Детства не было...

Дядя Женя и тётя Оля прошли в калитку дома и остановились, оба одновременно задумавшись о чём-то. Светка сидела у двери на крылечке и гладила розово-песочного кота Жудю. Тётя Аня, жена дяди Жени и дочь хозяйки дома, прошла, а вернее, пролетела в дверь раньше мужа и его сестры.
– Женя, Оля! Ну, что вы там застряли? Стоят, думают, – послышался уже из дома возмущённый голос тёти Ани. – И ты, Света-котлета, иди в дом обедать.  Прабабушка уже поди заждалась! Жуденька, пойдём я тебе щей вчерашних налью.
В доме уже вовсю пахло гороховым супом с жареным луком. Любимый суп дяди Жени. Тётя Оля улыбнулась:
– Любят тебя, Женька, и жена, и тёща.
Из спальни показалась баба Аниса.
– Ну, посмотрели, Жека? Что-нибудь нашли?
– Ничего, Анисья Петровна, – вместо брата со вздохом ответила тётя Оля, – ничего от дома не осталось. А тётушка Варвара наша так хотела, чтоб навестили дом, где жили они до войны и войну пережили.
– Вражий дом разобрали, – хмыкнула тётя Аня. – Вот ведь люди. Ну, кто виноват, что их дом немцы выбрали для жилья? Будто хозяева с этого что-то имели… Ничего, кроме бед, что во время войны, что после.
– Ох, Анечка, время такое было, – вздохнула тётя Оля.
– Ладно, давайте усаживайтесь все обедать, – радушно пригласила бабушка Аниса.
Все прошли в кухню за большой стол, около которого стояла такая же большая самодельная деревянная скамейка, а по другую сторону – ряд старых резных стульев.
– Анна, ты Светланке-то на стул хоть бы подушечку подложила, – с доброй улыбкой сказала Бабушка.
– Ничего, и так достанет, – ответила тётя Аня
– Ешьте-ешьте, – потчевала баба Аниса. – Мы вас со Светкой уже заждались. Утром её ко мне сын с невесткой привели, а сами на сенокос уехали за реку. С кем ещё отставить-то её, если бабушке с дедушкой сено заготавливать надо, а родители, внучка моя с мужем, работают в городе, токма по выходным приезжают.  Вот и приводят сюда, – рассказывала бабушка, гладя правнучку по голове с торчащими в стороны хвостиками, – а мне и радость!
На первое был съеден вкусный густой гороховый суп из русской печки. Потом пшенная каша с коричневой пенкой тоже из печки. Кашу ели кто с чем: кто с молоком, а кто со сливочным маслом. А к чаю тётя Аня подала нарезанные крупными кусками пироги бабушки Анисы. Душистая, пахнущая творогом ватрушка была сверху жёлтая от растопленного масла, кое-где был виден изюм. И фирменный пирог с морковкой и яйцом. Все сидящие за столом замерли, вдыхая аромат.
– Ну, мама, Вы превзошли саму себя сегодня, – сказал дядя Женя, с благодарностью глядя на тёщу.
– А как же? Мама старалась, – заулыбалась тётя Аня, – не каждый день сестра любимого зятя приезжает.
Тётя Оля улыбнулась в ответ.
– Да, давно я хотела с Аниной семьёй познакомиться. Женя всем нам всегда говорит: «В семье Анны я нашёл и мать, и отца». Жаль, с Борис Сергеевичем не удалось познакомиться, – грустно вздохнула гостья.
– Да, ушёл дед, ушёл... –  печально проговорила бабушка Аниса.
Поев, все вышли в прихожую-гостиную, расселись по диванам, коих в комнате было два. Светка подсела к дяде Жене.
– Дядь Жень, а Жудька опять ходил свататься к нашей Мурёше.
– Ходил?! Ну, всё, будем свадьбу играть! Готовь приданное, Светлана.
– Это кто такие у вас жениться собираются? – спросила тётя Оля.
– Да кот наш. Вон щи вчерашние наворачивает, – со смехом ответила тётя Аня. – Видно, Светка, не накормила его твоя Мурёша, не угостила жениха. Нееее, нам такие невесты безхозяйственные не нужны, не отдадим Жуденьку.
