Побег из плена

          (рассказ-быль, к 75-летию Победы в Великой Отечественной войне)

«Сколько бы лет ни прошло после окончания Великой Отечественной войны, но шрамы, оставшиеся в душе, постоянно болят», - так говорил в минуты откровений мой отец-фронтовик, доживший до глубокой старости в окружении любящей семьи.
Накопившийся тяжелый груз воспоминаний со временем разбухал и больно давил грудь. Поэтому иногда, под стопку-другую, наш еще молодой отец выплескивал свои переживания, и тогда мы, его дети, затихали, боясь отвлечь бывшего рядового солдата от воспоминаний. Моя детская память сохранила все его рассказы до мельчайших подробностей. Одним из них хочется поделиться с читателями, поскольку я была тогда просто потрясена.

Его призвали на фронт в возрасте двадцати двух лет. Воевал в основном на Кавказе. Особо запомнился случай, произошедший с ним в сентябре 1942 года. Как известно, с целью отражения наступления немецких войск и срыва их попытки прорваться в нефтяные районы Кавказа, проводилась Моздок-Малгобекская оборонительная операция, в которой пришлось участвовать и отцу. Немецкое командование планировало прорвать нашу оборону на реке Терек, у рубежа Прохладный-Моздок-Ищерская. Целью врага было уничтожение основных сил 9-й армии, и поход вглубь по долине Алхан-Чурт на Грозный, Орджоникидзе и Махачкалу. К сожалению, им это однажды удалось, хотя сопротивление советских войск было крепким, численный состав и техническое оснащение проигрывали.
Но рассказ не об этом, а о судьбе солдата. Итак…

После жестокого боя, когда смешалась земля с небом и, казалось, наступил конец света от оглушительных взрывов снарядов, вскоре наступила относительная тишина. Где-то вдали слышались глухие разрывы бомб, которые фашисты с самолетов сбрасывали на нашу многострадальную землю.

В голове стоял шум, и Гаврил понимал - что-то происходит с ним… Теплая, липкая струйка крови стекала по шее на грудь. Волосы превратились в жесткий войлок. Пилотка исчезла. Солдат обхватил руками голову и понял, что был ранен, когда они с товарищами ринулись из окопа с криками «Ура!» и побежали на врага. Пуля настигла внезапно, задев вскользь, и горячая волна накрыла беспамятством.

А сейчас он лежит на траве и приходит в себя… Пошевелив ногами, обнаружил, что левая нога тоже повреждена, в сапоге хлюпала кровь.  Солдат с трудом всё же смог встать на ноги, что успокоило и обнадёжило. Но радоваться пришлось недолго. Повернувшись к полю боя, он оцепенел, тело приросло к земле. Совсем рядом Гаврил увидел двух немцев, которые шли прямо на него с автоматами в руках. Другие фашисты добивали тяжелораненых и поднимали тех, кто способен был идти, сгоняя их к грузовику, стоявшему неподалёку.
Сердце вмиг оборвалось – он в окружении врага, раненый и слабый от потери крови. «Матерь Божья, помоги мне!», - пронеслось в голове.

- Шнель, шнель, - прикрикнул немец и толкнул его прикладом в спину. Гаврил повиновался и, припадая на больную ногу, направился к плененным бойцам. Когда был закончен осмотр территории, усеянной трупами, часть немцев заполнила грузовик, а остальные следом за ним погнали пленных, как скот, с окриками и побоями, в сторону населенного пункта.

На бывшей животноводческой ферме фашисты обустроили лагерь для содержания военнопленных. Его обнесли колючей проволокой, вдоль которой стояла охрана с собаками.
Вновь прибывших загнали во двор и оставили под открытым небом, поскольку места не было не только в здании фермы, но и на улице. Пленные стояли, сидели и лежали прямо на земле, радуясь месту.

С утра всех погнали на работу – восстанавливать железнодорожное полотно и строить свиноферму. Тех, кто не мог утром подняться, пристрелили. Кормили баландой один раз в день.
Так прошла неделя…

Болели раны, но они уже затягивались. Гаврил прикладывал на ночь листья подорожника, которыми набивал карманы по пути с работы.
Силы стремительно уходили с каждым днём из-за скудного питания и тяжелой физической работы с утра и до вечера. Пугала безнадёжность положения. И хотя разговоры в лагере были запрещены, он всё же перекидывался словом-другим со своим знакомым, старшим по возрасту солдатом, которого в  части все звали дядей Мишей. 
Днём стояла жара, несмотря на начало осени. По ночам было холодно и сыро. Люди невольно жались друг к другу, сбиваясь в группы, чтобы хоть как-то согреться.
Дядя Миша стал подкашливать, то ли сердце не выдерживало нагрузки, то ли ночной холод давал о себе знать.

Через два дня, выбрав момент, он спросил Гаврила:
- Побежишь со мной, сынок? Здесь нам скоро конец!
Гаврил сразу кивнул ему, как будто бы давно ждал этого предложения.
- Тогда завтра утром будь готов, - добавил дядя Миша.

