День учителя. Личное

5 октября - День учителя, хороший, всеобщий праздник детской благодарности представителям мира взрослых, которых все мы вначале слушаем, открыв рот, и запоминаем надолго. Учительница первая моя, например. рассказывала нам, за что надо любить товарища Сталина, о врачах-вредителях, о бдительности даже самых маленьких граждан и при этом почему-то смотрела на меня. Помню, как пришел домой и посмотрел на своих родителей, и как они всё поняли и ничего мне не сказали.
Зато Оттепель я видел глазами моего великого учителя литературы Геннадия Исааковича Беленького, тогда уже кандидата наук, будущего члена-корреспондента АПН (РАО). Я его тоже слушал, открыв рот, тянул руку на каждом уроке с 9-го по 11-ый класс, и был счастлив, несмотря на огромное количество двоек за сочинения (читать я любил больше, чем зубрить правила). 
Конечно, он знал себе цену, всегда «держал дистанцию», никаких душевных разговоров, лирических отступлений не припомню. И о том, что был боевым офицером, воевал под Сталинградом, не рассказывал. Но именно он обратил наше внимание на слова Льва Толстого о войне как тяжелой, кровавой работе – слова, неожиданные для подростка. Он учил нас иметь своё мнение о каждой книге, каждом авторе, не доверять слепо учебникам. И это было тоже в духе Оттепели. Хорошо помню, как он подошел ко мне на перемене и сказал: «Что ты так восхищаешься Маяковским? Его же «Владимир Ильич Ленин» - не поэзия, а зарифмованная История КПСС». Он знал, что говорил:о Маяковском он писал свою кандидатскую. Но сказал о нем только мне! А был это 1962 год, когда взрослые уже понимали, что «коммунизма с человеческим лицом» не получится.   
Так что с Праздником всех, кто работает с детьми, кого слушают они, открыв рот. Что они вспомнят через много лет? Точно не слова очередных министров.

P.S. Вряд ли я кого удивлю, сказав, что мечтал стать, «как Геннадий Исаакович» и после школы поступал в Педагогический на филфак. Но были проблемы с русским языком, и я ходил к репетитору, очень интеллигентной женщине, которая искренне хотела мне помочь. Но, как только она услышала о Геннадии Исааковиче, про диктанты мы забыли напрочь и к обоюдному удовольствию говорили только о литературе. На следующий урок она позвала подругу, которая со мной спорила, но осторожно (всё же ученик Самого!) и тоже не о грамматике. Короче говоря, на экзамен я пришел уверенно, тему взял самую сложную, цитировал аж «Войну и мiр»  Маяковского (переврал, но никто не исправил) и получил свои два балла за двенадцать ошибок, половину из которых, как мне до сих пор кажется, можно было бы оспорить.
Ну, а дальше была армия и уже другая жизнь. Но благодарность моему Учителю Геннадию Исааковичу Беленькому я сохранил на всю свою жизнь. Светлая ему память.