– Ох, Женька-Женька, так и остался ты ребёнком, – приобняла брата тётя Оля.
– Остался, потому что детства считай не было, – задумчиво сказала тётя Аня.
Тётя Оля вздохнула, кивнула грустно.
– Не было, это точно. У Женьки вообще не было.
– Разве так бывает? – удивилась Светка. – Куда же оно делось-то, дядя Женя?
– Война украла, – вновь ответила за брата тётя Оля. – Они же с Валерой в сороковом родились, двойняшки. Нас тогда уже семеро было, а тут ещё двое сразу. Девять детей. Казалось бы счастье, весело. Мне тогда три было, когда они родились. Я больше всех и радовалась.
А через год война – папу на фронт забрали. Мальчики старшие, Миша, Коля и Вася, в механизаторскую бригаду сразу ушли. Дома стали появляться только в субботу вечером: помыться в бане да поспать немножко в чистых постелях. А мы... Я вон с ними нянькалась, – кивнула она на дядю Женю, – а сёстры (самой  старшей одиннадцать было) пошли по домам: кому ещё с малыми посидеть, пока матери на работах?
Есть, конечно, нечего было почти. Мама на работе пропадала. Приходила поздно. Даже не приходила, а приползала. Только войдёт в сени, за стены начинает держаться – так, держась, и добредала до лежанки. Сёстры к вечеру приходили, приносили что-нибудь нам. Когда по куску хлеба, когда по картошке варёной, а когда и ничего.
Как-то, в первую зиму это было, мама поехала сено возить, да не ту копну взяли они с товаркой. А мама звеньевая была возчиков корма, ответственность на ней вся. Привезли на ферму, а там бригадир выскочил и давай кричать да руками махать, что, мол, вы не то сено привезли. Мама пыталась оправдаться, но тот с размаху кинул в неё топорищем, которое вырезал, сидя на ферме. Деревяшка попала маме в лицо, в глаз. Ну, пришла она домой. То есть, привели её. Бабка-знахарка пришла. Посмотрела, что-то обработала. Да только мама больше не встала, так и умерла. Помаялась около трёх месяцев. По дому пыталась сначала что-то делать, крепилась ещё, а потом Валера умер. Мама и сдалась, слегла окончательно.
Так и остались мы одни. Мальчишки приходили, тоже приносили хлеб, крупу какую – что им в механизаторской бригаде давали, то и несли нам. Потом Миша, самый старший, женился и дом наш разделил на две части. В первой жил он с женой, а во второй все мы.
Мы сначала обрадовались, что у нас теперь взрослая женщина будет. Ну, какая она там взрослая? Нинке семнадцати не было, а Мишка торопился жениться, чтоб ждала его жена с войны. Думал, возьмут его, годы ведь подходили уже. А мы боялись, что когда он уйдёт, нас по детским домам отправят. Вот и радовались, надеялись на заботу и опору. Да, видимо, не до детей им было тогда.
Потом на папу похоронка пришла, и мы остались круглые сироты. Миша с Ниной жили своим домом, нас звали пообедать лишь иногда. А так всё приносили сёстры. Ну братья ещё, когда приходили в субботу, тоже приносили покушать. Выжили как-то.
А когда война кончилась, мальчики наши пошли работать в город, там в общежитии жили. Забрать нас было некуда. Потом сестра Марина, вот та, что в Ленинграде сейчас, пошла на прядильную фабрику, которая в селе у нас была. Ей пятнадцать только исполнилось, взяли её. Надя окончила восемь классов, пошла уборщицей в медпункт. Оттуда её за старания вскоре тоже в город забрали, в больницу районную. Наша фельдшер уходила и её прихватила.
Остались мы с Женей да Аля. Та в школе училась старательно, хотела в техникум поступить. Но не успела – учитель наш новый, фронтовик, соблазнил её. Поработал, сколько положено, и увёз в город. Так мы совсем одни остались.
