написанная им по повести пьеса была перед самой войной принята к постановке Центральным театром Красной Армии.
         В предвоенные годы широкое распространение получает литература о достижениях героев пятилеток. И Лосев в 1941 г. выпускает в Детгизе книгу — повесть о жизни и труде рабочего — «Слава Петра Самарина».
         Печатая в «Новом мире» свой роман, Лосев начал сотрудничество с членом редколлегии А. Хамаданом. Видимо, Хамадана подкупила способность молодого писателя создавать живое действие. Во всяком случае, к 1937 г. они вдвоем написали пьесу «Генеральное сражение» на хорошо знакомом Хамадану материале войны в Китае. Сохранилась машинопись пьесы под именами обоих авторов, а также несколько вариантов под меняющимися названиями, подписанных уже одним Лосевым. Знакомство с этими вариантами говорит о том, что Хамадан от пьесы отошел, а Лосев продолжал над ней работать долго и упорно. На последнем варианте рукописи, названной «Пэн», значится, что к 1941 г. пьеса была принята к постановке Охлопковым. Это была большая творческая удача Лосева.
 
            ВСПОМИНАЕТ ЖЕНА ПОГИБШЕГО Н.3.ЗИНОВЬЕВА-ЛОСЕВА
 
        В первые же дни Великой Отечественной войны В. Лосев подает заявление о посылке его на фронт. 5 июля 1941 г. его призывают в армию. 17 октября 1941 г. часть, в которой служил Лосев, выступила на фронт. До января 1942 г. он — строевой командир. С гордостью Лосев пишет с фронта, что он, очень близорукий человек, который без очков ничего не видел на расстоянии двух метров, стал снайпером. Писать на передовой некогда, но свойственный писателю глубокий интерес к людям заставляет его присматриваться к своим боевым товарищам, по-новому оценивать их поведение, поступки. В одном из писем, присланных домой с фронта, он писал:
«...Только те, кто останется в живых, по-настоящему поймут, что такое жизнь. Мы были очень мирными, веселыми людьми. Мы были романтиками, лириками, мы заняты были проблемой показа в литературе сильного и слабого человека, мы спорили, увлекались. Но вот пришла война — самая жестокая, самая кровопролитная и зверская из всех войн, какие знало человечество. Только сейчас мы поняли, как беден человеческий язык, как убоги средства выражения мыслей и чувств цивилизованных народов. Мы это поняли потому, что не можем подобрать слова и сочетания слов, определяющие природу и характер чудовищ, лезущих на Москву. То, что они делают, нельзя вместить в рамки, существующие как пределы человеческого воображения... Трудно понять, как могло случиться, что Германия оказалась инкубатором, который в гигантском количестве производил людей без сердца, без морали, без совести, чести. Людей, лишенных ощущения правды, справедливости, человечности. И как всякие гады, они подло трусят, попадая в плен. Это очень противно, но и понятно. Трудно сохранить мужество и достоинство тому, кто лишен самых элементарных человеческих качеств.
       Нам очень трудно, очень тяжело. Но рано или поздно дело кончится их полным уничтожением.
       Эта война — жестокая проверка наших характеров, нашей воли и выдержки. На моих глазах хвастуны и фанфароны под влиянием трусости и малодушия становились подлецами. Это — шлак, который беспощадно отбрасывается ходом событий в мусорную яму. На моих глазах люди, которых называли слабыми интеллигентами и считали непригодными к серьезным испытаниям, становились опорой боя. Мало мы знали своих людей, и счастлив тот, кто является свидетелем этой необыкновенной трансформации...»
        В 1942 г. в «Советском писателе» вышел сборник военных рассказов Лосева «Гордые люди». Один из рассказов сборника кончается известием о наступлении по всему фронту.
        Этого наступления Валентин  Лосев не дождался. В дни, когда книга подписывалась к печати, он работал в газете Крымского фронта «Боевая Крымская», а затем в газете Северо-Кавказского фронта «Вперед к победе». Из воспоминаний его товарищей встает образ смелого, инициативного военного корреспондента, требовательного к другим и себе. В июне по его настоянию ему была дана командировка в осажденный Севастополь...
 
