сандалик

  Я иногда рассматриваю свой старый фотоальбом. Есть там моя фотография, где мне 5 лет. Я стою, на мне светлая рубашка и короткие темные штаны, с лямкой  через плечо, а на ногах новые сандалии. И, хотя фотография черно - белая,  заметно, что правый сандаль светлый, а левый гораздо темней.

  И я вспоминаю историю этих сандалий,  отложившуюся в моей памяти из собственных впечатлений, эмоций и переживаний и из рассказов родителей,  шуток и насмешек моего старшего брата Юры.

  Эти обувки мне купил отец на мой пятый день рождения в районном центре. Они мне очень нравились. Были ярко красного цвета, с блестящими застёжками и твердой подошвой. Мне дали их примерить пройтись по комнате и снова положили в коробку. Я помню,  как часто подходил к ней,  открывал, брал в руки и рассматривал их, представляя зависть моего друга Генки, когда он увидит на моих ногах такую красоту.

  Ну, а пока, мы бегали босиком, как бегали большинство детей из нашего детства.
И еще мне мама  сказала, что в самый - самый мой День рождения я надену эти сандалии и понесу отцу обед, который как раз молотил рожь на близком от села поле. Не один, конечно, а с моим старшим братом.

  Этот день, а было это в начале августа, когда по-летнему еще жарко и сухо, записался в моей памяти, как фильм. Нет, гораздо-гораздо полнее; со всеми мельчайшими подробностями, со всеми цветами и запахами, страхами и огорчениями, восхищениями и радостями.

  Однако радость моя омрачилась сразу, как только мы, собрались идти в поле. Юра разрешил одеть сандалии  только в поле. Стерня ржи колола ступни так, что без обуви было не пройти. Поэтому до самого поля я шагал босиком, держа в руках, как красные флажки, свои обувки.

  Было жарко, пыль на дороге лежала толстым бархатным слоем, и, ноги по щиколотку утопали в ней. Сразу за околицей, лежало сплошным колючим ковром поле скошенной ржи, а дальше, примерно в полукилометре, шумел комбайн, захватывая широкую полосу нивы,  оставляя после себя длинный шлейф пыли и кучки желтой соломы.

  На этом агрегате работал мой отец. Увидев нас, комбайн остановился, продолжая негромко стучать. Отец спрыгнул на землю, Юра полил ему из алюминиевого бидончика воды, что бы он умылся. А меня он поднял и отправил в бункер машины. Это был большой короб, заполненный зерном. Его было много, оно было теплое, золотое. Я сыпал зерно за пазуху, набивал карманы. Было интересно пересыпать  его из горсти в горсть, подбрасывать вверх и оно сыпалось сверху «как дождь». В нем можно было даже плавать как в речке, загребая руками направо и налево. Эти зернышки  мне казались такими живыми, что каким-то краем сознания я ощущал их тихую и светлую радость жизни.

  Когда отец поел, ко мне забрался Юра. Комбайн зафырчал, затрясся, выбросил облако черного дыма и двинулся по полю. Я вставал, вытягивался и подпрыгивал, но не видел поля, - борта у бункера были для меня высоки.
Проехав немного, комбайн остановился, папа высадил нас посреди поля, и, собрался было снова вскочить в кабину комбайна, как я обнаружил, что на правой ноге нет сандалика.

  - Там, он, там, в бункере, - закричал я, показывая на бункер, плача и ощущая  всю полноту потери.

  Пришлось брату еще раз забираться на комбайн и рыться в зерне. Сандалика нигде не было. Отец что-то сказал Юре, взобрался в кабину и этот шумный и пылящий агрегат двинулся дальше.

  Очень долго я шел в одном сандалии к кромке поля. Долго потому что с голой ступней по стерне не побегаешь.

  Солнце, казалось, залило всё пространство своим желтым лимонным светом. И, пока я шел, вокруг меня кружились мотыльки. Они все были разные, синие и голубые, розовые и желтые, самых различных цветов и оттенков. Их становилось все больше и больше. Мелькание их крылышек разнообразной окраски создавало разноцветное облако вокруг меня. Они садились на меня и взлетали, но не улетали, а кружились вокруг. Это было так восхитительно, что я совсем забыл о своей потере. Брат, ожидавший меня на краю поля, рассказывал, что почти не видел меня из-за этой тучи бабочек.
За всю свою жизнь я больше никогда не видел такого количества и разнообразия мотыльков.

  На другое утро, проснувшись, я увидел свой бедный сандалик, одиноко стоящий на прикроватной тумбочке. Отец после работы съездил на ток, где женщины перелопачивали зерно. Они нашли и передали ему мой сандалик. Был он совершенно белый. Зернышки стерли с него всю краску.