Самая красивая-Матенька, Иван-11глава

ИВАН

Брат Иван был старший, двадцать первого года рождения, поэтому на фронте он оказался одним из первых, с самого начала войны и до самого конца, до Победы. Служил он в танковых войсках, на западе страны и поэтому они, как и большая часть западных частей армии, оказались в сорок первом, в начале войны, в окружении.
Немцы напали неожиданно, без объявления войны, и наступали они страшно: по небу летели сотни самолетов, стреляла артиллерия, шли тысячи хваленых немецких танков, которые уже прошли по всей Европе— и вся Европа сдалась этой, страшной железной, машине войны.
Бесчисленными рядами шла пехота с автоматами, ехала моторизованная пехота на мотоциклах. У них, немцев, позади, победный опыт боев по всей Европе, лучшее вооружение, холеные и вымуштрованные солдаты, а у наших солдат—трехлинейные винтовки, кавалерия на лошадях и разрозненная, совершенно небоеспособная армия. А еще непролазные дороги с бесконечными потоками людей, обезумевших беженцев с узлами вещей, чемоданами и детьми на руках. Может у нас и было хорошее вооружение, но оно было где-то в других местах нашей большой страны, а не на западных рубежах, где наступали немцы. Если бы у нас все было хорошо с армией и вооружением, то наши войска не бежали бы от западных границ до самой Волги.
Немцы мчались вперед с молниеносной скоростью, они обгоняли и войска, и беженцев, и все, что попадалось им на пути: стада домашних животных, стаи переполошенных птиц. Они летели навстречу Победе, своей молниеносной блицкриг, они не знали тогда, что парад Победы в Москве обязательно будет, только на нем будут идти Советские солдаты—победители, победившие их, немцев, в Берлине в сорок пятом!
И в Москве, на параде Победы, непобедимые русские, с брезгливостью и ненавистью будут бросать немецкие знамена на нашу землю, на Красной площади перед мавзолеем.
... Это будет потом, а пока вся наша армия бежала врассыпную, некоторые части без командиров и руководства, солдаты поодиночке и небольшими группами пробирались через территории, уже захваченные немцами. Сдаваться было нельзя, за это — расстрел! И поэтому каждый старался пробраться, и добирались. Дядя рассказывал, что в дороге они потеряли командира. И ему пришлось, в силу своего характера и старшинства по возрасту, стать командиром и выводить  остатки своей дивизии к своим. А там на нашей земле, еще не захваченной немцами, их уже ждали войска НКВД всех, кто вышел из окружения. И каждого допрашивали: как солдаты вышли, как попали в окружение, задавали много других вопросов, ведь они стали «окруженцами», что было тоже плохо для солдата.
Солдат было очень много, допросы велись круглосуточно, и очередь до дяди Ваниной части еще не дошла. Дня через два появился их командир, который, оказывается, раньше их пришел сюда, но не объявлялся: боялся. Как бы он объяснил «особистам», что он один вышел из окружения, без солдат своих? Он обрадовался очень, что солдаты вышли, построил и пошел докладывать, что он вывел солдат...
Я тогда возмущенно сказала:
— Что же вы не сказали, что он вас бросил?
Дядя ответил:
— Да, расскажешь... На войне если хочешь выжить — надо уметь молчать, потому что там стреляют не только спереди, но и сзади, в спину...
— Как в спину?— спросила удвленно я, но дядя развернулся и пошел на улицу. Он всегда так делал, когда хотел уйти от ответа.
Дядя не любил вспоминать про войну.
Они, герои войны и победители, жили в нашей стране, с почти животным страхом за себя и своих близких, и все, как один, боялись сказать лишнее слово. Потому что на протяжении многих лет, в нашей стране сажали людей не за что, убивали, без суда и следствия, их объявляли «врагами народа», и они пропадали в тюрьмах навсегда.
Многие годы, перед войной и после, люди боялись ночью услышать шум машины у подъезда, потому что, именно ночью, подъезжал «черный воронок» и забирал очередного «врага народа», на многие годы в тюрьмы — лагеря, и оттуда очень редко кто возвращался живым.
Поэтому каждое слово и предложение, выведанное о жизни моих предков и родственников, представляется крупицами золота, которые хочется передать другим поколениям, чтобы знали, чтобы помнили, и чтобы правильно понимали, как это — жить в России.
Мой дядя Ваня после войны получил хорошую профессию. Работал он на нефтепромыслах, хорошо зарабатывал, купил большой красивый дом с садом. В этом доме выросло четверо его детей, и многочисленные племянники были частыми гостями в этом доме. Дети вместе ходили купаться на речку, собирали грибы в лесу, а зимой большой компанией с дядей ходили в лес на лыжах. Сосновый лес, рядом с домом, нам очень нравился. Мы часто гуляли среди высоких сосен, катались на санках, играли в снежки и дышали чистейшим воздухом.
Жить в хорошем доме, с достатком — это желание он принес с войны, от тех впечатлений, что получили наши советские солдаты, когда переступили границы Германии.
Это было шоком. Увиденное наяву было как из сказки, будто перед глазами у солдат цветные кадры из кино чужой красивой заграничной жизни, потому что наяву наши солдаты, такого, никогда не видели.
