Казачий лабиринт. Глава 3

Февральская революция была принята в Уральском казачьем войске, если не с бурным восторгом, то с несомненным сочувствием, с доверием к новому Временному Правительству, с верой в военную победу и грядущую светлую эру в жизни России. Казаки, хотя, открыто приветствовали свободу, но всё же побаивались, куда эта свобода их приведёт в условиях переходного времени. Коренная ломка старого режима заставляла уральцев, этих наследственных традиционалистов, пытливо вглядываться в сущность всех нововведений с мыслью о том, удовлетворят ли они желаниям большинства, не приведут ли к междоусобной гражданской войне.

Лежа на полке железнодорожного вагона, Вениамин вспомнил известие об отречении Государя Императора, а затем об отказе Великого Князя Михаила Александровича принять теперь же права на престол, и признавался самому себе, что испытал тогда настоящую грусть. Однако, уже с получением первых решительных распоряжений Временного Правительства, появилась пусть и небольшая, но надежда на сохранение, хотя бы былого порядка в России.

Не сразу, но родились мысли о необходимости большего сближения, более тесного единения всех уральцев, офицеров и казаков, для того, чтобы во всех сложных вопросах последнего времени выступить тесной военной семьей. И надо сказать, что в этом отношении уральцы оказались счастливее других.

«Люди одной области, демократы по рождению, историческому прошлому и, в большинстве, по убеждениям, – пересказывала газета «Яицкая воля» выступления ораторов дивизионного собрания, – мы не разделились на два лагеря, мы слились воедино, устраняя неизбежные мелкие трения.
Нам удалось сравнительно быстро наладить объединенную организацию. Выборное совещательное начало осуществилось у нас в виде полковых собраний, в которые вошли представители от казаков и представители от офицерства, и из этой среды создалось на началах пропорциональности дивизионное собрание».

По прибытии в 1 – й Уральский казачий полк, Вениамин ознакомился с Резолюцией собрания офицеров Уральской казачьей дивизии от 18 марта 1917 года под председательством генерал – лейтенанта Кауфман – Туркестанского, в которой было выражено полнейшее доверие и верность присяге Временному Правительству, а также твёрдая уверенность в том, что только Учредительное Собрание установит в России новый строй на основах права и справедливости.

«Мы думаем, что единая духом армия, сплоченная взаимным уважением и доверием солдат, казаков и офицеров, станет грудью на защиту родины, как от врагов родившейся свободы, так и от дерзких внешних врагов, – гласила резолюция собрания. – Пусть только ослепленные свободой организации не подрывают у нас строгой, разумной и справедливой дисциплины, достойной свободной нашей обновленной родины».

Появившиеся, как грибы после дождя, всевозможные Советы, пока ещё в открытую не отрицали лозунга «Борьба до победы», но их постановления, порой, шли вразрез с распоряжениями Временного Правительства и влияли на состояние воинской дисциплины в действующей армии.

«Некоторые смущения в умы вселил Приказ № 1 Совета солдатских и рабочих депутатов в Петрограде о выборе начальствующих лиц и офицерства их подчиненными, – отмечалось в резолюции. – Впрочем, этот вопрос скоро уже был ликвидирован. Сами казаки на собрании 26 марта единогласно с офицерами решили его отрицательно.
Вообще же, некоторые постановления Совета, составленного из людей, близко знающих солдатские нужды, казакам кажутся заслуживающими большого внимания и желательными при новых условиях жизни».

Объединение офицерства и казаков дивизии завершилось образованием дивизионного собрания, где сотрудничали выборные офицеры и казаки от полков и отдельных частей Уральской казачьей дивизии. Открытие первого собрания выборных состоялось в торжественной обстановке, 26 марта 1917 года.

– Господа депутаты! – обратился к собравшимся председатель собрания Филиппов. – Наступает решительный час смертельной борьбы за нашу свободу и родину. Забудем же пред лицом грозной опасности все раздоры, крепко станем вокруг Временного Правительства; не позволим никому вести унизительные для нашей великой страны мирные переговоры; не позволим никому заключать позорного для России мира. Не позволим вероломно изменить нашим доблестным верным союзникам. Пусть сгинут темные силы, сеющие между нами смуту! Пусть там в тылу, умолкнут малодушные разговоры «долой войну»!

Вениамину глубоко в душу запали эти пафосные слова войскового старшины И. Ф. Филиппова, донца по рождению, сказанные им в начале речи. Правда была в том, что после государственного переворота в Петрограде, немцы усилили поиски путей для заключения мира с Россией. И одним из вариантов была, так называемая, «солдатская» дипломатия: происходившие на фронте братания русских и германских войск. Всё это подогревалось пламенными провокационными речами ораторов – большевиков с призывами повернуть штыки против своей буржуазии и провозглашением лозунга их главаря Ленина о превращении войны империалистической в войну гражданскую. В то же время, заключительную часть речи Филиппова, Вениамин прочитал с явной иронией на устах.