Ночью Гаврил несколько раз просыпался, со страхом думая о побеге, о возможно последних часах своей жизни и неизвестности судьбы.
Утро встретило сыростью и туманом. Ломота и дрожь в измученном теле. Подниматься не хотелось, сил не было… Но Гаврил помнил, что с каждым днём колонна становилась всё реже и реже, десятки трупов ежедневно вывозили за территорию лагеря, и он сжимал кулаки, приказывая себе держаться до последнего.

Лай собак и окрики охраны заставили подняться и идти в строй. Откормленные и натренированные собаки по приказу готовы были любого загрызть до смерти.
И вот многометровый строй худых, изможденных мужчин в грязных, оборванных одеждах, по шесть человек в ряду, охраняемый со всех сторон, двинулся по грунтовой дороге к месту работы. Обречённые на мучительную смерть люди брели с понуро опущенными головами, думая об одном и том же – о своей безысходности и приближающейся смерти.

Когда колонна проходила по мосту, а затем мимо высокого обрыва, за которым сразу начинались густой кустарник и лес, дядя Миша толкнул локтем Гаврила и шепнул:
- Пригнись и беги, а там прыгай!
От напряжения и страха сердце сжалось, как пружина, тело превратилось в жесткий комок мышц, и молодой боец сорвался с места!

 За несколько секунд, пригнувшись, добежал до края обрыва и, не раздумывая, покатился, как колесо, в пропасть…
В мозгу автоматически проносились слова молитвы, которые знал еще с детства - отец строго следил за духовным развитием двенадцати детей: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежит от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым, да исчезнут….».

Гаврил почувствовал, что лежит вниз лицом в теплой, жидкой грязи на дне обрыва. Как во сне он слышал брань фашистов, выстрелы и лай собак. Вскоре они стали затихать, значит, колонна постепенно удалялась, и его никто не преследовал… 
Но радость была преждевременной. Послышался резкий треск сломанных веток, и  сверху кто-то свалился на него, накрывая всем телом.

«Ну, вот и всё, поймали, гады…», - пронеслось в голове, и Гаврил заплакал, не переставая повторять в уме: «Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…».

Наконец, навалившееся на него тело заговорило.
- Ух, живые, живые, живые… - повторял упавший с обрыва дядя Миша посиневшими губами, сползая вбок. Руки тряслись, лицо было бледным, как мел, но он тормошил испуганного Гаврила, который не мог вымолвить ни слова.
- Вставай, сынок, вставай, нам нужно бежать…, - повторял дядя Миша и тащил его за руки. 
 
Гаврил, как во сне, сел и огляделся. Они находились в небольшом болотце, которое и смягчило падение. Вокруг заросли. Тело горело от ссадин и  мелких ран.
- Давай, Гаврюшка, соображай быстрее. Бежим, бежим отсюда! – продолжал поднимать друга дядя Миша.

И тут Гаврил, наконец, пришёл в себя. Теперь он поддерживал старшего бойца, когда они бросились бежать от этого страшного места. 
- Нам бы глубже забраться в лес и идти на восток, - шептал дядя Миша, держась за сердце.

Силы быстро уходили, нестерпимо мучили голод и жажда. Осенние дни становились короткими. К вечеру беглецы прошли несколько километров и сейчас были на недосягаемом от лагеря расстоянии.
- Всё, дальше не пойдем, привал! – сказал дядя Миша, опускаясь в густую траву. Рядом с ним упал и Гаврил, от усталости сразу проваливаясь в сон.

Разбудил их предрассветный холод. Отойдя на несколько метров от места ночлега, Гаврил вдруг услышал тихое журчание; это был маленький родничок с прозрачной, холодной водой. «О, Бог мой! Благодарю тебя!» - вслух сказал он и наклонился к источнику. Тут же позвал друга, а сам стал обследовать это благословенное место. Сделав шаг в густую траву, услышал сердитый вскрик и понял, что наступил на сидевшего там глухаря. Словно коршун, мгновенно упал на него, и их сердца застучали одно, сильнее другого.

У дяди Миши в кармане нашелся старый коробок спичек, и мужчины запекли на углях костра птицу, завернув тушку в лопухи. Ужин обещал быть царским, но дядя Миша отломил мяса только по небольшому кусочку, чтобы не заболеть после обильной еды. Закусывали собранным щавелем, мокрицей и мятой, что нашли у родника.

Полное блаженство охватило страдальцев, когда чуть поодаль они нашли еще один источник -  горячий, с запахом серы.
- Это же минеральная вода, здесь недалеко курорт! – сказал дядя Миша, впервые улыбнувшись за последнее время.

Спустившись ниже по руслу, увидели довольно широкое углубление и, не сговариваясь, стали раздеваться. Здесь вода была не такой горячей, как наверху.
Накупавшись и выстирав свою одежду, солдаты почувствовали себя веселее и увереннее.