Большие крепкие дома, с хорошей мебелью, красивой посудой и дороги, поражающие глаз, а еще откормленные, холеные немцы и немки, ухоженные, хорошо одетые, с красиво уложенными волосами.
— Вот она какая, Германия! Вот за какую жизнь воюют немцы! А мы то за что, четвертый год жизни кладем?! Позади нас страна: нищая, убогая, с клопами и вшами, с непролазными дорогами, гнилыми домишками такими маленькими, что и домами-то назвать трудно, —так размышляли тихонько солдаты.
Россия—это очень богатая страна, но почему-то, сколько ее помню, с вечно бедными и почти нищими гражданами.
В домах у немцев тоже все необычно: богатое убранство и мебель и посуда, и какая-то непонятная техника.
— Когда вошли в Польшу, — вспоминал дядя, — при взятии городов, стали обходить квартиры, то увидели какое-то устройство говорящее, большие ящики с проводами.
Думали, что это немецкая радиостанция и выкинули ее из окна, в другом доме тоже такое, — опять выбросили с крыши дома, потом поняли: что-то не то, в каждом доме они стоят, в каждой квартире. Спросили начальство: им объяснили что это — радиоприемники, типа наших «Рекордов», которые появились в наших квартирах, спустя много лет после войны. А во время войны в наших домах было только радио, такие большие черные «тарелки», и больше никакой радиотехники у большинства населения не было.
И эти впечатления от богатой Европы, они сохранили на всю жизнь и жить бедно, как раньше до войны, уже не хотели. Они научились новым профессиям, много и трудно работали, чтобы обеспечить своим семьям и семьям своих друзей достойную жизнь. Я не зря говорю про друзей, потому что после войны в отношениях у людей было необыкновенное братство. Помочь ближнему — было неписаным законом! Первое, что предлагали вошедшему в дом — это поесть, накормить досыта, выслушать, а если надо и оставить ночевать. Помогали строить и ремонтировать дома в выходные дни, а иногда и после работы. Война всех сроднила.
Дядя Ваня прошел в войну по многим странам: это были и Польша, и Чехословакия, и Болгария, и Германия. И везде, как он говорил, — им стреляли в спину, поэтому нельзя было ходить по одному, ходили группами. И только в Болгарии их встречали как братьев, они чувствовали себя как дома, больше их так нигде не встречали.
Им очень хотелось домой к маме, к родным, хотелось остаться живыми и не погибать в этих чужих, недружелюбных странах. Было обидно умирать и отдавать свои молодые жизни. Но был приказ, идти и они шли.
Еще дяди запомнилось, как они шли на Прагу. Уже была Победа девятое мая, уже войне пришел конец — и тут бунт в Праге — и приказ идти. Дядя шел где-то в середине танковой колонны и не мог понять, почему они медленно, двигаются, так медленно, что каждый пеший их мог обогнать.
— Я всю войну прошел, но никогда так медленно танки не шли, как на Прагу, — вспоминал он. Наверное, впереди колонны их командир дал такой приказ: идти медленно, потому что сам хотел жить и хотел, чтобы его солдаты после Победы не сложили свои головы в чужой стране.
Все хотели жить и очень хотели вернуться домой. Спасибо этому командиру за дядю, может благодаря такому медленному маршу и они остались живы, хотя до Праги они дошли и участвовали в боях за ее освобождение.
Вернулись. Долго праздновали победу, было много радости и много слез тех, кто не дождался. Когда в доме Капитолины встретились два брата: они крепко обнялись и так зарыдали, что даже сестры-вдовы ужаснулись этому громкому плачу-реву, так не плакали даже вдовы в селе, когда получали похоронки на своих мужей. Наверное, это выходил из них стресс, то что им пришлось пережить на этой страшной и жестокой войне.
Женщин было очень много молодых, красивых и свободных, многие остались вдовами из-за войны.
И все мужчины, что вернулись — были нарасхват! Два брата, мои дяди, два красавца — победителя, загуляли, так как были они холостые, а невест вокруг было полно.
Бабушка Капитолина держала своих сыновей строго и за их ночные гулянья им доставалось от нее. Мама говорила, что бабушка могла взять скалку и отходить их, гоняясь за ними по дому и двору, а они только уворачивались.
—Мама, — спрашивала я у Матеньки, — а почему они такие взрослые и здоровые, а не могли выхватить скалку у матери своей?
—Да, что ты! Такого и в мыслях у них не было, они могли только уворачиваться от скалки.
Вот такое было уважительное отношение к матери. А бабушка просто боялась, что гулянья до добра не доведут и однажды появиться девушка, со слезами на глазах, и скажет, что она беременная и придется ей женить сына против его воли. Ведь парни любят погулять со многими девушками, только это не значит, что они хотят на них жениться. Вот она и берегла своих сыновей. Только ее сыновья были уже взрослые, вернувшиеся с войны, да разве они послушают кого?! Да и девушек понять можно было, потому что мужчин пришло с войны очень мало, а женщин и вдов полно, вот и надо было сильно ухитриться, чтобы замуж выйти.
