Во имя спасения

— Внутри меня всегда была вера.
Колени Аннабель сбиты от ежедневных молитв, а губы безмолвно шевелятся в привычной манере — она сидит пред алтарем, опустив веки. Рыжие волосы, сплетённые в тугую косу, Анна накрывает сатиновым платком, потому что стыдится — жестокие дети дразнят её ведьмой, кидая камни, а взрослые привычно отводят в сторону взгляд.
На ужин — макароны с сыром, всегда макароны с сыром, но сегодня Уоррену не нравится, поэтому он разбивает тарелку с горячей пастой о голову своей жене. Райли тащит сестру за руку прочь с кухни; прячась в чулане, они слышат, как кричит отец, что Грейс Миллер — шлюха, потому что Анна даже не похожа ни на кого из них. Уоррен говорит, нужно избавить дом от греха — пальцы хватают детское запястье (сдавливают, ломая хрупкие кости), отец вытягивает Анну из чулана и бросает к стене. Боль окрашивает всё вокруг тёмно-красным.
И пока наверху кричат её дети, Грейс собирает осколки, смотрит пред собой пустым смиренным взглядом. «Всё хорошо, всё так, как и должно быть, — улыбается, — мы это заслужили».
 
— Я считала до пяти и страх уходил.
Чудовищ не видишь, если крепко зажмурить глаза, да с силой стиснуть зубы. Та же история и о страхе — если раз за разом повторять «я не боюсь», то он исчезнет; это было сродни молитвам — вот только в них не было места Иисусу, Архангелам или Святым. Губы шевелились, еле слышно взывая к Антихристу.
Аннабель Миллер задыхается, беспомощно хватается за брата — в её голове начинается отсчёт.
Раз. Прячется под кроватью, вжимаясь в стену, и изо всех сил старается не дышать, пока отец поднимается по лестнице. Анна пытается исчезнуть (закрытые глаза не помогут, молитвенный зов смешон и жалок), Райли шепчет на ухо, чтобы она не боялась (тяжелые шаги Уоррена сотрясают дом в их поисках), сдавленно хрипит, когда отец вытаскивает его из-под кровати за ногу.
— Не бойся, Анна!
Только не бойся.
Два. Чтобы спасти чью-то душу, нужно отдать часть своей взамен. Аннабель и Райли делали это столько раз, что когда всё закончилось, у них не осталось ничего.
Ошейник на жилистой шее старшего брата протёрся, она перестёгивает ремешок, чтобы крепче держался. Анне восемнадцать лет отроду, Райли — несколько больше, и оба уже изношены, совсем никуда не годны. Она расплетает волосы и красит губы тёмным цветом, он скалится на мир, капая ядовитой слюной — брат и сестра обезличены; молитвы Антихристу вновь слетают с губ.
— Оставь её, — безразличие звучит в голосе девушки, пока её брат в очередной раз умоляет мать уехать из Маршалла, — она, блин, давно уже смирилась.
Три. Епитимью накладывают регулярно, стоит закрыть глаза — и Ангелы обращаются в Бесов, на кусочки дерут душу (оной жалкие остатки), скармливая Церберу. Анна почти не спит, в голове голос священника шепчет:
— Ты либо убиваешь монстра внутри себя, и сам становишься монстром, либо позволяешь своему монстру жить, но тогда он завладевает твоей волей — тогда он становится тобой.

— Я была невероятно счастлива.
Силуэт Анны выглядит тощим средь каменных плит, она начинает замерзать — от могил всегда веет холодом.
Отца хоронят, когда ей едва исполняется двадцать, говорят, какой-то мужчина заколол того ножом. Анна чувствует облегчение и удовлетворение, она не сдерживает улыбку, едва ли не смеётся. Уоррен Миллер получил то, что заслужил — внутри Анны нет ни капли сожаления и скорби. Грэйс, стоящая рядом, вздрагивает — от холода или истины, пробирающей до костей.

— Я не сумасшедшая.
Вот уже который год вокруг четыре холодные бетонные стены — Анна засыпает и просыпается в месте, похожим на Чистилище. Райли навещает дважды в неделю, говорит, могила отца зарастает сорняками, но Анне это не интересно — собственно, не интересно и как поживает Грэйс после того, как засунула собственную дочь в психушку. Анне достаточно старшего брата, который последней нитью связывает её с реальным миром.
— Если бы не ты, — усмехается Анна, — я бы давно сошла с ума.
Райли Миллер не улыбается, а после и вовсе перестаёт приходить. Аннабель царапает ногтями бетон стен, раздирает глотку криком, пытается вырваться, но лишь сильнее увязает в топком болоте.
Анна пропитывается ненавистью — уверена, он её бросил.

Аннабель Миллер пичкают таблетками, которые она выблёвывает в туалете, искалывают вены шприцами — врач говорит Грэйс Миллер, что лечение не помогает и им придётся ужесточить меры.
— Лучше подпиши согласие, Анна. Тебе здесь помогут.
— Иди к чёрту, мама, — Анна выплёвывает слова в исхудавшее серое лицо, получает удар под рёбра; всё снова становится как в детстве, вот только смиренный взгляд матери сменяется полным равнодушием. На лице Грэйс не дёргается ни единый мускул, она терпеливо ждёт и тогда Анна сдаётся — она подписывает бумагу, которая оказывается билетом прямиком в Ад.
Анна пачкает руки в крови, когда набрасывается на санитара и вспарывает ему горло скальпелем — к слову, санитар выживает (она не успевает закончить начатое) и сломя голову бежит прочь из больницы, а вот для Анны следующий год проходит в холодной тёмной комнате, пропитанной болью: её переводят в отделение тяжело опасных пациентов, держат связанной в одиночке и регулярно пропускают сквозь неё ток.
Доктор говорит, они делают всё, что в их силах. Доктор говорит, возможно её уже не спасти.

