Менетэт Игоша

Он шел на задний двор. Высокие кожаные сапоги хлюпали, проваливаясь в густую коричневую жижу. Недовольно захрюкали свиньи, запах дерева и навоза раздражал ноздри. Отдаленно из избы доносились рыдания женщины, все более похожие на вой загнанного зверя. Стиснув зубы, он ускорил шаг.
Мужчина был невысокого роста, кареглазый, с густой, но неаккуратной бородой, да плотного телосложения. Его звали Людвиг.
Запахнув пальто потуже, он прижал к груди свёрток, совсем маленький. Если прислушаться, могло показаться, что оттуда доносится еле слышный писк.
Людвиг нахмурил брови и заметно напрягся, закрывая за собой дверцу в хлев и выходя на задний двор. Женский плач отдалялся и отдалялся, но он был таким пронизывающим и горьким, что не было души, которую он не затронул бы.
Выйдя на задний двор, мужчина оглянулся и тяжело вздохнул.
-Прости, прости меня, - прошептал он, и, как будто в последний раз, прижал свёрток к себе. Отойдя на приличное расстояние от дома, положил его на снег.
-Прости, - всхлипнул он в последний раз и вытер слезы тыльной стороной ладони, - у нас нет другого выбора…
Развернувшись, убитый горем отец тяжелой поступью поплёлся назад в дом, в который он больше никогда не хотел возвращаться.
…………..
В этот год зима выдалась особенно холодной и жестокой. Она убивала и уносила с собой всё, до чего могла докоснуться. Скот умирал долго и мучительно, голова за головой.
Последние всхрипы животных и птиц разрывали вечернюю тишину, а в затухающих глазах читалась дикая боль. Трупы было некуда складывать, а из живых остались несколько десятков голов свиней, истощавший козлик и две медленно умирающие коровы.
Запасы еды стремительно подходили к концу, в домах догорали последние свечи. Зима была лютой и не щадила никого.
Наступал мрак.
…………..
На дворе царила постоянная ночь. Утро ли, день ли ,- все было накрыто единым черным покрывалом. Если какому-нибудь путнику не счастливилось завернуть в эту деревушку, то единственным светом ему служили еле заметные отблески свечей в окнах насупившихся и грозных домов.

Деревня Менетэт была довольно неприветливой. Даже по отношению к тем, кто там жил. Старики поговаривали, что деревня была построена на месте старого кладбища, но правда это или нет – никто точно сказать не мог. Не было никаких доказательств того, что пристанища живых были устроены на костях и могилах. Однако, как все знают, слухи и легенды не появляются на пустом месте.

В любое другое время года Менетэт будто бы дышала полной грудью. Скот выгуливали на полях, родниковая вода услаждала слух своим тихим размеренным журчанием,- лишь мельницы лениво размахивали своими крыльями. В остальном же деревня оживала.
Зимой все было иначе. Приходила Смерть и заключала всех в свои ледяные объятия. Так было всегда – и в этот раз тоже. Только эта мерзлота решила уничтожить все разом. В один миг все замерло и впало в спячку до первых весенних лучей солнца.

…………..
Прошла неделя с того ужасного, леденящего душу события. Все, казалось, шло своим чередом - Кэйтарин, как обычно, хлопотала по дому, дети игрались на полу, а Людвиг рубил дрова на улице.
В избе вкусно пахло похлебкой и горячим хлебом; старший сын, Соин, звонко смеялся, показывая Мартину фокусы, который тот упорно пытался разгадать. Дома горели свечи, озаряя пространство вокруг себя светом еле теплившейся надежды.
Кэйтарин не становилось легче. Несмотря на скорость, с которой она носилась по дому, выполняя домашние дела, каждый раз, как она присаживалась передохнуть, руки дрожали настолько, что приходилось сжимать их в кулаки.
 - Моя малышка...- еле слышно прошептала женщина, чувствуя, как разрывается от боли ее сердце, а глаза наливаются слезами.
 - Мама! Он снова меня толкнул! - в эту же секунду влетел на кухню возмущенный Соин. Кэйтарин подскочила, утирая платочком навернувшуюся слезинку и прижала к груди негодующего сына.