           ИЗ ПИСЬМА ФРОНТОВОГО ТОВАРИЩА В. ЛОСЕВА — ХУДОЖНИКА В.ФОМИЧЕВА, РАБОТАВШЕГО ВМЕСТЕ С НИМ ВО ФРОНТОВОЙ ГАЗЕТЕ «ВПЕРЕД К ПОБЕДЕ», К ЖЕНЕ ЛОСЕВА
 
     ..На мою долю выпала тяжелая обязанность сообщить вам о том большом горе, которое постигло вас, вашу семью и нас, коллектив редакции, его товарищей, его друзей... Валя погиб, погиб, как стойкий боец, до конца верный своему долгу. 2 июля (1942 г.) при эвакуации из Севастополя, где он был до последних дней, последних часов его защиты, Валя утонул при налете вражеских бомбардировщиков на катер, на котором он переправлялся на Большую землю.
   ...Уезжая в свою последнюю командировку (в Севастополь), Валя просил, если что с ним случится, не сообщать вам ранее чем через 2—3 месяца,— он заботился о малютке, которого вы кормите, он по-настоящему любил всех вас...
      Сознание того, что ваш муж был до конца честным, стойким, мужественным бойцом в нашей великой войне, должно дать вам силы пережить это большое горе, воспитать сына таким, каким был его отец.
               
                ВАЛЕНТИН ЛОСЕВ

                ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ

                I

Корнеев даже не почувствовал боли. Тупой удар и — конец. В горячке боя немногие заметили, что он упал. Только Нина Емельянова уронила бинокль и крикнула:
— Комиссар!
Ее никто не удерживал. Она сбежала с высотки и поползла к стогу скошенного сена, где лежал комиссар Корнеев.
Бой не ослабевал. Протяжно голосили рвущиеся мины, непрерывно трещали пулеметы и часто били скорострельные пушки. На наш правый фланг шли танки.
Нина ничего не видела. Она ползла, удивляясь только, что слышит сильный пряный аромат свежего сена. Она ползла, не подымая головы. Перед ее глазами суетились полевые жители: на уцелевшей травинке раскачивался кузнечик; тяжело нагруженные муравьи торопились домой; мелькнул и пропал крохотный мышонок, а на ромашку села большая белая бабочка.
Вот и стог сена. Корнеев лежал ничком, раскинув руки и ноги. В правой руке чернел пистолет. Нина с усилием перевернула на спину тело Корнеева. Так и есть — в голову...

                II

Они стояли — Корнеев и Нина — перед высоким щеголеватым немецким офицером.
«Какой у него противный рот»,— подумала Нина. Корнеев ни о чем не думал. Кружилась голова, видно, это от солнца.
Офицер улыбался, не разжимая рта. «Наверное, у него дурные зубы», — опять подумала Нина.
— Ну, господин комиссар,— сказал офицер, спрятав улыбку.— Вы будете говорить?
Корнеев не отвечал.
— А вы?
Нина тоже молчала. Какой у него пронзительный, ржавый голос! Она почему-то вспомнила тучную торговку рыбой из далекого детства. Торговку из приморья с могучими формами, огромной грудью. Она стояла у ларя, полного трепещущей серебряной рыбы, и пронзительно кричала: «А вот живая, живая, рыба живая!» Но это было не то. Это было детство, оно пахло солнцем и морем.
Офицер что-то крикнул. Два солдата подскочили к девушке и поволокли ее. Нина  рванулась, но ее крепко держали. Солдаты почти бежали, так они торопились. Нина задыхалась. От солдат несло потом и пылью. Они кричали и смеялись. Нина обернулась. У домика все еще стояли Корнеев и офицер. Солдат слева, уже немолодой и рыжий, не поспевал за товарищем. Видно было, что ему и жарко, и тяжело бежать. Но его товарищ, рослый, усатый и красномордый, шагал крупно, не оглядываясь. Вот лесок. А перед леском лощинка. Нина была здесь утром. На дне лощинки влажная трава, и пахнет там сыростью. Лощина круто заворачивает влево...
Не доходя до лощинки, Нина быстро нагнула голову и изо всех сил укусила рослого солдата в руку. Солдат сразу отпустил девушку и закричал от боли. Нина упала, и от неожиданности рыжий тоже выпустил ее. Девушка спрыгнула в лощинку и побежала. Солдаты кричали:
— Хальт, хальт!
Но она бежала изо всех сил. Вот сейчас поворот. Сейчас. Сейчас повор... Раздался выстрел. Девушка, бежавшая к лесу, круто остановилась и, точно на мгновенье задумавшись, упала.
Это хорошо видел Корнеев, все еще стоявший перед офицером.
— Думмер! Швайн!—закричал офицер. Потом улыбнулся, не размыкая рта, и, вплотную подойдя к Корнееву, внезапно и резко сбил с его головы повязку.
Острая неожиданная боль рванула все тело. Небо синее, яркое небо запылало заревом. Закачались деревья, и офицер наконец открыл дурные зубы.
Корнеев удержался на ногах. Он не хотел падать перед этим веселым немцем.
— Теперь вы будете говорить?
Комиссар проглотил слюну и, отдышавшись, медленно, с ненавистью проговорил:
— Мне нечего сказать вам, кроме того, что вы негодяй. Но ведь вы и сами это знаете...
Офицер ударил его в голову, и снова все померкло.

