Вспышки

Она всегда любила предрассветные часы. Они были самыми плодотворными. Сначала, проснувшись, она лежала и обдумывала что-то. Что-то она запоминала, о чем-то быстро забывала А жаль…Зачастую мысли были довольно интересные. Если она не успевала их записать, то потом на нее накатывали другие мысли, и не было возможности и смысла останавливаться на прежних. Текла спокойно или быстро бежала (уж как получалось) ее река-жизнь.

Но с возрастом, уже став профессором, она просыпалась рано утром со вполне определенными и сформировавшимися мыслями,  и все чаще старалась их записывать (а вдруг пригодятся). Дело в том, что она вообще не умела не думать. Она думала всегда, причем обо всем сразу. Мысли прилетали и также быстро улетали. Поэтому, пока ее домашние еще спали, она и приноровилась их записывать.

Было множество отдельных листков и даже блокнотиков, испещренных ее быстрым почерком. Часть записей (планы курсовых для студентов, идеи для своих научных работ, наброски статей, небольших рассказов или даже сценариев фильмов) пропадала потом, и она никогда о них не вспоминала. Но иные попадались ей на глаза, и тогда она возвращалась к тем идеям, которые приходили когда-то в ее светлую, да-да, светлую голову. Многое она переносила в компьютер. Сначала это была работа над учебниками и научными статьями. Позже – она погрузилась в воспоминания, и стала записывать их.

У нее было всегда такое огромное количество событий, нет, не то что «эпохальных», а обычных. Но всегда их было много, очень много. И проблемы у нее всегда были глобальные. К слову сказать, внучка пошла в нее – у нее тоже всегда все проблемы глобальные. В общем, как говорил частенько ее муж, она сама создавала себе проблемы, а потом их героически преодолевала. Заметим как бы вскользь, только себе она создавала те или иные проблемы, но не другим. Проблемы других она всегда решала легко, а вот со своими трудностями ей справляться всегда было намного труднее. Но и их она тоже решала. А кто же еще, если не она?

Удивительно, но организм блокировал ее мозг от лишних воспоминаний, особенно детских и юношеских. Да и некогда ей было вспоминать о чем-то, о том, что было в прошлом – далеком и не очень. Ведь только с возрастом появляется время для каких-либо воспоминаний, когда дети стали взрослыми, да и внуков уже приводят не так часто, и работа ушла с первого на второй или даже третий план. И она стала просто жить. И все же, это была обычная и не совсем обычная жизнь, насыщенная массой дел, важных и не очень. Но их, как и прежде, было много, очень много.

Кто-то планирует свою жизнь… Она - просто жила. Однако, размышляя как-то на досуге, которого у нее практически никогда не было, она поняла, что не могла или не умела жить, не закончив ту или иную работу, то или иное дело. Умение завершать любое дело было отличительной чертой ее характера. Так она была скроена. Так ее учил жить отец. Так жила ее мама, и потом также честно и правильно жила ее сестра. Вероятно – это семейное.

Так уж сложилась ее судьба, что она из всей своей родни оказалась самая деятельная в смысле разных видов работы, дел, знаний, умений, достижений и даже научных званий. Работа, постоянная работа – вот как можно обозначить смысл ее существования. Она без работы просто не представляла своей жизни. Семья, дети - были, но… как-то рядом. Это был еще один вид работы, которую она выполняла также всерьез. Когда дети болели, работа сразу отходила на второй план. Она была только мамой – самоотверженной и заботливой. Так получилось, что воспитывала она их одна, хотя папа у них был и очень хороший, но он был как бы …далеко от них.  Поэтому дети выросли пригожие, добрые, работящие и самостоятельные. А когда болела она (сильно болела), дети всегда были рядом и помогали ей, как могли. Но она все равно работала…Работа ее и поднимала.

Это теперь модно говорить о постоянной работе над собой, своей личностью. Нет, у нее не было ощущения работы над собой. Действительно красиво звучит: «Душа обязана трудиться, и день и ночь, и день и ночь». Но она просто всегда трудилась. Падала (здоровье было не очень…), но всегда вставала, хотя зачастую встать и снова просто учиться ходить было очень трудно – в прямом смысле слова…И она училась ходить заново…Ей повезло с детьми, с друзьями. Ей вообще везло. Она выжила. Но это уже другая история.