– Мы должны помянуть добрым словом М. В. Родзянко, – заключил речь Филиппов. – Пожилой, убеленный сединами, он в решительный час, не задумываясь, стал, рискуя своею седою головой, на защиту народных интересов. Да здравствует М. В. Родзянко на многие лета! Ура!

Вениамину вспомнился эпизод двухгодичной давности. Тогда, хорунжему Алаторцеву поручили срочно доставить секретный пакет из штаба армии в Ставку Верховного Главнокомандующего. Вездесущий Седой посадил его в санитарный поезд, курсировавший вдоль линии фронта. Так волею случая, Вениамин попал в одно купе с начальником поезда В. М. Пуришкевичем, бывшим до войны известнейшим депутатом Государственной Думы, ярым монархистом – черносотенцем. Владимир Митрофанович оказался простым в общении человеком, а узнав, что Вениамин из Уральского казачьего войска и принимал активное участие в усмирении революционных выступлений, и вовсе перешёл на доверительную беседу, в которой много внимания уделил персоне М. В. Родзянко, председателя Государственной Думы.

– Сделавшись Председателем, Михаил Владимирович, очень скоро усвоил манеру говорить от имени Думы, – вспоминал Пуришкевич. – Он всё чаще стал выдавать своё личное мнение за голос Государственной Думы. А, ведь, если разбираться, то по большому счету, хитроват наш председатель. Против воли Государя никогда не пойдёт и других депутатов предостережёт. Нас с ним одно роднит: мы оба против пребывания около Государя сибирского мужика Григория Распутина…

В ходе многочасовой беседы, думский острослов В. М. Пуришкевич прочел Вениамину свою эпиграмму, посвященную М. В. Родзянко:

Родзянко Думе не обуза,
Но, откровенно говоря,
Нам головой избрали пузо –
Эмблему силы Октября.

– Наши казаки – гвардейцы рассказывали, что Наследник Цесаревич называл Родзянко «пузаном», – заметил Вениамин. – Ведь, его брат долгое время был в нашем войске наказным атаманом, поэтому Председателя Думы вся сотня Его Императорского Величества, знала лично в лицо.

– Так, Михаил Владимирович и не скрывал сей факт, – закивал головой Пуришкевич. – Он и сам, подчеркивая свою излишнюю полноту, называл себя «Толстопузом».

В апреле никаких больших дел на Западном фронте не происходило. Обе враждующие стороны, периодически обменивались то газовыми атаками, то вели интенсивные поиски разведчики. Относительное затишье пугало…

Фронтовой съезд одобрил новую организацию Западного фронта. Согласно положениям об организации, чины армии объединяются званием солдат. Звание офицеров упраздняются. Приняты резолюции о материальном положении воинских чинов, о пересмотре норм содержания всем воинским чинам, о пересмотре штатов, размере пайка, пенсиях инвалидов.

– Неприятель надеется на наше неустройство вследствие переворота, – заявил главнокомандующий Западным фронтом генерал Гурко. – Но, слава Богу, переворот произошёл. Прежнее правительство нас вело в пропасть, теперь боеспособность армии изо дня в день поднимается!..

– Как можно говорить о поднятии боеспособности армии, если солдаты игнорируют почти все приказания офицеров, – подумал Вениамин. – Немцы грозят перейти в наступление 25 апреля, если мир не будет заключен теперь. А ещё, говорят, что в Петроград возвратился эмигрант Ленин, слывший среди сторонников крайними убеждениями. Несомненно, для солдатской массы, последствия его агитации будут очень и очень вредны.

Вскоре, был зачитан Приказ по армии и флоту от 30 апреля 1917 года:

«Сложив с себя обязанности военного и морского министра, поручаю временное управление военным министерством генералу – от – артиллерии Маниковскому, а за его отъездом в ставку, временно генерал – лейтенанту Новицкому и морским министерством контр – адмиралу Кедрову.
                Подписал военный и морской министр А. Гучков».

– Противоречивый по натуре, но сильный характером, Александр Иванович, оказался неспособным противостоять анархии и разложению армии, – сразу подумал Вениамин. – Сам же узаконил некоторые положения принятого Петроградским Советом «Приказа № 1», подорвавшего дисциплину в армии. Выступал против деятельности солдатских комитетов в армии, но сам же согласился на их легитимацию. По его же инициативе прошла масштабная чистка командного состава, в результате которой многие из генералов были отправлены в отставку или, как полковник Колпаков, отданы под суд.

В начале мая, Вениамин получил письмо от жены, в котором Вера, кроме всего прочего сообщала, что Военный Комитет гарнизона г. Уральска с 1 мая, каждую ночь, высылает по улицам города 36 конных казаков и 35 солдат при винтовках, для охраны города от бесчинствующих хулиганов и грабителей.
«Теперь, – писала Вера, – мы, с Нюрой Смоловой, сможем без всякой опаски посещать спектакли любителей театра, которые завершаются очень поздно вечером, а возвращаться домой придётся при полной темноте. К сожалению, в городе наблюдаются частые перебои с подачей электричества. В то же время, все синематографы работают исправно, но немые игровые картины почему то, меня не прельщают так сильно, как театр…».

