Повесть-роман Золото. Глава 4

Утро выдалось холодным. А что ещё можно ждать, ведь уже наступил ноябрь. Где-то в середине встанет льдом ручей, и закончится работёнка на прииске. Разойдётся бригада по своим хатам, и тогда он, Иван, уйдёт на Тагильский завод.
«Ведь у меня хороший разряд», – сам с собой разговаривал Иван, подходя к прииску.

А вот и бабоньки! Уже стоят у «бытовки», и среди них милая сердцу Аннушка. Женщины заходили в бытовку по одной, а выходили, напялив на себя брезентовую робу, и сразу становились неузнаваемыми.
- Ну что, встал, Иван? Давай друже! Бери за рога свою тачку и вперёд «на рысях»! Вон из «дудки» уже кричат! – это старшой бригады настраивал на работу артельщиков. – Давайте, бабоньки! Давайте, модницы-сковородницы! Быстро к лотку! Воду сейчас подам!.. Иван!  На, кати тачку! Тебя уже бадья с песком ждёт!

И закипела работа. Люди понимали, что робят последние денёчки, что сейчас не потопаешь, зимой – не полопаешь, поэтому работа пошла с азартом.
Иван лихо катил свою тачку от «дудки» до лотка. Женщины еле успевали растолкать горку песчаной породы и ровно распределить её по коробу, а остальное делал ручей. Вода сильной струёй размывала суглинок, унося его мутью по лотку. Оставалась чистая галька и песок, где и шарили руками смывщицы, ища самородки.
Иван подкатил очередную тачку, наполненную с верхом породы, вывалил его на грохот, подмигнул женщинам и этак залихватски прокричал:
- Ну, красавицы, запевайте – я подхвачу! Анна, запевай!
- Да ну тебя! Не до песен! Загнал нас совсем, да ещё требует запевать!
Иван сам своим молодым зычным голосом запел:
- По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…
  Женщины подхватили. Ведь без песни какая работа! А этак всё ловчее, и не так тяжело, кажется, хотя руки уже не слушаются, и смывщицы всё чаще суют свои красные ладони себе за пазуху, пытаясь обогреть их. 

Анна взяла деревянную лопатку и ею начала шевелить породу. И, как всегда, ей повезло – уже четыре самородка лежали в посудине, стоявшей под струёй ручья. Самородки отмывались от остатков песка и глины, превращаясь в золотую красоту.
Анна нет-нет да взглянет на них и злобно подумает: «Из-за какого-то камня сколько гибнет людишек, своё здоровье кладут на золотой алтарь!»

Анна оторвалась от лотка, выпрямилась и встретилась с глазами с Ивана.
- Ну что уставился? Я что тебе, икона что ли? Лучше сделай костерок! Видишь, у нас руки уже закоченели.
- Будет сделано! – под козырёк своей фетровой старой шляпы поднял правую руку, как солдат, Иван развернулся на одной ноге и в миг исчез.


Прошли какие-то считанные минуты, и костерок уже горел, призывая к себе погреться прозябших женщин.  Уходили греться по двое – поток нельзя было остановить, воду ведь не перекроешь, а она продолжала смывать и смывать породу. Тут только не зевай – выискивай самородки.

Аннушка со своей напарницей подошла к костру, протянула озябшие руки. Вдруг кто-то из-за спины взял её холодные руки в свои горячие. Она обернулась – это Иван. Он обошел её, продолжая держать её маленькие ладошки в своих больших могучих руках. Анна попыталась вырваться, но не тут-то было.
- Да ты не дёргайся! Я тебе их сейчас разотру, - тихо промолвил Иван.
Он взял конец своего шарфа, дважды обвивавший его шею, и концом шерстянки начал разогревать руки Анны. И впрямь, сразу пошло тепло. Анне так стало тепло и хорошо, что этот парень пожалел её.  Вспомнив, что у неё были мысли «шабаркнуть» его по морде, на её смуглом лице на мгновение проступила краска.
- Ну что? Согрелись руки? -  опять тихим голосом спросил Иван.
- Да как в печке побывали, - ответила шутливо Анна.
- Ну и хорошо,- он отпустил Анины руки.
- Кому следующему прогреть руки? Беру недорого – один лишь поцелуй.
Женщины рассмеялись, подхватив песню, продолжали свою изнурительную работу.

                ***

Старатели обедали каждый сам по себе. Анна с женщинами расположилась у костерка, в который Иван подбросил довольно крупные дрова, и от костра исходило тепло. Бабоньки расселись на сваленном дереве, развязали каждая свой узелок, и началась обеденная трапеза.

Анна не знала, что ей на обед положила старшая дочь Анфиса: криночка с топленым молоком, закрытая плотной бумагой и обвязанная шнурком, кусочек мяса, ломоть белого хлеба, завернутый в чистую полотняную тряпицу. «А это что в следующем свёртке в другой тряпице? Да это шаньги! Ну и Анфиса! Не дочь, а мать моя!» – с улыбкой подумала Анна. Поев плотно, огляделась -  у другого кострища сидит мужская часть бригады. И опять встреча с глазами Ивана. «Да что, он так и не сводит с меня глаз что ли?»
- Иван, а Иван, пойди сюда!
Иван, как ретивый конь, соскочил и вмиг уже перед Анной.
- На, Иван! – и подаёт ему три румяных шаньги. – Дочь вчера спекла, вот наложила, а мне не проесть. Помоги малость!
- Благодарствую, Аннушка, не откажусь!
И на большие ладони Ивана помещаются шаньги.
- Это тебе за работу, - говорит Анна.
- А работа какая? – спрашивает Иван.
- Так ты же мне руки так ловко отогрел, что я сразу шесть самородков подобрала.
Женщины, видя и слыша их перемолвку, переглядывались, подмигивая друг другу, дескать: «Знаем, знаем, к чему бы это!»
Иван отошёл к своей мужской артели, с кем-то поделился шаньгами и продолжал трапезу.

                ***
          День прошёл как обычно, если не считать того, что «Анна не взбрыкнула, не плюнула в мою сторону, как в прошлый раз -  с улыбкой подумал Иван. – Значит я ей становлюсь небезразличным. А Геннадий Николаевич, вы, пожалуйста, посторонитесь. Он хоть и состоятельный, ну уж больно прижимистый.  Сплетни идут, как будто, и жена его умерла, не выдержав его жадности и необузданной требовательности. Так что, я для Аннушки – подходящая кандидатура!» - продолжал размышлять Иван.