Марина приходила усталая. Она бралась работать в две смены, но денег всё равно не было. Женька ходил в школу в Маринином пальто. Возмущался, что приходится ходить в девчачьем. А что поделаешь? Потом летом нас отправляли на одну смену в лагерь, и Марина до сих пор с улыбкой вспоминает, как Женька, приехав из лагеря, хвастался, что им там даже компот давали. Дома-то мы в лучшем случае имели картошку в мундире и хлеба кусок.
Бывало, придём из школы зимой, надо самим печки растопить – Миша с Ниной нашу половину не топили. Мы под Марининым приглядом, а значит, они не причём. Да у них и детки скоро пошли. А мы придём из школы: холод в комнатах, а из еды ничего, только в ведре вода со льдом.
Потом, в сорок девятом уже, пришло письмо на мамино имя. Это сестра её двоюродная не знала, что мамы больше нет, прислала письмо из Норильска. Мы ещё удивились, почему из Норильска? Ведь жили они в Старой Руссе Новгородской области. Муж её был учителем английского языка. Туда попал по распределению, там дом построили, думали деток завести, да не успели – война. Немцы в их дом на постой пришли. Так три года и пробыли. А советские войска пришли, так тётка Варвара и Иван Сидорович попали сначала в тюрьму, как привечающие фашистов, а потом в ссылку их отправили в Норильск.
Пока были под следствием, тётке Варваре всё женское отбили, и детей у них не было. Всё это мы уже потом узнали. А в письме они приглашали маму с нами и папой, коли он жив, в гости. Мол, хоть и живём мы в бараке, но места всем хватит, хочется свидеться. Ну, Марина написала в ответ, что мамы нет, что все вроде при делах, а вот Женя и Оля учатся пока, и приехать некому, да и не на что.
К лету, не знаю, каким чудом, тётка Варвара прислала нам денег, чтоб Марина отвезла нас к ним. А я возьми и откажись. Не поеду, не знаю я их. Михаил тоже сказал своё слово: мол, оставь, Ольга - нянька опытная, будет Нине с детьми помогать.
В  общем, повезла Марина Женьку одного в Норильск. Отвезла, вернулась и замуж вскорости вышла. Солдатики приезжали картошку совхозную убирать. Ну вот с одним Марина и полюбилась. Она его ждала, пока он отслужит, писались они. А как демобилизовался, приехал и забрал её в Ленинград.
А Женька там в Норильске отличником стал, Иван Сидорович его английскому учил. Да и вообще кто тогда ссыльные были? Интеллигенция одна. И Женька в их кругу рос. Восемь классов кончил, потом техникум. В армию его оттуда забрали. А из армии он в Ленинград, к Марине, подался. Так вот.
– Да, тяжёлая у вас жизня, Олюшка, – задумчиво сказала бабушка Аниса. – Варвара Семёновна, значит, хотела, чтоб ты дом их навестила. А его и нету.
– Нету, – вздохнула тётя Оля. – Когда Женька написал им, что в Ленинград поедет из армии, они решили из Норильска уезжать. Тогда уже можно было. Но решили поехать на тёткину родину, к нам на Костромщину. Наша половина дома пустовала, они и приехали. Так и живут сейчас там.
– А ты, Оленька, Аня говорит, учёный человек? – спросила бабушка Аниса.
– Да какой там учёный! – заулыбалась тётя Оля. – Я специалист по льну.
– Ну, ты больно приуменьшаешь, Оля, – сказала тётя Аня. – Она у нас, мама, кандидат наук. По её технологии лён красят так, чтоб не линял он.
В это время Жудя попросился, сев у порога, на улицу.
Светка выглянула из-под крыла дяди Жени.
– О, смотрите, дядя Женя! Свататься опять собрался. Пошли посмотрим, куда он пойдёт?
– И то правда. Пошли-пошли.
Дядя Женя встал, прихватив папиросы и спички. Они со Светой вышли, тихо притворив дверь. А тётя Оля грустно улыбнулась брату вслед.
 – Хоть и не было у Женьки детства, – вздохнула она, – а всё равно светлый остался, как ребёнок. Он, кстати, с малолетства и котов любил, и сказки сочинять пытался.