И только на склоне лет она вдруг поняла, что только ощущения были для нее всегда самыми важными, а не работа. Как оказалось, боль, радость, счастье, любовь, запахи – это ощущения. И было еще в ее жизни ощущение полета (даже полета мысли, если хотите), ощущение счастья от законченной работы, от завершенного дела, и даже ощущение одиночества было, ощущение преодоления и многое другое. Только это осталось в ее памяти. Ощущения!

Когда-то, усваивая каноны диалектического материализма, она размышляла о том, что есть жизнь и материальный мир. И верила, что «материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении». Но, если реальность дана нам в ощущениях, то насколько объективны эти ощущения? Или они субъективны? Потом она читала, что пространство и время — это только иллюзии, и что они присутствуют только в нашей голове, в наших мыслях. Однако все эти философские темы ее никогда не увлекали. И особых различий во всех этих течениях она не видела, может быть потому, что была женщиной.

Она просто жила, и жизнь пробовала как бы на вкус – ощущала! Вкусно, сладко, горько, тепло, холодно, больно, радостно…

И даже детство свое она помнила только в ощущениях. Это были «вспышки» ощущений. Говорят, фотография – это зацепка в памяти. Фотографий детских у людей послевоенного поколения, к которому принадлежала и она, было немного. А родилась она в семье рабочих в небольшом подмосковном текстильном городе. Об этом она и писала в своей автобиографии. И в ее трудовой книжке первая запись – «рабочая» (а последняя  – «профессор» известного московского вуза).

Почему в ее памяти остались только «вспышки» она не знает. Но это факт. И что еще интересно. Она не помнила о многих событиях и даже о многих людях, встречавшихся на ее жизненном пути. Иными словами, многое, очень многое просто не сохранилось в ее памяти. Чаще всего всплывали лишь несколько минут до и после момента, запечатленного на фотографии. А вот у ее сестры, напротив, сохранились очень четкие воспоминания о детстве. Сестра все помнит – и хорошее и плохое. А у нее остались лишь «вспышки» ощущений. Она почему-то вспоминает либо радость, любовь, либо звуки и запахи, либо боль физическую или боль потери и так далее. Только ощущения: тепло, холодно, больно, радостно, вкусно…А плохое, грустное она вообще старалась забывать…что толку вспоминать об этом. Другое дело – помнить о веселом и добром. Только это помогало жить…

Она – первенец в семье. Отец всегда ее любил – и она это чувствовала. Ощущала его любовь, хотя это слово никогда в их семье не произносили. Это было не нужно. Было просто ощущение любви!!! Семья была небогатой, но книг было много, и все их они читали – поочередно (мама, папа, потом, когда выучились читать, она и ее сестренка) почти каждый вечер. Только папа читал (как говорила мама) без выражения. Мы тогда не понимали и смеялись. А он уставал сильно – работа, а вечером учеба. Зато она на всю жизнь запомнила, как сильно отец любил жену и своих дочек. Он был невысокий, но очень сильный мужчина. Вот она «вспышка» - ощущение любви и радости, когда папа одной рукой приподнял и держит маму, а на другой его руке уселись обе его маленькие дочки. Она искала потом такого мужчину в жизни…

Или вот еще одна «вспышка» и одна из первых ее фотографий в семейном альбоме. Она стоит в траве в парке. Ей годик или полтора. Помнит она только ощущение любопытства. Ее мама протягивает ей игрушку. Но она смотрит на фотографа, который всячески пытается привлечь ее внимание. Так и запечатлелось на фото – слегка испуганная она, уставившаяся с любопытством на камеру, и только мамина рука с куклой-голышом  осталась в кадре.