Утром обнаружили, что ссадины на руках и ногах стали заживать. А глубокие раны очистились и не саднили, как вчера.
- О, какая вода целебная, сынок! Посмотри, на что она способна. Мы задержимся здесь на два-три дня, но жечь костер уже не будем, чтобы не привлечь сюда любопытных. Нам нужно отлежаться и набраться сил для длительного похода.

И они отдыхали под птичьи трели и свои душевные откровения, чтобы скоротать время. По три раза в день купались в волшебной серной воде,  подлечивая раны. Питались всё тем же запеченным глухарем, травой, грибами, которые находили невдалеке в небольшом ельнике и томили их в горячем минеральном источнике. Попадались кое-где последние осенние ягоды - спелые и сладкие.

Прошло три дня.

После поиска пищи солдаты отдыхали в тени под раскидистым кизилом. Вдруг дядя Миша тихо запел:
«Смерть не страшна,
С ней не раз мы встречались в степи.
Вот и теперь
Надо мною она кружится,
Ты меня ждешь и………………»

Выстрел прозвучал так внезапно, что Гаврил сразу не понял, откуда пришла беда. Он как лежал в траве, так и не пошевельнулся, зажмурясь от страха близкой смерти. Сквозь ресницы видев двух немцев, один из которых теперь направил оружие на него. Через секунду грянул еще один выстрел….
«Зачистив территорию», немцы ушли, о чём-то громко разговаривая на своём языке.

Оцепенение покидало медленно. Наконец, Гаврил понял, что жив. Цел! Но как, почему? Только выстрел оглушил и ослепил сознание...
Ощупывая себя, догадался, что пуля, предназначенная ему, застряла в медали, которую он спрятал во внутреннем кармане гимнастерки, завернув в тряпицу. Глаза непроизвольно взметнулись к небу:
«О, Матерь Божья, заступница, благодарю тебя за спасение…». Руки тряслись; трижды перекрестившись, повернулся к другу, который лежал на спине с открытыми глазами.
- Дядя Миша, вставай, они ушли! Нам нужно бежать…

Но друг не реагировал. Гаврил растерялся, припал ухом к груди, слушая сердце, проверил пульс, но, когда увидел огромную рану в животе и бьющую из неё кровь, всё понял. Он рыдал над убитым, как ребёнок, рвал на себе волосы, кусал до крови губы:
 - Дядя Миша, дядя Миша, как же так? Мы с тобой мечтали вернуться в часть и снова  идти на врага, чтобы отомстить за всё…

Плачь, не плачь, но нужно торопиться. Гаврил, под действием сильного стресса, мгновенно принял решение. Тут же нашел небольшой  овражек, перетащил туда тело и стал забрасывать его ветками и сухой листвой; сверху навалил кучу камней, которые собрал тут же. 

Помолившись и прочитав молитву за упокой, он вытер рукавом слёзы. «Дядя Миша, Царствие Небесное, я еще вернусь сюда, сделаю тебе хороший крест», -  сказал он вслух и, оглядываясь, покинул это место. (В отступление, хочется отметить, что Гаврил всё же вернулся сюда, но  только 30 лет спустя. Без труда нашел это место, а приятной неожиданностью стало то, что он увидел здесь ухоженный обелиск и протоптанную к нему дорожку, видно, не заросла народная тропа к бывшему солдату, погибшему за свободу и счастье Родины. Он долго разговаривал с другом, как с живым, рассказал, как жил, плакал, вспоминая события тех страшных дней...).

Трое суток Гаврил пробирался по лесу, засыпая иногда в гуще и подкрепляясь редкими ягодами да травами. Лес стал светлеть, и он увидел широкую опушку. Невдалеке виднелись небольшие хатки. У одной из них копошился старик в ватнике.
Гаврил решился подойти к нему и расспросить о немцах.

При виде солдата, старик не удивился, а только охнул и тут же принёс воды и кусок сыра.
- Немцев здесь нет, сынок, вот поешь, потом поговорим… Слезящиеся глаза  излучали сочувствие и доброту. - Погнали их вчера отсюда, пришло подкрепление нашим бойцам, так они убегали, бросая всё.

- Подскажи, отец, где мне найти наших? – спросил Гаврил.
- А ты иди в центр села, тут недалеко. Там сейчас развернули госпиталь, много раненых привезли, оттуда и отправят тебя на фронт.
Поблагодарив старика, Гаврил направился на поиски своей части…

Сколько же еще страхов, стрессов, разлук и потерь пришлось пережить ему, преодолевая тяжелые фронтовые дороги. Дважды был тяжело ранен, после лечения  направляли на передовую, в самое пекло, где Гаврил читал и читал молитвы, отгоняя от себя вражеские пули и приобретая опыт бойца самой жестокой, многолетней  войны.
И только белая прядь волос на голове напоминала о подробностях тех жутких лет.