                III

Корнеев проснулся. Долго лежал с открытыми глазами. На столике, залитом луной, колебались под ветром Тяжелые осенние цветы. За окном почти неподвижно стояли кипарисы. А там, далеко внизу, точно расплавленное стекло, блестело море. Теплый южный ветер принес в комнату йодистый запах моря, ароматы цветов и трав.
Здесь было тихо и безмятежно, как год назад, как всегда. Здесь блаженство покоя, прохладные простыни и неслышно скользящие сестры в белых халатах.
Осень. Там, на севере, первые заморозки. Меж голых ветвей свищет ледяной ветер и, взметая ворохи листьев, кружит в воздухе первые снежинки. Там зима.
Корнеев подошел к окну. Уже бледнела ночь, и едва заметные розовые отсветы лежали на потемневшем море. Луна исчезала, и снова все предметы обретали резкие формы.
Вот и прошла последняя ночь. Сегодня он выписывается из госпиталя и едет на фронт.
И снова вспомнилась та ночь в немецком плену. Да. Мы проиграли бой, и они торже-ствовали. Но полк прорвался и ушел. Немцы пытали Корнеева хладнокровно и деловито. Они били его. А этот длинноногий, с дурными зубами веселился. Впрочем, может быть, это только казалось. В конце концов офицер устал.
— Довольно,— сказал он.— Повесить.
Солдаты повели Корнеева. Это было уже под утро, и он никогда не забудет тех минут. Совсем близко и совсем мирно закричал петух. И вдруг что-то вспыхнуло, загремели выстрелы.
Сквозь дым и тяжелую дурноту Корнеев увидел фигуру офицера, услышал топот ног, выстрелы, крики, и — снова забытье.
Очнулся он в полевом лазарете. Он увидел внимательные серые глаза, белую косынку и услышал нежный, мягкий голос:
— Вы меня слышите, товарищ комиссар?
Корнеев глубоко вздохнул и с наслаждением прошептал:
— Слышу, милая.
Семьдесят долгих дней в госпитале. Семьдесят дней он боролся со смертью. Он пережил горечь потери Киева. Он долго лежал, уткнувшись лицом в подушку, когда узнал о том, что взорвана плотина Днепрогэса. Сестра стояла над ним. Она гладила легкой своей рукой его голову. Она утешала его, как будто его горе не было ее горем. А он вспоминал Днепрострой — свою горячую юность, он вспоминал, как росла плотина на его глазах. Этого нельзя забыть, как нельзя забыть первую любовь.
Днепр полноводный. Днепр могучий, гордая красавица — Днепровская плотина. Сила и мысль, создание могучего века и могучего племени... И вот ее нет, нет Днепровской плотины. Сестра не могла его утешить. И она сама это знала.
Как хорошо, что он не умер. И снова вспомнился горячий летний день и девушка,  спаcшая ему жизнь. Всегда тяжело думать о ней. Может быть, тяжелее, чем о ком бы то ни было.
День вставал над морем.

                IV

Вторые сутки шел бой.
Немцы упорно цеплялись за каждую кочку. Два месяца они зарывались в землю, залили ее бетоном, опутали укрепления проволокой, заминировали все подходы.
Вторые сутки била по окопам наша артиллерия. Фашисты пытались отвечать, но их огневые точки быстро засекли, и скоро немецкие орудия замолчали. Командир дивизии дал приказ овладеть к утру передним краем обороны.
Ровно в шесть смолкла артиллерия, и пехота пошла в атаку. Самолеты сбросили над немецкими окопами зажигательные бомбы. Лес пылал, и наши части при свете пожара, под сильным огнем упрямо двигались вперед.
Корнеев стоял на наблюдательном пункте вместе с командиром дивизии.
— Все в порядке,— сказал полковник.— Больше часа немцы не продержатся. Узнайте на правом фланге, почему слабо работают пулеметы.
Корнеев видел в бинокль, как пехота набежала на правую линию окопов. Уже бой шел в ходах сообщения. Уже пулеметы перенесли огонь в глубь обороны.
— Научились,— сказал полковник,— и злости сколько.
— Пять месяцев,— отозвался Корнеев.— Наши не те, да и немцы, видно, не те.
В девять часов оборона немцев была прорвана. С правого фланга немцев охватила соседняя кавалерийская часть, а слева уже слышался гул гвардейской артиллерии.
К исходу дня немецкая дивизия была уничтожена. Только небольшая группа скрылась в лесу.