В следующем письме Вера похвасталась, что водила дочерей в сад Рабочего Клуба, где были устроены платные развлечения.
«С двух часов дня в садике собралось много детей, – писала Вера, – кои с выданными им знаменами, с дружным пением «Марсельезы» и других революционных песен, стройными рядами обошли несколько раз сад. Наши девочки шли рядом, взявшись за руки и несли один красный флаг на двоих. После манифестации, детям предложили игры, а потом было чаепитие на траве, где они сами хозяйничали, т. е. разливали чай сами дети – же. Всё прошло просто замечательно. Девочки остались довольны».

– Ну вот, отцы на фронте кровь свою проливают, – подумал Вениамин, – а их детей с малолетства начинают приучать к революционному шабашу. Надо написать Вере, чтобы сторонилась таких новомодных мероприятий. Никакой пользы эти игры в революции нашим детям не принесут…

22 мая 1917 года радиотелеграфные станции России приняли германскую радиотелеграмму, в которой главнокомандующий германским восточным фронтом принц Леопольд Баварский заявил, что воюющие с Россией державы готовы заключить мир и предлагают России, помимо союзников, прислать уполномоченных и представителей для переговоров об условиях мира. В тот же день, подъесаулу Алаторцеву и его особой команде поставили ответственную задачу: добыть «языка», как минимум полковника, а ещё лучше, генерала германской армии.

– Скажу тебе по секрету, Малин, в штабе фронта в Минске переполох, – разоткровенничался Седой, когда они с Вениамином остались одни в комнате. – Василий Иосифович со дня на день ждёт отставки. Кто будет вместо него, пока не решено. Да, и кому решать то было, когда и в Ставке ожидали перемен. Сегодня Верховным Главнокомандующим русской армии назначен Алексей Алексеевич Брусилов, значит, жди скорого наступления.

Вениамин слышал от генерала Бородина, что сразу же после обнародования Декларации прав военнослужащих, 15 мая, командующий фронтом генерал Гурко подал Верховному Главнокомандующему и министру – председателю Временного Правительства рапорт о том, что он «снимает с себя всякую ответственность за благополучное ведение дел».
«Предложенные правила совершенно невыносимы с жизнью войск и военной дисциплиной, – писал Гурко во время подготовки этого документа, – а потому их применение неминуемо приведёт к полному разложению армии».

22 мая 1917 года Василий Иосифович Гурко был смещен с должности и отправлен в распоряжение Верховного Главнокомандующего с запрещением занимать должности выше начальника дивизии, т. е. должности, с которой он начал войну. Для боевого генерала Гурко, это было тяжкое оскорбление.

– Честно говоря, Малин, процесс разложения армии продолжается, – продолжал Седой. – Россию может спасти только диктатура! Кто станет диктатором, не знаю. Но, если до осени вопрос не будет решен, то нас ждёт катастрофа! Ленин набирает популярность в народных массах, а фраза «диктатура пролетариата» всё чаще употребляется в его речах. Надо отдать ему должное, он превосходный оратор, способный увлечь за собой народ, а «диктатура пролетариата», лишь, ширма, скрывающая его личные амбиции стать диктатором в России. Говорят, он немецкий шпион, но документов, доказывающих сей факт, нет, а слухи, ведь, к делу не подошьёшь.

– А, где сейчас Пуришкевич? – спросил Вениамин. – Ему бы роль диктатора, как нельзя лучше подошла.

– Владимир Митрофанович оказался замешан в убийстве Распутина, что собственно и спровоцировало февральский переворот в Петрограде, – ответил Седой. – Будучи убежденным монархистом, он выступил против Временного Правительства, даже, принялся за создание подпольных групп из своих единомышленников. Но, ему не позволят стать диктатором…

– Седой, а новый военный министр Керенский, как на ваш взгляд, подойдёт на роль диктатора? – задал новый вопрос Вениамин.

– К сожалению, Малин, новому министру больше нравится образ «народного вождя», – заметил Седой. – Говорят, облачился в полувоенный френч, сделал себе короткую стрижку «бобриком», женщины без ума от него. Но, человек – флюгер не может быть диктатором. Опять же, его стараниями была отменена смертная казнь в России. Искать диктатора нужно среди генералов, и, я бы отдал предпочтение Корнилову, Лавру Георгиевичу! Ну, да ладно, хватит уже разговоров, пора за работу…

В ночь на 23 мая, особая команда Малина ушла в тыл неприятеля. Поиск важного «языка», как правило, дело хлопотное и не быстрое. Благо поляки, воодушевленные обещанием, ещё бывшего монарха, о даровании им своей государственности, охотно помогали русским разведчикам. В каждой польской деревне можно было найти «и дом и стол». Совсем по – иному относились к русским воинам в еврейских местечках, где вместо хлеба можно было получить пулю в спину, а вместо ночлега вилы в бок. Доносы же германским оккупационным войскам посылали сами раввины. Поэтому все местечки, Малин обходил стороной, от греха подальше.