А вот второе фото («вспышка» сознания) – иллюстрация ощущения обиды. Ее на руках держит какой-то мужчина. Она помнит, что ей было неуютно, помнит свои поджатые от обиды губы. Она не может понять – зачем ее забрали у мамы? Смешно, но точно такое же выражение лица было у ее сынишки, когда у них в комнате сразу после выписки из роддома его осматривала медсестра. Те же обиженно поджатые губки и готовое расплакаться личико у младенца, которому от роду всего неделя. Чужая рука его трогает, и ему это не нравится. Даже медицинский работник это отметила, мол, сам только родился, а уже обиделся на весь свет. А какая вселенская боль была в его глазках. Как будто он чувствовал, что все внимание будет доставаться в детстве его болезненной сестренке, и только совсем немного ему. Но он рос таким улыбчивым, светлым и добрым, что его невозможно было не любить. И его любили все. Удивительно, сейчас ему уже за сорок, у него растут два сына, но он остался-таки обидчивым. Он и правда остался ребенком - очень умным, рассудительным, желающим со всеми найти общий язык («консенсус» - его любимое слово), но по-прежнему обидчивым и добродушным. Он любит весь мир (ох, как не права была та медсестра). Любит всех-всех – жену, детей, причем и своих, и чужих, собак и собачников, друзей и родственников, тренеров и даже начальников. И всех старается понять. Но обидчивость в нем все же осталась (мол, я-то всех понимаю и принимаю, а кто меня поймет?).  Может это она передала своему сыну такую черту характера? А вот дочь она воспитывала иначе – бойцом. Знала, что женщинам всегда в жизни труднее приходится. И дочь имеет иной характер. Всяко-разно бывает в жизни.

Третья «вспышка» ощущений – звуки, звуки музыки. Это, когда она совсем еще малышка (года два-три) стоит в их маленькой 10-метровой комнате в перевернутом табурете. Это был ее манеж. И родители всегда точно знали, если поставили, то она будет там стоять, и никуда не сбежит. Так формировался ее характер. А рядом работает первый, купленный ее отцом, телевизор КВН, и фильм смотрят, замерев перед экраном в полутемной комнате, все-все их соседи (ведь телевизор был только у них). Но она на всю свою жизнь запомнит только звуки той самой музыки из фильма. Помните мелодию и слова песни? «Ты плыви, наша лодка, плыви. Сердцу хочется ласковой песни и хорошей большой любви». Только спустя годы она узнала, что это была песня из кинофильма «Первая перчатка». Но всегда, когда она эту песню слышит, в ее памяти обязательно всплывает тот табурет, комната полная людей и звучит та самая музыка, от которой замирает сердце. И она всегда улыбается.

А вот еще следующая  «вспышка» или воспоминание. На фото - она лет шести с младшей сестрой, которая на два года младше, в группе взрослых людей в городском парке недалеко от дома, где они жили. Это выпускники вечерней школы. Помнит она только запах травы и цветов, и  еще было ощущение радости и гордости за папу. Ведь ее папа, не закончив из-за войны школу, ходил вечером на занятия, после работы. Все вечера он учился и брал иногда ее в класс, когда мама занималась вечером домашними делами или с младшей дочкой. Тихо-тихо она сидела в последнем ряду за столом и что-то рисовала. Потом, уже учась в школе, она просто не понимала, как некоторые ее одноклассники могут шуметь на уроке. Она не сердилась, а просто не понимала. Ведь должна быть тишина в классе – там люди работают, слушают, думают! Вот оттуда, наверное, слова «учеба» и «работа» стали для нее самыми важными в жизни. Без какого-либо пафоса  – только ощущение важности этого «действа».

Она всегда работала, не умела ничего не делать, даже когда из-за своей болезни не могла несколько месяцев ходить. Ее больной позвоночник (травма в детстве) периодически в возрасте после 40-лет ее укладывал в постель… Но, как в ее любимом стихотворении, – «ничто нас в жизни не может вышибить из седла»… И она всегда поднималась. И всегда она находила работу. Чтение – это увлечение, удовольствие, если хотите, но это не работа. Лежа, в прямом смысле слова, лежа, она начала писать учебник для школьников и студентов, так как уже много лет работала в университете. Начала работать, чтобы перекрыть дикое ощущение боли…невыносимой порой боли… Вот оно опять – только ощущение. Работа ее отвлекала, наполняя жизнь смыслом. Она искала и находила работу. И снова жила.

Но вот вспоминается новая «вспышка». Она – в пионерском лагере. Кто в то время не знал, что такое пионерский лагерь? Она там бывала по 2 смены с шестилетнего возраста поначалу одна, потом уже вдвоем с сестрой. Но один месяц – они всегда были с родителями. Ездили не на море…лишних денег не было…но к родным на Волгу, или были дома все вместе и гуляли. Ощущения от той жизни – радость и счастье! Запомнила, что и родители были всегда веселые и счастливые. Они пережили ту Великую войну, и знали цену обычной жизни (говорили, все можно выдержать, только бы не было войны). Лето она любила с травой и цветами, и любила вкус свежеиспеченных булочек и даже запах хлеба…Рядом с их домом был небольшой хлебозавод. И чудный запах хлеба в их небогатом детстве был всегда. А вот вкус супа она не запомнила, потому что есть (жевать пищу) она вообще не любила. Но вкус булочек и пирога с яблоками в пионерском лагере она помнит. И хотя сама сейчас хорошо, вкусно и быстро готовит и отменно печет пироги, но вкуса тех булочек и хлеба забыть не может… Как оказалось, ощущение тепла (когда светит и пригревает Солнце, и все бегают довольные), или прохлады (когда шел дождь, и все сидели на веранде в деревянном корпусе в пионерском лагере) – это тоже ощущения счастливого детства.