 - Ну, милый, он же просто играет, - взъерошила она светлую шевелюру мальчика. Несмотря на то, что в семье все были темноволосыми, Соин был практически пепельным блондином. Да и в принципе очень, очень красивым мальчиком с точеными, будто вышедшими из-под руки скульптора, чертами лица. Прямой нос, глаза цвета меда, горделиво вздёрнутый острый подбородок - о, он был безумно красив и знал это. Каждую прогулку он бегал за соседской девочкой, Ирикой, и таскал ее за косы. Ирика же постоянно прятала взгляд и смущённо хихикала.
В избу открылась дверь и зашёл Людвиг, принеся с собой ледяной порыв ветра.
 - На улице метель, - сообщил он, стряхивая снег с шапки и бороды.
 - И когда только зиме придет конец? - вздохнула Кэйтарин, поглаживая Соина по плечу.
 - Что у вас тут за телячьи нежности? - буркнул Людвиг, нахмурив кустистые брови,- лучше бы делом занялся. Кстати, о делах, - кожаная куртка нашла свое место на крючке у двери, - спустись-ка в подпол, да принеси картофеля, Соин. На ужин мать его запечет.
Глядя вслед ускакавшему сыну, Людвиг обнял жену. Кэйтарин закрыла глаза и уткнулась носом в плечо мужа. От его свитера пахло морозом и дровами. Этот запах успокаивал ее, приводил в себя. Она бы век стояла в медвежьих объятьях Людвига...
Если бы тишину и спокойствие вечера не разорвал дикий крик.
 - Соин! - Кэйтарин рванулась в сторону подпола, но Людвиг удержал ее и пошел первым.
Он смотрел вниз, в подпол, где в конце лестницы лежал старший сын в обнимку с мешком картошки. Широко раскрытые медовые глаза смотрели в потолок, а гримаса ужаса перекосила недавно прекрасное лицо.
 - Соин!!!- Кэйтарин прижала руки ко рту и дернулась было вниз, но Людвиг прижал ее к себе. Ей с огромным трудом удавалось сдержать рыдания, рвущиеся из груди. Она не могла понять, что же толком произошло, но мертвенная бледность Соина отбрасывала в сторону все догадки – кроме одной.
 - Мама, где Соин? Папа! Что с ним? - дергал юбку подбежавший на крик Мартин. Кэйтарин подхватила малыша на руки и отвернулась, чтобы он не видел тела старшего брата.
Дом был заполнен рыданиями и болью настолько, что они сочились из-под крыши, из окон, из плотно захлопнутой двери.
…………..
Минуло две недели. Зима не желала отступать, и кусала, царапала, выгрызала последнее тепло из плохо отапливаемых избушек.
Мартин практически ни с кем не разговаривал – только сидел и глядел в окно на два креста, плохо просматривающихся через белое полотно метели. Кэйтарин плакала, пока никто не видел, а Людвиг практически не спал ночами. Его не покидало чувство вины, ставшее неотъемлемой частью жизни за последний месяц. Это ведь именно он отправил Соина вниз…
…………..
Мартин не переставал думать о смерти старшего брата. Перед его глазами стояло лицо Соина в его последнюю секунду: бледная, как снег, кожа, перекошенный от боли и ужаса рот…
Вздохнув, мальчик вытер слезинку, скатившуюся по щеке, и заправил за ухо прядь непослушных каштановых волос. Мама постоянно пыталась его постричь, но он вечно от неё убегал. Как итог – прекрасная густая шевелюра чуть ниже плеч.
Взяв свечу, мальчик пошёл на кухню и снял куртку с крючка.
 - Мам! Пап! Пойду свиней покормлю! – крикнул он, натягивая варежки. Ответом ему послужила тишина. Видимо, родители куда-то ушли, ну да и ладно. Пожав плечами, Мартин вышел из дома, и тяжелая дубовая дверь захлопнулась за ним с характерным глухим звуком.
Огонёк свечи метнулся от резкого порыва ветра и осветил хлев. Ноздри раздирал терпкий запах навоза, и Мартин невольно поморщился. Поставив свечу на небольшой столик, он взял корм и отпёр защелку загона.
 - Время ужинать! – возвестил он, направляясь к кормушке самого упитанного, насколько это было возможно, хряка.
Из-за звука собственного голоса мальчик не услышал, как захлопнулась дверь в хлев, и как щёлкнула задвижка.
Мартин оглянулся, но в хлеву всё, казалось бы, было в порядке. Только свиньи начали беспокойно ходить по загону, издавая непонятные звуки – то ли хрюканье, то ли визжание. На столике слегка замерцал огонёк свечи, но мальчик не придал этому особого значения – огонь мог метнуться от любого, даже самого маленького порыва ветра.