– Ваш бродь, мыслишка одна есть, – шепотом сказал урядник Плетнев.

– Урядник, сколько раз говорил вам, не называть меня «ваше благородие», – угрюмо проговорил Вениамин. – Господин подъесаул, по приказу № 1, ясно!

– Так точно, ваш бродь! – вытянулся по стойке смирно Плетнев. – Тьфу ты, господин подъесаул! Заразой тебя, убей!

– Ладно, Плетнев, говори свою мысль, – уже более добродушно сказал Вениамин, зная, что урядник глупость не предложит.

– Надо бы у поляков не про генералов немецких, а про автомобили в округе спрашивать, – выдал на одном дыхании урядник. – Ништо станет их «фон барон» далеко держать свою карету? Где автомобиль, там и генерал живёт.

– Где ж ты раньше был, Плетнев? – просиял Вениамин. – Молодец, урядник!

Действительно, поляки, мало интересовавшиеся немецкими генералами, на вопрос об автомобилях сразу же оживились и указали два имения в округе, куда по ихнему разумению часто наведываются немецкие автомобили. Кто ездил в тех автомобилях, полякам было невдомёк, но эти железные «кони» часто давили колёсами всходы на их полях, чем причиняли немалые убытки. Имение графа Лещинского, который служил офицером в русской армии и давно не проживал в своём доме, наиболее заинтересовало Малина. В большом двухэтажном доме, вполне мог разместить свою штаб – квартиру генерал – инспектор немецкого корпуса или, даже, полевой армии.

– Так, братец, бери двух казаков и осторожно проверьте имение, – приказал Вениамин уряднику Плетневу. – Дождитесь приезда хозяина и пулей сюда.

– Слушаюсь, господин подъесаул! – ответил урядник и уполз в траву…

Ждать Плетнева пришлось до вечера. Он появился со своими пластунами так же неожиданно и тихо, как и ушёл на разведку в имение.

– Приехал генерал, – выдохнул Плетнев. – С ним шофёр и адъютант. В самом имении, ещё с десяток солдат, вероятно, для охраны и прислуги. На воротах стоят часовые, по двое. Смена каждые два часа, минута в минуту.

– Немцы, народ педантичный, – сказал Вениамин. – Как стемнеет, идём к имению. Охрану и прислугу перебьём ножами. Генерала же нужно не просто живьём брать, а чтобы ни единый волос не упал с его головы.

– Исполним, ваш бродь, в лучшем виде, – заверил Плетнев. – Адъютанта его куда денем?

– Нам обуза не нужна, – ответил подъесаул, добавив. – И живого свидетеля оставлять не следует…

Казакам хватило пяти минут, чтобы очистить весь двор имения от охраны. Прислуга занимала несколько комнат первого этажа, а генерал и адъютант располагались наверху. Если при ликвидации прислуги, что – то пойдёт не так, то любой шум может разбудить адъютанта, который поднимет тревогу и предупредит гарнизон, находившийся недалеко от имения. Тогда уйти вместе с генералом будет проблематично.

– Плетнев бери четверых и ждите сигнала внизу в коридоре, – приказал Вениамин. – Я с двумя казаками проберусь на верх. Как захватим генерала, дадим вам знать, сразу кончайте прислугу и айда скоро к нашим…

Генерал оказался не робкого десятка и в первые мгновения, ещё пытался оказывать сопротивление, но увидел, лежавшего в луже крови, адъютанта с перерезанным горлом, и вся его храбрость быстро улетучилась. Он обмяк и покорно спустился по широкой лестнице на первый этаж, где чрез открытые двери комнат прислуги, смог увидеть их убитые ножами тела. Ночные рубахи солдат – прислуги были сплошь покрыты алыми пятнами крови, которая ещё продолжала сочиться из глубоких ран. Толстый повар, фельдфебель Шульц, попытался было приподнять голову, но русский казак ещё глубже вогнал в его тело нож и повернул против часовой стрелки. Повар, даже, не успел проронил ни слова, только открыл свой щербатый рот.

– Russische barbaren! (Русские варвары!) – в сердцах закричал генерал.

– Das ist Krieg, General! (Это война, генерал!) – мрачно заметил Вениамин. – Geh Leise! (Идите молча!) – и подтолкнул генерала в спину.

