ОН и ТАМ

Он и Там

— Это я.

И дальше в трубке – невыносимое то ли «ммм», то ли  «ннн». Внутри меня всё напряглось и вслушивалось в его голос. С чего бы это он звонит? Потом очнулась давняя боль и съехидничала: «Ну что, «маруся», дождалась-таки его звонка!». 

В груди и голове оборвались два колокола и понеслись навстречу друг другу. Тот, что снизу, гудел басом «Онн!-Онн!», тот,  что сверху,  дзинькал  «Тамм!-Тамм!»

— Что случилось, Лёша?

У всех «бывших» когда-то наступает время о себе напомнить. Есть версия, что звонок от инициатора разрыва случается примерно в течение полугода. Предлог всегда найдется. Пока Лёха молчал, я «на автомате» считала месяцы, прошедшие с сентября. Версия подтверждалась.

Придавила трубку к левому уху. В правом — колокола особенно старались.  Намотала коконом одеяло, чтобы забыть о феврале. Настроилась слушать. Когда он заговорил — осторожно, малыми дозами запускала внутрь сгустки его голоса, чтобы смыслы успевали за словами.

«…сегодня  жене сделали операцию… увезли в реанимацию…  она могла не выжить…  я понял, что это самое главное… ты прости… мы ведь друзья… ты поймешь… ты же слышишь меня… я  приеду… сейчас… можем  просто музыку послушать… или ты приедь… дверь открыта… ты же знаешь, я не закрываю дверь… у меня музыка играет… ты слышишь музыку?…»

Музыку я слышала хорошо.

— Хорошо, я приеду. Адрес  скажи.

Ночью таксисты как заботливые отцы, а дороги — как бабушкин шёпот. Плывущие ленты огней за стеклом вводили в транс. Почти уснула в пути.

— Приехали, девонька. Вот это парадное. Может быть, я вас подожду? Уже три часа ночи.
— Не нужно. Спасибо вам.
— Спокойной ночи! К вашим услугам…

Тёмное парадное. Скрипящий на своем языке лифт. Чужие запахи. Всё как во сне. А ведь я когда-то так мечтала оказаться тут.

Вышла на  нужном этаже, а дальше двинула прямо на музыку. Ошибиться было трудно. И дверь действительно оказалась открытой.

— Лёша, я приехала, ты где?

 Из глубины его дома — только храп вперемешку с Карлосом Сантаной. Очень громко и то, и другое. Стало смешно и спокойно. Человек устал, человек спит, а я тут спасать примчалась.  Наверное, мне лучше вниз — и домой, может такси еще стоит.

Но ноги сами тихонько выползают из сапог,  руки пристраивают пальто (надо же, вешалка точно такая, как  у меня дома… куплена сто лет назад… сто лет назад всё покупалось в одном мебельном на Дружбы Народов… может там и рождалась дружба народов… тьфу,  далась мне эта вешалка… хотя, веет от нее родным… Господи, о чем я думаю?..).

Мысли! Стоять! Молчать! Не двигаться!  Вы не понимаете момента. Я  высадилась на другой планете, в другом мире — его мире. Тут другая сила тяжести, и она направлена по-другому, и называется силой нежности.  Тут воздух другой — состоящий из его выдохов.  Не могу надышаться и дышать не могу — задыхаюсь, отвыкла.

Но не так просто приструнить собственные мысли. Солдафонских приказов они не слушаются. Они же женщины. Но можно попробовать занять их чем-то неожиданным или умным. Давайте, девчонки,  трудитесь! Вспоминайте коэффициент земного притяжения, вычисляйте удельную массу Лёшкиных  выдохов в объёме помещения. А особо занудных вечных отличниц нагружу законом Фехнера в приложении к моей чувствительности.

Ух ты! Кажется получилось! Тройная загрузка остановила на время мыслительный спринт. Почти не думаю! Но чувствую всеми клетками. Вкус места — горьковатый, запах — табачный, температура — бррр-бодрящая, цвет — серо- голубой.

Я все еще у входной двери. Свет горит на кухне и в комнате. В комнату пока не могу — исчезну как Снегурочка. Но не стоять же второй вешалкой в коридоре. Иду на кухню.

Как-то  невозможно чисто на этой кухне… А едят ли тут? По крайней мере — пьют. На столе почти допитая бутылка коньяка. Разобраться что ли с этим «почти»...

 Приоткрытую дверь из кухни на балкон раскачивает февраль. Где-то я с ним уже встречалась этой ночью. Он назойлив, однако, да еще и  дверь выдрессировал визжать: фе-враль, фее-враль, фии-врун, фуу-лжец.
Похоже, мне этого коньячного «почти» было многовато, раз дверь так раз-болталась. Зато прибавилось храбрости. Держись, моя  душа, пойдем, посмотрим,  как ОН ТАМ.  Знаю, что это слишком  для тебя — вот и прикрыла створками ладоней самое чуткое место под грудью, чтобы ты не ослепла, и не оглохла, и не сгорела.

Оннн-Таммм-Онн-Тамм-Он-Там! Колокола в экстазе отдавали друг  другу свои имена. Люстра в комнате полыхала вовсю. Музыка гремела тоже – во всю. Окно – открыто настеж. Холод и жар! Жизнь явно зашкаливала, испытывая все типы моих предохранителей. А Лёшка при этом мощно спал, внося в какофонию пространства увесистую долю храпа. 

— Леш, пришла, а ты спишь. Вот, допила на кухне коньяк. Теперь стою и слушаю твой мир.
— Входи! Прости, вырубился, не встретил. Может, разбудишь меня?
— Поспи еще. Я рядом, если что… Музыку приглушить?
— А что сейчас играет?
— Блюз. Твой любимый. «Блэк мэджик вумэн».
— О, тогда послушаем, вдвоем. Хоть мне из сна, если честно, ничего не слышно.