                V

Комиссар не спал ночь. Тупо ныла голова, и от этого казалось, что болит все тело. Он тер виски, пил ледяную воду, но снова пересыхало горло. Голова горела. Неужели заболел? Корнеев вспомнил предупреждения доктора: не утомляйтесь, старайтесь не перегружать голову.
Корнеев встал. Всю ночь он допрашивал пленных. Как не похожи эти, декабрьские —дрожащие, приниженные, в рваных шинелишках — на тех, июльских, августовских — сытых, пьяных, наглых.
Надо пройтись, подышать воздухом, не ко времени болеть.
Мягкая снежная ночь. Было бы совсем темно, если б не зарево далекого пожара, смутно освещающее деревушку, где расположился штаб. Все-таки далеко заходить не надо. Разведка донесла, что группа немцев скитается в лесу и может вырваться на дорогу. Полковник выставил усиленное охранение.
Но Корнеев шагал к лесной опушке, глубоко засунув руки в карманы, подняв лицо навстречу ветру. Как легко дышится, как быстро исчезает боль в голове. И знакомое ощущение бодрости охватило его. Так бывает всегда, когда проходит боль. Еще вчерашним утром, когда он стоял на наблюдательном пункте, вспомнился жаркий день, когда его ранили. Ведь это те же места. Вот когда он вернулся. Здесь был проигран бой. Здесь он выигран вчера. А вот и лощинка, та самая лощинка, вдоль которой он видел бегущую девушку. Теперь все в снегу. Снег замел следы ее легких ног и следы преступления...
Что это? Уж не показалось ли ему? Нет. Вот там, за сараем, мелькнула какая-то фигура.
— Кто идет? — крикнул Корнеев и выхватил пистолет.
Молчание.
— Кто идет?—повторил он.
Никто не отзывался. Корнеев постоял с минуту и решительно пошел к сараю.
В ночи резко застучал автомат. Пули ударились в стену соседнего дома... Комиссар отпрянул, но было поздно. Новая очередь из автомата, и по резкому толчку в левое плечо Корнеев понял, что он ранен. От сарая отделился человек и быстро по снежной целине побежал к лесу. Корнеев прислонился к стене дома и, медленно целясь, выстрелил. Человек, точно споткнувшись, закачался и, сделав еще несколько неверных шагов, рухнул в снег.
Комиссар подбежал к нему. Включил фонарь. На снегу навзничь лежал мертвый немецкий офицер. Его тонкий рот раскрылся, обнажив дурные зубы. Да, это он. Конечно, это он.
— Вот так встреча...— пробормотал Корнеев.— Ну, что же, последний выстрел за мной.
Набежали люди. Они молча смотрели на труп немца.
— Что тут случилось?— спросил подошедший полковник.
— Знакомого встретил,— запинаясь, сказал комиссар.— Старого знакомого.
— Да ты ранен?—вскрикнул комдив.
— Что? Да. Я ранен. А он убит. А они будут убиты... до единого,— сказал комиссар, и его голос звучал радостью победы.

                ***

       Долгое время, до восемнадцати лет, я ждал, надеялся, что мой отец появится, хотя он не умел плавать, и был свидетель его гибели. Видимо потому, что мне очень не хватало его. Уже позже, когда я смирился с его смертью, мне иногда представлялось общение с ним. Мы почти не разговаривали, но хорошо понимали друг друга. Я любил эти минуты, но они приходили независимо от моего желания. Потом эти видения прекратились, и я очень тосковал без отца. Прошло много лет, я уже стал прадедом, но память об отце живет во мне и будет жить вместе со мной.

На фото: в редакции газеты Северо-Кавказского фронта «Вперед к победе». Июнь 1942 г. Накануне командировки в осажденный Севастополь.

Использованы материалы из:
Валентин Лосев. Гордые люди. Москва. Советский писатель 1942 г.
Сборника "Строка, оборванная пулей" Издательство "Московский рабочий" 1976 г.
Свободного доступа интернета.