Перед тем, как покинуть двор имения, Вениамин подцепил гранату под днище генеральского автомобиля, а два казака впрягли в рыдван огромного роста коня, одиноко стоявшего в конюшне. Погрузив связанного генерала, особая команда тоже разместилась вдоль бортов добротного рыдвана. На место кучера водрузился урядник Плетнев и подвода тронулась в путь, чтобы глухими лесными тропами пробираться на восток, к линии фронта…

Важный «язык», которого привела из – за линии фронта команда Малина, был отправлен на аэроплане в штаб фронта в Минске. Там, его допросили, и немецкий генерал рассказал о многих секретах своего Генштаба. Оказалось, что переговоры о мире нужны были немцам, чтобы спокойно дожидаться полнейшего разложения русской армии агитаторами – большевиками. Они серьёзно полагали, что русский солдат скоро воткнёт в землю свой острый трехгранный штык и отправится домой. Тогда иди и смело забирай русскую землю без боя.

– Молодец, Малин! – похвалил Седой. – Материалы допроса уже отправлены в Петроград и надо скоро ждать приказа военного министра.

Приказ по армии и флоту от 30 мая 1917 года однозначно провозгласил: «не поддаваться на провокации и продолжать войну до победного конца». Новый военный и морской министр Керенский восторженно и пафосно взывал к революционной сознательности солдат, офицеров и генералов русской армии:

«Пусть армия своею стойкостью придаст мощь голосу российской демократии как перед союзниками, так и перед воюющими с Россией странами. Революционные войска свободной России на провокацию германского генерального штаба не пойдут; возможен лишь один достойный ответ – теснее сплотитесь вокруг знамени революции, удвойте энергию в дружной работе воссозданием боевой мощи России; помните, что не для завоеваний нужна эта мощь России, а для защиты её свободы, для борьбы за всеобщий мир».

Вениамину было невдомёк, как можно было сплотить «вокруг знамени революции» армию, которая была обязана своим разложением, этой самой революции. Было больно наблюдать, как пехотные офицеры, чуть ли не на коленях умоляли солдат не покидать позиции, а те злорадствовали над ними и смеялись открыто в лицо. Дезертирство из русской армии усиливалось, и среди дезертиров всё чаще мелькали офицеры. Великая война, конечно же, всем порядком надоела, но прекращать её теперь, на полпути к неминуемой победе, было верхом настоящего безумства.

– Прав был, Седой, – подумал Вениамин. – Только диктатор спасёт Россию! Но, кто осмелиться стать Верховным Вождём в стране, охваченной смутой? Ништо сыщется ещё Минин и Пожарский, способный остановить разложение армии и задушить в зародыше революцию в России. Пстрели – те, заразой!

«Несмотря на бытовавшие здесь опасения в начале подписки на «Заем Свободы», – писал в письме Ипатий Ипатьевич, – что революционное настроение повлияет на уменьшение подписчиков по Уральской области, всё же дали внушительную сумму, близкую к сумме предыдущего займа 1916 года. Так, что воюй спокойно, племянник, и ни о чем не думай, тыл армию без хлеба не оставит. Богачи братья Овчинниковы, пожертвовали по тысячи рублей каждый, а мы с Фёдором Смоловым куда скромнее подали, всего по 25 рублей с носа. Всё дорожает, а войне проклятой, конца и края не видно. Молю Бога об одном, чтоб дождаться тебя домой, живым и невредимым».

– Ведь, дядя то, ровесник Евтихия Харитоныча, – подумал Вениамин. – Уже никак, восьмой десяток на исходе. Досталось нашим старикам от этой войны. Благо, в Уральске не стреляют, как здесь, вынуждая старых и малых бежать от войны, куда глаза глядят.

«Представляешь мой дорогой, – писала недавно в письме жена Вера, – поставленная в это воскресенье любителями довольно нудная пьеса Островского «Не все коту масленица» прошла сравнительно хорошо для любителей, но все же бледно и скучно однообразием и монотонностью содержания и игры. В публике замечался интерес к роли Меланьи, сравнительно удачно исполненной г – жей М. Яценко; не дурна была г – жа Орлова в роли вдовы. Мы с Нюрочкой Смоловой остались очень довольны представлением. Всё же, лучше, чем сидеть дома, в четырех стенах».

– Ну вот, кто о чём, а Вера о театре, – улыбнулся в усы Вениамин. – Ну, когда же, наконец, поймёт моя жена, что всё это фальшь и неправда. Теперь, ведь, вся страна большой театр, а люди в нём актёры. Ораторы часами держать в напряжении толпу, хотя, их театральному искусству нигде не обучали. Народ приучают верить ушам, закрывая глаза на многие творимые безобразия…

16 июня 1917 года, началась двухдневная массированная артиллерийская подготовка на Юго – Западном фронте, после которой ударные части русской армии перешли в долгожданное наступление.

18 июня газеты опубликовали приказ А. Ф. Керенского по войскам:
«Воины! Отечество в опасности. Свободе и революции грозит гибель. Время настало, и армия должна выполнить свой долг. Офицеры и солдаты! Знайте, что Россия благославляет вас на ратный подвиг. Во имя свободы, во имя светлого будущего родины, во имя прочного и честного мира приказываю вам: вперёд!».