Наверное, ее организм всегда берег ее от ненужных воспоминаний. Впереди была жизнь. Также было и позже. Она забывала и свои проблемы со здоровьем (как только поднималась), и даже болезни детей. Просто старалась не вспоминать об этом. Надо было жить. Выживать, не ныть, а продолжать жить.

А вот теперь стоит вспомнить еще один эпизод из ее детства – цепочка «вспышек» в ее памяти. Это те вспышки, которые и заставили ее написать данное повествование. Фотографий того дня не сохранилось. Но в памяти весь день запомнился как на киноленте со всеми подробностями. Было лето. Она всегда любила именно это время года с запахом травы, листвы деревьев (все листья деревьев пахнут по-своему), цветов.  Вся детвора играла во дворе. Девочек было только две – она и ее сестра.  Но она – всегда была за старшую – даже в свои 7-8 лет, хотя была всего на год-два старше остальных. Она была самая тихая и покладистая, самая правильная. Именно поэтому принимала участие во всех их шалостях, подстраховывая их что ли, оберегая, в том числе и от лишних подзатыльников их родителей. Ведь все они работали: кто на ткацкой фабрике, кто на крутильно-ниточной, кто на ситце-печатной и даже на литейно-механическом заводе. Это были разные производства крупного хлопчато-бумажного комбината. Забегая вперед, стоит сказать, что именно благодаря такому детскому опыту, эта хрупкая с виду и застенчивая дама, имеющая уже двоих детей, удивляла даже взрослых мужчин тем, что могла играть в футбол и волейбол, выпиливать лобзиком, лазать по деревьям, мастерить из подручных средств кипятильник в санатории и так далее. За эти умения и ее собственные дети очень ее уважали. Они же не знали, что она всю жизнь преодолевала себя. Не любила она всего этого и боялась. Боялась падений, ударов мяча в живот (она была вечным вратарем, так как бегать не любила), ссадин и порезов…. Но виду не подавала. В детстве ее из-за малышни кусала собака, а на соревнованиях в пионерском лагере, она сломала позвоночник (не совсем сломала – был компрессионный перелом позвоночника, но он напоминал о себе всю ее жизнь).

Так вот, она не была для дворового молодняка авторитетом. Нет. Заводилой была ее сестра-сорванец. Вот ту мальчишки их двора считали своей и просто обожали. Но именно с ней (более сознательной) стайку детей без опаски все родители отпускали даже в городской парк или в лес за стадионом гулять. В общем, мелкота в один погожий летний день создавала во дворе из подручных средств и запускала «дымовуху». Это сейчас можно все посмотреть в Интернете…как и что сделать. А тогда «рецепты» передавались из уст в уста. Использовались сломанные шарики от настольного тенниса или расчёска. Ведь они были сделаны из целлулоида, который мог гореть в безвоздушном пространстве. Все это заворачивалось в алюминиевую фольгу и поджигалось…Летало все это, как ракета, выпуская клубы дыма. Вероятно, поэтому и называлась она «дымовухой».

Значит и «дымовухи» летали себе на радость детворе. Всего было в их дворе три дома и сараи вдоль заборов. В том доме, где они с родителями жили, проживало еще 5 семей (в каждой 10-ти метровой комнате по семье). Хотя в доме был водопровод, но вода была только холодная. А вот в другом доме (каменном) было уже больше удобств, и там тоже проживало несколько семей.  Третий дом был раньше амбаром-сараем, но и там жила семья. Городок-то был рабочий недалеко от Москвы. А в домах этих до революции (при царе) жили прачки фабриканта Арсения Морозова. Это в одном из его загородных домов в городском парке (который, как говорят для него и посадили, и были там редкие деревья и цветы) и была устроена вечерняя школа, где учился ее отец. А позже она училась в другой красивой  школе, которую тот самый фабрикант в 1908 году построил для детей рабочих. Та и сейчас считается одной из самых красивых школ России (уж, Подмосковья – это точно). Ей ведь всегда везло в жизни.