Беседуя, закрыла окно. Подошла к нему так близко,  как себе позволила. Лешка вытянулся солдатиком на диване.  Ноги скрестил, чтобы не разбежались. Никогда не видела его в домашнем. В спортивных штанах, футболке. Я его вообще толком никогда не рассматривала. Будто и так точно знала, как он выглядит. И почти не спрашивала, какой он внутри. Зачем? Очень любила — значит, все равно бы ошиблась в попытках понять, за что.

 Да, разглядывать спящего мужчину как-то совсем неловко. Взгляд упёрся в  белеющие ступни. Укрыла их пледом. Потом  искушали  руки. «Коснись, мы тебя помним». Просто наваждение.

Села рядом у ног. Воспоминания пытались атаковать низ живота. Безуспешно. «Функция рождает орган, она же его развивает, она же его убивает, когда перестает проявлять себя». Мысли-отличницы опять оживились.

Душа моя немного освоилась и осмелела.  Она искала подобное себе. Увидела  домик из сплетённых кистей,  мягко качающийся на его груди.  Не тот ли шалашик, в котором с милым рай. Стала девочкой-с-пальчик и нырнула в ладони рая.

Тут пахло по земному и уютно — Лёшей. Немного табаком  «Кэптэн Блэк»,  еще чуть — массажным лавандовым маслом. А вот нотка укропа с перцем, суп, что ли, варил. И что-то еще… Ах, да! Так чистота пахнет, если футболку сушить на морозном ветру.

Впадина солнечного сплетения пульсировала в такт сердца. Девочка-с-пальчик устроилась в ложбинке и убаюкалась на волнах его дыхания.

 «Буду шептать тебе прямо в сердце. Привет. Как тебе живется без меня? Так ли, как мне без тебя?  Глянцевые правила расставаний для меня не сработали. Все эти «займись собой!», «выбрось его вещи из дома и его идеи из головы!», «найди в нем 12 уродств!», «окунись с головой в новый роман!» просто бесполезная мишура.

Что работало, так это тоска. Медленно иссушала всё, что цвело под твоими руками. Я уже забыла, что раньше себя любила. Теперь только сострадаю собственной пустыне. Молитвы утешают лишь на время. Жду, когда сосущая пустота уснёт хоть ненадолго. Но всё голодное засыпает с трудом.  Именно эта ненасытная нищета привела меня сюда, а не желание тебя поддержать. Думаешь, я хоть на секунду вспомнила о твоей жене в реанимации? Ну, может на секунду, не больше. Здесь, у самого твоего сердца врать не буду. Я ещё побуду немного так близко. Хорошо тут, спокойно. Еще немного… Можно?»

Лёшка молчал из своего сна. Только его дыхание на миг приостановилось. И снова живой теплый домик поплыл вверх-вниз.

«Ну, что ты… Зачем так грустно. Ведь ничто никуда не делось. Ты просто не ту дверь открывала. ОН — ТАМ, наш с тобой настоящий дом и настоящий мир. Хочешь там бывать — люби. Входи через мое сердце — оно открыто. Возьми все, что нужно тебе сейчас, в этом мире всё в избытке.  Вдыхай меня и выдыхай себя. Я весь из любви — и ты из любви. Всё остальное — не важно. Не важны тела и судьбы этих тел. Не важно, провели мы минуты, или года рядом. Просто дыши. И с каждым вдохом открывайся больше и принимай больше. И с каждым выдохом открывайся еще больше и отдавай еще больше. И однажды вдох вместит все, и выдох отдаст все. И все сбудется, и все насытятся. Я благодарен тебе. Ты прекрасна в любви…»
— Ты странно говоришь, Леша. Ты ли это?  Кто Ты?
—  Тот, кого любит твоя душа.
—  Ты где?
—  Везде и нигде.
—  Почему я не с тобой? Что тогда я делаю тут, в этом мире, в этом доме, в сердце этого мужчины?
—  Ищешь меня. Но я никуда не исчезал и не уходил. Я всегда с тобой  и люблю лишь тебя одну. Иногда ты перестаёшь чувствовать моё присутствие — тогда появляется близкий мужчина, через глаза которого ты опять встречаешь меня. Потом я ухожу — но только из этих глаз. Через другие касания, голоса, чувства я люблю тебя снова, но немного иначе. Я люблю тебя любить из всех точек вселенной сразу и разным образом. А иногда, на время,  будто и не любить. Знаешь, как дети порой закрывают глаза руками перед подарками под елкой, для большей радости.
—  Знаю. Я тоже так хочу тебя любить через всё и всегда.
—  Это слишком просто. Так ты любила целую вечность. Здесь так все любят. Только ты решила, понарошку, забыть эти состояния — и спустилась в миры, где любовью называют всё что угодно, но не истину. 
—  Вот как! Ладно, понятно. Но раз я такое выбрала — еще поиграю. Я ещё не долюбила этого спящего мужчину странной любовью этого мира. До встречи, и не забудь «забыться» во мне.

Очнулась от озноба. Лёшка во сне перевернулся на бок к стене. Поправила ему сползший плед.

«Dance me to the end of love…» — голос Коуэна из динамиков попытался опять зацепить языки колоколов. Не вышло. Внутри — сверчки и светлячки.

Прикрутила звук на панели. Выключила разгорячённую люстру. Зеркальца CD-дисков, разбросанных по полу, тотчас сменили объект отражения, отыскав мягко светлеющее окно. Их трогать не буду. Музыка, свернувшись как дети калачиком, чутко спит перед рассветом.