Прищурившись, Мартин обвёл взглядом хлев еще раз.
Единственное, что он успел перед тем, как в глазах потемнело – это почувствовать нарастающую панику, необъяснимый ужас, нарастающий в груди и покрывающий всё его сознание.
Что-то было не так…
И вдруг – темнота.
…………..
Кэйтарин раскачивалась из стороны в сторону, обнимая колени, и выла. Она царапала руки, рвала на себе волосы, кричала так, что дрожали стёкла.
Когда Людвиг вернулся домой и поставил в угол лопату, она уже просто лежала на полу и всхлипывала. Он скинул куртку, прошёл в комнату и, сев рядом с ней на пол, приподнял жену. Обнимая её хрупкое тело, Людвиг прижал ее к себе.
-З-з-за что? – истерично всхлипнула она, - как… как мне теперь жить без них?!
-Тише, родная… мы со всем справимся, - приговаривал мужчина, вытирая слёзы жены, хотя у него самого сердце разрывалось на миллиарды частиц, - мы со всем справимся… они теперь там, где светло и спокойно. Где закончилась зима, где поют прекрасные птицы и растут великолепные растения. Мы уже ничего не можем поделать…
Пока Людвиг успокаивал жену, она, обессиленная от слёз, заснула, и он отнёс ее на кровать.
А сам спустился в подпол – за вином.
…………..
День и ночь слились воедино, и не было понятно, когда этот кошмар закончится, да и закончится ли он вообще. За окном всё так же завывала вьюга, мороз всё так же не желал спадать, да и всё было как прежде. Только вот детей больше не было. На заднем дворе высились три креста, а дома царила идеальная тишина.
Людвиг зарубил всех свиней. Всех до одной. Голову за головой. Он рубил без малейшей капли жалости. Каждый взмах топора и каждый предсмертный визг приносил ему особое, ни с чем не сравнимое удовольствие. Они затоптали, уничтожили его младшего сына, его последний луч надежды в этом мрачном мире – а он уничтожал их. Око за око, зуб за зуб.
Вот только переруби он хоть всех свиней Менетэт, хоть всех свиней мира – ему не стало бы легче. Ни на каплю.
Зато от каждой капли вина ему становилось хоть немного, но лучше. Особенно когда он напивался до, приношу свои извинения за столь нелепый каламбур, - до свинячьего визга. Каждый божий день он вставал, шёл в подпол и не поднимался до позднего вечера. Каждую ночь он ложился в кровать к Кэйтарин с желанием заснуть и больше никогда не проснуться.
А Кэйтарин почти не вставала с кровати, почти ничего не ела и постоянно плакала.
В один из таких дней она не выдержала.
 - Людвиг! Хватит пить, это становится невыносимо! – женщина попыталась выхватить у него бутылку, но Людвиг лишь неуклюже отвернулся, - отдай!
Он встал и покачивающейся походкой побрёл на кухню.
- Людвиг, остановись! Куда ты собрался? – Кэйтарин вскочила и попыталась перегородить ему дорогу, - хватит! Я не могу и тебя потерять!
Звонкий щелчок нарушил уже привычную тишину дома.
- Уйди с дороги, чёрт бы тебя побрал, - заплетающимся языком пробормотал мужчина, отодвигая жену и надевая куртку, попав в рукава только с третьего раза.
За Людвигом захлопнулась дверь, а Кэйтарин так и осталась стоять в ночнушке одна, в холодном доме, с растрёпанными волосами, округлившимися от ужаса глазами и красным следом на щеке.
…………..
К утру он не вернулся. К вечеру тоже. Кэйтарин начала безумно волноваться. Куда он мог пойти? Зачем? Где он столько времени бродит?
Женщина беспокойно ходила по дому кругами, нервно потирая руки и высчитывая время чуть ли не по секундам. «Не вернётся к сегодняшнему вечеру – пойду искать», решила она.
Время шло, а Людвиг не возвращался.
Долго, долго тянулось время, каждая секунда длилась, как вечность. И вот – наступил вечер.
Вздохнув, женщина надела куртку, замотала голову пуховым платком и вышла на улицу, заперев дверь на ключ.
На улице её уже ждали.
 - Кэйтарин… - неуверенно выступил из толпы деревенских Рику, сосед, проживающий через два дома от неё, - мы с плохими новостями.
Сердце вмиг ушло в пятки, руки задрожали, а ужас сковал всё её тело. Рику сделал ещё шаг вперед, протянул к ней руки.