В общем двор с домами, где они жили, размещался как раз между забором литейно-механического завода и бывшей оранжереей фабриканта Морозова, правда, уже в ее детстве серьезно обнищавшей…А дальше уже за забором был чудесный  городской парк и проточный пруд (их настоящая река). Туда им тоже разрешалось бегать. Зимой, когда этот пруд замерзал, они через него по льду ходили более короткой дорогой в школу.

Так вот, «дымовухи» все летали по двору, и ощущение веселья и счастья могло бы продолжаться еще долго. Если бы…Если бы одна из них не залетела в щель под дверь одного из закрытых на ключ  сараев. И наступила тишина. И только сильнее запахло дымом. Вот оно – ее ощущение: это запах дыма. Она и сейчас всегда остро чувствует запах дыма, откуда бы он ни доносился. Будь то на даче от печки, или дым от костра, а в многоэтажном доме она точно знает, если у кого-то сгорели пироги…

Вот этот запах и почувствовала их соседка тетя Нюра. Сарай-то был как раз ее. И что тут началось. Нет, она не закричала: «Пожар!!!». Кому кричать-то…все на работе.  Она побежала на кухню почему-то за большой кастрюлей щей (на пару дней готовила), и вылила их в ту злополучную щель в сарае. И только потом догадалась открыть сарай и увидела причину бедствия. Звук голоса тети Нюры вместе с отборным матом подстегнул детей к действию. Все произошло мгновенно. Вся ребятня, включая ее и ее младшую сестру, буквально перелетела через двухметровый глухой забор, отделявший их двор от оранжереи. Ладно, мелкие как-то вскарабкались. Но она, как и все соседи, тоже не могла понять. Как эта восьмилетняя спокойная и малоподвижная девочка смогла это сделать? А она только помнит, как бежали все они прямо по грядкам оранжереи с высаженными цветами (выращиваемыми для отправки в цветочные магазины) и даже какая мягкая земля была на этих грядках помнит. А вот как они перемахнули через тот забор и еще через пару заборов и очутились в городском парке на берегу реки, она не помнит… Там всю компанию и нашел уже вечером ее отец и привел всех домой. Ругался ли он на них - никто не помнит. А вот, что защищал их – об этом долго потом вспоминали все соседи. И было от кого защищать. Ведь тетя Нюра вызвала милицию в связи с поджогом личного имущества и пропавшими при тушении пожара щами (голодным ведь остался ее муж дядя Вася). Но, проводя следственный эксперимент, молодая милиционерша так и не смогла ничего доказать. Ну, могли ли эти две хрупкие девчушки наравне с мальчишками (одна с косами ниже талии, а другая со светлыми натуральными кудряшками-локонами, ну, просто ангелочек) даже с чужой помощью вскарабкаться на этот забор, а не то, что его перепрыгнуть, как утверждала очевидец тетя Нюра. И «дело» - закрыли! Дети есть дети.

Ах, да, а какие были «вспышки»-ощущения?. Кроме запаха дыма, запомнившегося на всю жизнь, было еще ощущение нехватки воздуха от быстрого бега, и ощущение защищенности (со стороны отца). Вот оно. Мужчина должен быть всегда защитником. Их обеих потом мама выпорола. Обеих, хотя обычно попадало ей одной, как старшей. Поэтому она терпела все выходки их ангелочка и на сестру никогда не жаловалась, чтобы лишний раз ее не совестили и не ругали, что недосмотрела за младшей. Стоит сказать, что родители их вообще никогда не били…То был единственный раз, может поэтому и запомнился. Она была отличницей и ее успехами все гордились. А дед вообще говорил, что она обязательно будет профессором. И вся мамина родня об этом всю жизнь помнила и ждала. И что характерно - ведь дождались они… А почему отец их не наказывал, рассказала им бабушка, папина мама. Их сильный и смелый папочка сам рос сорванцом, и бабушке всегда его приходилось выручать…Отец просто их понял, так как сам был в детстве и юношестве явно не подарок.

А вот терпение и чувство ответственности за всех ей потом очень пригодились в жизни. И весь тот самый жизненный опыт, полученный в детстве, со всеми ощущениями и воспоминаниями о ее счастливом детстве.