18 июня первыми пошли на прорыв отборные части Юго – Западного фронта – ударные революционные батальоны, сформированные накануне наступления из добровольцев. «Ударники» понесли серьёзные потери в боях и уже 20 июня темпы наступления замедлились. Русская армия не желала идти вперёд и развивать успех наступления. Части теряли военный облик и превращались в неуправляемую толпу. Исправить положение попыталась 8 – я армия под командованием генерала Л. Г. Корнилова, которая нанесла удар на участке Галич – Станислав. Операция развивалась успешно из – за большого численного перевеса над австро – венгерскими войсками и слабой боеготовности неприятеля. Однако, вскоре, и это наступление захлебнулось.

6 июля германские войска перешли в контрнаступление. Деморализованные русские боевые части были отброшены. Некоторые полки самовольно ушли с позиций, ещё до подхода противника. Отступление переросло в паническое бегство. Верховный главнокомандующий с согласия комиссаров и членов солдатских комитетов отдал приказ стрелять по бегущим.

– Пусть вся страна узнает правду! – взывал Брусилов. – Содрогнется и найдет в себе решимость обрушится на всех, кто малодушием губит и предает Россию и революцию.

«Противник перешёл в наступление 6 июля, – писала газета «Яицкая воля». – Действия его разрастаются в неизмеримое бедствие, угрожающее, быть может, гибелью революционной России. Наступательный порыв в нашей армии быстро исчерпался. О повиновении нет уже речи; уговоры и убеждения потеряли силу: на них отвечают угрозами, а иногда расстрелами».

Только 6 июля, когда наступление Юго – Западного фронта прекратилось, началась трехдневная артподготовка для атаки на Западном фронте. Были значительно разрушены укрепления противника, сделаны проходы в проволочных заграждениях, подавлены огневые точки. От такой мощной и интенсивной артиллерийской подготовки командование ожидало подъема морального и наступательного духа солдат. Однако, настроение солдатской массы, во многих частях ударных корпусов, оставалось неустойчивым…

Вероятно, в порыве отчаяния и бессилия, военный министр А. Ф. Керенский издал 8 июля 1917 года очередной Приказ армии и флоту № 28, гласивший:

«Приказываю восстановить в войсках дисциплину, проявляя революционную власть в полной мере, не останавливаясь при спасении армии перед применением вооруженной силы. Разложение армии недопустимо.
Призываю всех начальников, все сознательные элементы армии и флота в лице их выборных органов комитетов, сплотиться перед лицом врага для борьбы с предателями, сознательно ведущими армию к поражению, страну к позору».

1 – й уральский полк, стоявший в местечках Городечно и Стишильче, посылали несколько раз наводить порядок в распропагандированных воинских частях. Несмотря на это генерал Деникин, прибывший из Минска для личного наблюдения за наступлением, отдал войскам 10 – й армии приказ атаковать противника.
Ударные части заняли первую линию обороны неприятеля, местами даже проникли во вторую линию, но успешного продвижения ударных частей не получилось и уже на следующий день, 10 июля, А. И. Деникин принял решение прекратить операцию.

«10 июля. Часть солдат одного из полков на фронте бросилась в тыл, – писала «Яицкая воля», – оставшаяся открыла по бегущим ружейный и пулеметный огонь. Бегущие остановились и вернулись обратно».

– Катастрофы теперь не миновать! – сказал Седой, когда он с Малиным остался наедине. – В Питере, 3 – 5 июля, большевиками спровоцированы были уличные бои, погибли несколько донских казаков. Ленина приказали арестовать, но ему удалось скрыться. Теперь ему развязали руки, и он ни перед чем не остановится.

– Может ещё удастся его поймать? – робко спросил Вениамин.

– Ленину, по части конспирации, не было равных в эмиграции, – заметил Седой. – А ловить его теперь некому: старую охранку разогнали, а ничего нового создать не удосужились…   

К 15 июля австро – германские войска продвинувшись через Галицию и Украину, отодвинули фронт далеко на восток. Стратегическое наступление русских армий на Юго – Западном фронте обернулось полнейшей военной катастрофой. Брусилова сняли с поста Верховного главнокомандующего, заменив его на генерала Л. Г. Корнилова.

Во время последнего наступления русской армии, погиб войсковой старшина Ф. Ф. Смолов, служивший в одном из уральских казачьих полков на Юго – Западном фронте. Погиб он нелепо, при очень загадочных обстоятельствах. Угодив в затылок, его сразила русская пуля, выпущенная кем – то в азарте конной атаки. Когда на врага наступает казачья лава, никто бы и не обратил внимания, кто, из скачущих в задних рядах, мог выстрелить в Смолова. По рассказам сослуживцев, накануне у Смолова случился конфликт, с вновь прибывшим в полк, молодым прапорщиком из Гурьевской станицы. Однако, последний, на следующий день погиб в разведке. Командир полка не стал выносить «сор из избы», а оформил гибель обоих офицеров, как геройскую в честном бою, о чём и написал в представлениях на награды.