***
Конечно, не всем нашим солдатам удалось вернуться живыми из чужих стран. Не вернулся и Ваня, муж Матеньки и остались они сиротами. Но до конца своих дней не верила она, что Ваня погиб.
—Я думаю, что он живой остался. Я его так хорошо во сне видела: как будто он сидит такой веселый и довольный в белой рубахе на зеленом лугу. Так только живые сняться, — уговаривала она себя и убеждала нас.
За длинные годы войны накопилось много обид и на свою страну. Самая большая обида у моего дяди Вани была на то, что сделали с инвалидами ВОВ. Как их собирали по городам, сгружали в вагоны и отвозили подальше от Москвы, от больших городов, на окраины большой страны, чтобы они своим непрезентабельным видом, без рук и ног, слепых и искалеченных, не портили вид Москвы и других крупных городов и отправляли их в неказистые госпитали инвалидов, особенно одиноких, у которых не было семьи. Некоторые не добирались до новых мест живыми...
Где-то я читала, что кому-то, не нравилось, что инвалидов очень много улицах, и они портят вид победоносной страны, потому что это  говорило о том, что победа была нелегкой, и далась слишком дорогой ценой.
— Люди отдали самое ценное, что у них было! Здоровье, руки, ноги, глаза, а с ними как?! Солдаты отдали свои жизни, а их семьи не получили ничего! Как это все понимать?! —дядя был так возмущен так, что у него перехватывало дыхание и он не мог говорить. Только в сердцах, махнув рукой, он молча уходил от всех подальше.
Понятно, что Иван беспокоился о своих товарищах-инвалидах, с которыми он воевал, но не только. Переживал он и за вдов, чьи мужья отдали жизни за эту страну, а страна бросила их на произвол судьбы, выплачивая нищенскую пенсию, на которую даже поесть досыта было невозможно.
Итак в стране появилось целое поколение вдов. Бедные женщины тяжело работали всю жизнь и в войну, и после войны, чтобы прокормить в одиночку своих детей, одеть их, обуть, дать образование. Они честно выполнили свой долг перед детьми, но от тяжелой работы рано состарились и никогда уже не были счастливы в личной жизни, потому что в стране катастрофически не хватало мужчин: кругом были одни женщины, бедные и несчастные вдовы.
Но об обидах на власть нельзя было говорить, люди боялись, потому что за все сажали в тюрьму.
Обида выражалась не только в словах, в молчании, но и в поступках.
Я помню как один из таких поступков меня поразил.
Это было в год 20-летия Победы...
Жена Ивана, очень гордилась своим мужем, и в канун празднования 20- летия Победы стало известно, что ветеранов будут награждать медалями к этому празднику, и она уже договорилась с племянницей, работающей в престижном магазине (тогда продавали все «по блату»,  по знакомству), чтобы купить мужу новый, красивый, дорогой костюм, но вдруг услышала, что он и не собирается идти на торжественное вручение медалей.
— Как, Ваня, ты же до Берлина дошел, ты же заслужил, как же ты не пойдешь?!—сокрушалась она, но он был непреклонен.
— Никаких костюмов! Никуда я не пойду! Люди отдали самое ценное, что у них было: жизни, здоровье, руки, ноги, глаза и ничего не получили! А я пойду получать, за то что жив и здоров остался?!
Он не мог простить, что сделали с инвалидами ВОВ. Может он многое не мог простить, но он почти ничего не рассказывал, и мыслями своими не делился, уж очень он тюрьмы боялся. И все что я рассказываю — это просто я выуживала у дяди Вани по одному предложению. Скажет что-то немного, и уйдет быстрее, чтобы большего не сказать сгоряча, в порыве гнева.
Но я очень любила всех своих старших родственников расспрашивать обо всем их, о личной жизни, и он не был исключением. И все, что я узнала о нем, было собрано мной, по одной-двум фразам, сказанным им в разные годы жизни.
Итак, решение о медали он принял, но сказать об этом открыто он не мог: опасно это было. Но так как его работа была связана с командировками, то он просто уехал на эти дни в командировку и не пошел на вручение медалей.
Медаль принесли домой, когда дома была его жена, и отдали ей. Она очень огорчалась по этому поводу и говорила;
—Я так мечтала, что Ваня пойдет в красивом костюме, и ему торжественно вручат эту медаль ...
Но дядя слово сдержал и медаль не пошел получать!
Но они все-таки любили свою страну, честно выполнили долг перед Родиной, не сбежали за границу, как сделали другие, а вернулись домой. Солдаты-победители не бросили родных и страну, и поэтому имели полное право высказать ей, своей стране, накопленные обиды. Право имели, но не воспользовались им, потому что боялись. Почти животный страх парализовал их сердца, поэтому и молчали долгие годы. Настоящие фронтовики, они все были такие:не любили рассказывать про войну. Они еще никогда ничего не просили, ни квартир, ни талонов на дефицит. Они сами строили свои дома, зарабатывали и обеспечивали семьи и помогали другим.
Фронтовики ВОВ не стучали себя в грудь кулаками и не рассказывали, какие они были герои. Они были настоящие воины и мужчины.