 - Сегодня дети ушли играть к ручью… И… В общем… - Рику упорно прятал глаза.
 - Говори, - шепнула побелевшими губами женщина. По толпе волной пробежал гул, не предвещающий ничего хорошего.
 - Они нашли Людвига, Кэйт. Он… Он упал с мостков в ручей и разбился. Насмерть.
В толпе женщины начали перешёптываться, мужчины качали головами и хмурились.
Кэйтарин почувствовала, как ей становилось дурно. Не может быть. Такого не могло… произойти. Не сейчас! Не в тот момент, когда она настолько в нём нуждалась!
Женщина почувствовала, как начинает терять сознание и последнее, что она успела сказать перед тем, как упасть в обморок, было лишь одно слово.
 - Любимый…
…………..
Людвига хоронили всей деревней. Когда по-быстрому сколоченный гроб опустили в промёрзшую землю и начали закидывать его снегом и землёй, Кэйтарин молча поправила черный платок, развернулась и под неодобрительные возгласы толпы ушла домой.
Она не могла так. Она больше не могла. Смерть старшего сына, затем младшего, теперь и мужа… Она осталась одна, совершенно одна. Тоска и одиночество накрыли Кэйтарин с головой, погружая её в пучину серых, однообразных дней и долгих, бессонных ночей.
«Жизнь теперь не имеет никакого смысла».
Именно с этой мыслью она ложилась спать, просыпалась по утрам.
В очередную такую ночь, спустя несколько дней после похорон, ей вдруг почудился шум на кухне. Как будто кто-то задел табурет. Приподняв голову с подушки, женщина прислушалась. Тишина. Возможно, показалось. Опустив голову, она перевернулась на другой бок.
Снова стук, только теперь как будто кто-то еле слышно стучит кулаком, не желая будить хозяев.
Кэйтарин встала, накинула халат, взяла с прикроватной тумбочки свечу и медленно подошла к двери. Кому могло понадобиться приходить в столь поздний час?
Она приоткрыла дверь, чувствуя что-то неладное. Одним глазом выглянула. За дверью никого не было.
Значит, всё-таки почудилось. Но звук был такой ясный, хоть и тихий! Возможно, ветка стукнула по окну? Женщина замешкалась, но дверь всё-таки захлопнула.
 - Спасибо, что впустила погреться, мама, - раздался еле слышный детский голосок из комнаты. Кэйтарин в ужасе захлопнула дверь с такой силой, что та чуть не слетела с петель.
- Кто здесь? – крикнула она, делая несколько шагов к комнате. Тишина. С замиранием сердца она заглянула в комнату одним глазом, как бы выглядывая из-за косяка.
- Эй? – никто не отвечал. Медленно, чувствуя, как колотится её сердце, она зашла в комнату. Никого.
- Здесь есть кто-нибудь? Выходи! – позвала Кэйтарин ещё раз, оглядывая комнату, но ей никто так и не ответил. Она быстро задула свечу, забралась под одеяло и взяла в ладони нательный крестик. Закрыв глаза, начала повторять про себя молитвы, раз за разом, одну за другой.
 - Тебе это не поможет, мама, - услышала она тот же самый голосок. Вдруг что-то ледяное и влажное коснулось ее ноги. Завизжав, женщина подскочила с кровати и, запутавшись в одеяле, упала на пол. С кровати к ней сползло синюшнее, покрытое трупными пятнами тельце. Тельце девочки.
 - Нет! Нет! – визжала Кэйтарин, отползая назад, пытаясь не сводить глаз с быстро ползущего к ней тельца, - Кто ты? Что происходит? Не трогай меня!
Вдруг она почувствовала, что всё её тело парализовало. Она могла только смотреть на подползающий к ней труп, но ни рукой, ни ногой не могла и шевельнуть.
 - Я хочу кушать, мама, - прошептало тельце, заползая на онемевшее тело.
Единственное, что оставалось Кэйтарин – это безмолвно рыдать, наблюдая остекленевшими от ужаса глазами, как мёртвый младенец сосал её грудь.
…………..
Спустя несколько дней соседи, потерявшие Кэйтарин из виду, нашли в её доме два трупа – обескровленной женщины и покрытого трупными пятнами младенца, девочки, которая на тот момент была мертва уже несколько недель.
С тех пор Менетэт путники обходят стороной, а кто знает или слышал сию грустную историю, называет её «Игошиной деревней».