Некогда родной голос сквозь пелену проникает в голову Анны, она с трудом разлепляет веки — силуэт Райли выглядит размытым, едва узнаёт, и она засмеялась бы, будь сил побольше. Чёрные глаза брата пугают, Анне кажется, перед ней кто-то чужой, она плачет, просит его уйти, кричит и бьётся о стены.
Прежде чем Анна понимает, в кого тот превратился, имя зверя в голове уже складывается из букв r, i, l, e, y.
Райли усмехается, сквозь зубы цедит: «У нас много больше общего, чем ты думаешь, сестрёнка. Ведь ты такая же, Анна. Ты монстр», — она кричит, чтобы убирался прочь, но слова пульсом стучат в голове.
монстр, монстр, монстр........

Трижды в неделю Анну приводят в церковь, дабы приблизить к Иисусу, верят, что так исцеление настанет много раньше. Аннабель не сопротивляется, нет смысла, но хотя бы удаётся ненадолго выбраться из больницы.
Секунда — яркая вспышка, запах тающего воска. Прежде чем начать она некоторое время смотрит на пламя свечи — точно адова балерина танцует огненный танец, заманивая в свои сети глупых; Анна начинает понимать насекомых и птиц, летящих на огонь (на погибель верную) словно умалишенные. Она обращает взор к Святому отцу — пламя адовой танцовщицы отбрасывает на его лице причудливую тень.
— Святой отец, я согрешила, — он слышал эту фразу миллион раз (так грешники обычно начинают свой рассказ).
Аннабель Миллер улыбается — она безнадёжна, абсолютно никчемна; она здесь не прощение своих грехов вымаливать пришла, эти грехи нельзя искупить ничем (точно знает, потому что однажды Дьявол ей об этом сказал — в том сне её, спутав с Христом, вели на эшафот, чтобы распять). Аннабель поднимает левую руку вверх, закрывает глаза.
Клянусь.
— Вы не спасёте меня, Святой отец. Никто не спасёт.

— Я знаю, что-то происходит. почему никто ничего не делает?
Анна послушно принимает таблетки, терпит электрический ток, кивает в такт чужим словам: мне уже лучше; всё хорошо; да, я понимаю, так нужно для лечения. Анна показывает примерное поведение и вскоре оказывается на свободе. Но она ли это?
Маршалл оказывается недоброжелателен, это видно в глазах соседей с натянутыми улыбками; Анна замечает, когда идёт в магазин за молоком, когда забирает утреннюю почту, даже когда ложится спать — что-то не так. Аннабель знает, за ней следят, она слышит голоса и шёпот за спиной. С болот веет холодом, проникающим в каждый уголок города, от которого не убежать и не спрятаться.

Образ брата преследует день за днём, рядом с ним Анна чувствует нарастающее чувство тревоги и страха; она ещё не знает, что бояться ей надо не его, а того, кто в отражении зеркал.
«Неужели ты не помнишь?» — голос брата эхом отдаётся в голове.
Она видит его насквозь, говорит, что рассказы о дружелюбном соседе полная чушь, и тогда Райли меняется в лице, сжимает руки в кулаки.
Анна говорит, что знает. Говорит, скоро узнают все. Вот только Анна блефует, но отчаянно пытается сложить кусочки мозаики — Райли шепчет: «ты точно хочешь знать?».
Она возвращается в родительский дом — Грэйс выставляет дочь вон, протянув сумку с парой вещей. Анна не знает, куда ей идти, не понимает, почему мать прогнала; у Анны слишком много вопросов без ответа и она старается найти того, кто ещё не стал заложником болотных вод, кто так же чувствует скрытую опасность.

Аннабель Миллер уверена, Маршалл больше не является безопасным местом — спрашивает себя, а был ли он вообще когда-нибудь таким.
Порой Анна боится, что всё вокруг — плод её больной фантазии. «Возможно, — шепчет Анна, — я так и гнию в этой сраной психушке, откуда не спастись».
Всё циклично, всё это уже было, миллион раз до. Аннабель Миллер застряла в лимбе и существует лишь один выход.
Она хочет освободиться.

"Из отчетов нам достоверно известны лишь некоторые факты об Аннабель Миллер.
Итак, Аннабель провела в психиатрической больнице четыре года, диагноз «острый психоз и некотролируемые вспышки агрессии». Так же, по официальной версии Уоррен Миллер был убит неизвестным мужчиной, но на самом деле сама Анна зарезала отца ножом во время очередной драки.
Из-за многочисленных травм головы, полученных от отца, время от времени забывает некоторые вещи, в том числе это объясняет почему она забыла о том, что сделала со своим отцом.
Из немногочисленных интервью с самой Анной Миллер она утверждает, что видит картинки в голове, как пронзает отца ножом, но не придаёт им значения, потому что с самого детства представляла, как вспарывает тому брюхо, вышибает мозги, бьёт огромной статуэткой слона, которую ее отец любил — каждый раз разные сценарии, но один конец для нее: освобождение.
Мы так же знаем, что Анна Миллер очень привязана к своему старшему брату, и любовь эта больше похожа на болезнь, о чем говорит Райли Миллер.
Еще один факт об Аннабель Миллер - она интересуется тёмной магией и эзотерикой, считая себя причисленной к какому-то культу ведьм. Ее стихи, рассказы, наполнены страданиями, смертью и тьмой. Книги Анны до сих пор лежат на полках старой библиотеки на окраине города.
Нам жал это признавать, но Аннабель Миллер опасна для общества. Поэтому стены лечебницы вероятно она не покинет никогда".