Фёдора Смолова – старшего, после получения известия о гибели сына, разбил паралич, от которого он не смог оправиться. Рассудок его помутился, и он перестал узнавать окружающих. Вдова Анна Смолова, уже официально перешла на жительство в родительский дом. Классный фельдшер Веселов с женой, как могли утешали плакавшую, несколько дней подряд, дочь, а потом отправили её погостить к близким родственникам в Калмыковскую станицу.

– Сил уже не было смотреть, Ипатий, как дочка убивается, – жаловался Веселов. – Решили с женой отправить Нюру в Калмыков, к моей сестре. Пусть немного забудется, а с плавни казаки назад поедут, тогда и заберут в город.

– Да, такая молодая, а уже вдова, – печально проговорил Ипатий. – Наша Вера тоже, чуть что слезы пускает. Особенно, когда писем долго нет от мужа. Как думаешь, Прохор Палыч, кто виноват в неудачах на фронте?

– Войсковую газету почитай, Ипатий, там всё сказано, – ответил Веселов, протягивая товарищу свежий номер.

«Кто виноват в этом позоре? Винят в этом партию большевиков, – писала газета «Яицкая воля». – Кто такие большевики? Это партия, требующая передачи всей власти советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, требующая скорейшего окончания войны и немедленного перемирия. Конечно, скорейшее окончание войны было бы всем желательно, но оно зависит не от нас самих, а также от наших союзников, которые угрозами могут принудить нас исполнить союзнические обязательства, – с этим большевики не желали считаться. Но каковы бы ни были заблуждения этой партии, её проповедь немедленного мира и её выступления против Временного Правительства не могли бы иметь никакого успеха, если бы не были на лицо тех причин, которые доставляли успех этой проповеди. Большевиков просто прогоняли бы со всех митингов и собраний, если бы то, что они говорили, было не по душе большинству. Причина стало быть, не только в говоривших вздор большевиках, но и в тех, кто этот вздор слушал».

– А твой племянник Вениамин, где нынче служит? – спросил Веселов, после некоторого молчания.

– При штабе нашей бригады на Западном фронте, – ответил Ипатий. – Пишет, что у них по всему фронту редкие перестрелки и поиски разведчиков…

Накануне назначенного на 7 августа Экстренного Войскового Съезда, в город приехал Карп Маркелов и, сразу же направился в войсковой штаб, к генералу Мартынову, который продолжал исполнять должности Наказного Атамана и Коменданта гарнизона. О чем они совещались около двух часов, осталось тайной, даже, для адъютантов войскового штаба, но их прощание было, и это видели многие, в хорошем настроении и с улыбками на лицах.

Лишь, к вечеру 7 августа, смогли собраться большинство депутатов от станиц и прибыли два представителя от полков с фронта. Председатель Войскового Правления И. А. Кожевников объявил, что самым существенным вопросом, который и вызвал собственно созыв экстренного съезда – является вопрос по продовольствию населения и заготовке кормовых средств для скота, поэтому на совещание были приглашены члены Продовольственного Комитета и Управы – Г. М. Фомичев и другие.

Депутаты пожелали, чтобы первыми заслушать делегатов с фронта. Урядник Чернобровкин, от казачьей дивизии, отмечал полное разложение армии до принятия суровых мер, когда упадок дисциплины довел было до развала, но теперь наступил перелом.

– Наши полки единогласно вынесли резолюцию – немедленно исполнять все приказания Временного Правительства и напрячь все усилия к тому, чтобы не отдать врагу матушку Россию! – заявил урядник. – А в пехотных полках были забастовки, пока наши казаки их не усмирили.

– Спокойнее ли теперь? – спросил Кожевников.

– Теперь беспорядков почти нет, благодаря тому, что «прижали хвост» и с каждым днём становится всё лучше.

– А продовольствие?

– Теперь нужды не имеется, как и в фураже: овса даётся по 8 фунтов в сутки.

– Не было ли у вас вопроса, чтобы казачьи части не назначались для усмирений? – задал вопрос депутат Валушев.

– Мы сами об этом просили, но, видимо, без этого нельзя и приходится подчиняться, – ответил урядник Чернобровкин.

Фельдшер Гаврилин, приветствуя Съезд от имени казачества Юго – Западного фронта, сообщил печальные известия о почти повальном бегстве пехоты. На казаков пала тяжелая доля бороться на «все фронты».

– Теперь бегство замерло и не без влияния введения смертной казни, – заявил Гаврилин. – Дезертиры всё же есть, но не в таком количестве, когда бегали целые корпуса. Сначала о казаках думали, что они контрреволюционеры и только теперь убеждаются в противном. Отношение к нам теперь значительно лучше.

Второй день, 8 августа, был посвящен выяснению вопросов о составе Съезда, принявший острую форму, когда депутаты от станиц потребовали сократить число представителей от иногородних с восьми до двух человек. Представитель от иногородних – председатель Совета крестьянских и иногородних депутатов товарищ Колостов заявил, что иногородние не желают участвовать на Войсковом Съезде в таком количестве. В том же смысле высказался и Д. Г. Колотилин. Вслед за этим представители от иногородних оставили зал заседания Войскового Съезда.

– Будто черная кошка пробежала между казаками и иногородними, – мрачно заметил Карп Маркелов. – Пусть не перечат нашим депутатам. Скорее бы в Петрограде утвердили отделение войсковых земель от Уральской области.

В дни, когда начал работу Войсковой Съезд, Верховный главнокомандующий генерал Корнилов издал приказ, направленный на поднятие дисциплины и возобновление военных занятий в армии, который был критично встречен в обществе и раздались голоса о снятии Л. Г. Корнилова с занимаемого поста. Офицерство, георгиевские кавалеры, а также Совет союза казачьих войск, все разом заявили о несменяемости Лавра Георгиевича Корнилова, называя его «истинно народным вождём».

– Ну, что Малин, похоже дождались мы диктатора! – воскликнул Седой. – Теперь, хоть, появилась надежда, на лучшее будущее для России.

– Честно говоря, господин полковник, у меня уже кругом идёт голова от всех громких заявлений и обещаний, – с печалью в голосе проговорил Вениамин. – Если и Корнилову не удастся поправить наше военное положение, то катастрофы не избежать…

Генерал Корнилов, прежде всего, намеревался «твёрдой» рукой разогнать Советы и защитить Временное Правительство от нападения большевиков. Тем временем положение на фронте ухудшилось; 21 августа германские войска взяли Ригу. Корнилов двинул войска на Петроград, предложив:
1) Объявить г. Петроград на военном положении.
2) Передать всю власть – военную и гражданскую – в руки Верховного главнокомандующего.
3) Отставка всех министров, не исключая и министра – председателя…

Уже вечером 26 августа Керенский назвал действия Корнилова «мятежом» и потребовал себе «диктаторских полномочий» для подавления «мятежа». Но, не получив их от своих министров, обратился за помощью к Советам.

В понедельник, 28 августа, объединенное собрание представителей общественных организаций гор. Уральска и Уральской области с участием Областного Комиссара, вр. и. д. наказного атамана и начальника штаба, обсудив телеграмму министра – председателя Керенского о том, что генерал Корнилов предъявил Временному Правительству требование о передаче ему всей полноты власти как военной, так и гражданской, приняло следующую резолюцию:
«Объединенное заседание заявляет, что оно: 1) всегда готово поддержать существующее Временное Правительство и всеми силами будет противиться попыткам, как отдельных лиц, так и политических групп, захватить верховную власть в государстве и ограничить права свободного народа и 2) во избежание нарушений столь необходимого в настоящий момент порядка решаем принять все меры к его охранению».

– Всё, Малин, теперь жди «диктатуру пролетариата», – с иронией проговорил Седой. – Генерал Деникин и весь его штаб задержаны в Минске. Слава Богу, что мы здесь ничем не «отличились».

– Господин полковник, ништо нам было, когда «отличаться»? – переспросил Вениамин. – Через день в поиск ходили. Завтра снова за «языком» идти…

В пятницу, 1 сентября, мятеж был подавлен. В 7 часов вечера Могилевский гарнизон заявил себя всецело преданным Временному Правительству, а уже в 9 часов были арестованы Корнилов и другие генералы. В 11 часов вечера в Могилев, в Ставку, выехала следственная комиссия во главе с прокурором Шабловским.

В субботу, 2 сентября, Временное Правительство объявило: в связи с тем, «что государственный порядок, которым управляется Российское Государство, есть порядок республиканский, провозглашаем Российскую республику».

Остававшиеся в войске уральские казаки мало интересовались политикой, у всех на языках только и было разговоров о начавшемся, с 31 августа, плавенном рыболовстве. Многие казаки, в том числе Порфирий Чалусов и Иван Фокин, ещё за неделю до срока, выехали из города, чтобы вовремя поспеть на первый рубеж. Порфирий Андреевич с артелью неводчиков в августе рыбачил на рубежном песке на Урале. Прекрасно ловилась селедка, которую переселенцы из зауральских селений закупали прямо на песке, и тут же солили рыбу в кадках, а потом увозили для продажи.

В четверг, 29 августа, не дождавшись окончания авантюры Корнилова, выехали на низ, к плавенному войску Председатель Войскового Правления И. А. Кожевников и член Правления Д. Н. Бородин с представителями Войскового Военного Комитета и Продовольственной Управы, но не доехав до Свистун - горы, возвратились в Уральск. Война войной, а благосостояние войскового населения, в особенности на низовой линии, как и прежде, зависело от рыболовства.