Путаница

Матвей Илларионович, маститый ученый с почти шестидесятилетним трудовым стажем, распрощавшись с любимой работой, изнывал от безделья. Он бы и дальше преподавал, - еще есть порох в пороховницах, - но так полагал профессор, а начальство решило иначе… Да и неудивительно: наступили новые времена и веяния, а старые методы ему подобных ветеранов годятся теперь лишь на свалку. Вышло, как в песне: «Молодым - везде у нас дорога, старикам - везде у нас почет» - и с почетом, перечислив все его заслуги, Матвея Илларионовича отправили на пенсию.
Тогда-то еще раз пожалел старый ученый, что в былое время всего двух голосов не хватило на выборах в академию. Члена-корреспондента дудки бы выперли на пенсию! Академики и в полнейшем маразме остаются таковыми.
…Читать не получалось – от мелкого шрифта глаза быстро уставали. Сидеть же, уставившись в телевизор, по его мнению, являлось пустым занятием. Единственное, что манило, это вновь пережить былое, окунувшись в воспоминания. И старый профессор решил взяться за мемуары.
Но прежде, чем сесть за работу, он, лежа на диване, погрузился в дебри прожитых лет, где были интересные встречи, события, а также премилые сердцу забавы, курьезы и комичные истории.
Одна из таких историй вызвала невольную улыбку на унылом в последнее время лице старика. Дело было, дай бог памяти, в… каком-то затертом году. Он, недавно начавший карьеру в своей же альмаматер, был направлен в командировку - принять зачеты и экзамены у заочников в далеком сибирском городке, куда уже отправились двое коллег.
Молодой кандидат наук ехал туда полный радужных ожиданий: Матвей Илларионович любил новые места, знакомства, и вообще разнообразие в жизни.
Поезд прибывал в полтретьего ночи, стоянка – всего несколько минут. Попросив проводницу разбудить его, он забрался на свою верхнюю полку и быстро уснул.
Матвей Илларионович был поднят с ложа, мягко говоря, поздно: поезд уже подходил к нужной станции. Быстро натянув брюки, он, тихо чертыхаясь, соскочил вниз, накинул пиджак и, с большим трудом сунув не понять отчего за ночь отекшие ноги в туфли, с чемоданчиком под мышкой выскочил из вагона. Едва пассажир ступил на перрон, как поезд дернулся, дал гудок и, заскрежетав металлом, пошел отсчитывать свои версты.
Сделав несколько шагов к зданию вокзала, незадачливый командировочный, испытывающий боль в зажатых, словно в железных тисках, ступнях, бросил взгляд на  туфли. К своему неописуемому изумлению при ярком свете фонаря и неоновой вывески Матвей Илларионович узрел совершенно чужие черные туфли с только вошедшими в моду узкими носами взамен его родных темно-коричневых, хорошо разношенных тупоносых, называемых среди студентов «корочками».
Интеллигентному ученому, внезапно и не по своей воле ставшему обладателем практически новых шикарных туфель, стало не по себе, когда он представил мину на лице соседа по купе, который поутру обнаружит подмену. Тот, бедняга, конечно, даже не догадается, что это произошло не по корыстному умыслу, и что следует слова сочувствия, а не проклятия посылать виновнику случившегося, испытывающему сейчас нестерпимую муку.
Матвей Илларионович уже собрался скоротать остаток ночи в пустом неуютном зале ожидания, предвкушая блаженство, которое испытает, сидя на лавочке, сбросив эти жуткие колодки с ног, как неожиданно подошел человек с вопросом: не следует ли его куда-нибудь подбросить?
Зная, что у него заказан номер в гостинице, Матвей Илларионович тут же согласился и еле доковылял до машины. Большой соблазн был немедленно освободить ноги, но мысль, что потом не сможет влезть в «кандалы», заставила терпеть.
Сонная дежурная регистраторша бесцветным голосом заученно пробубнила:
- Мест нет! Ждите до полудня, тогда должны освободиться номера.
- Мне был забронирован! – с нажимом сказал Матвей Илларионович.
Боль придала его голосу раздраженный начальственный тон.
- Есть койка только в четырехместном номере, – затянула обычную гостиничную «песню» администраторша.
- Мне был забронирован одноместный номер! – распаляясь, на повышенных тонах заявил уже на грани срыва страдалец. – Регистрируйте скорей! Ночь на дворе, а завтра, между прочим, рабочий день!
Потребовав с недовольным видом его паспорт, вымогательница вздохнула, не найдя там привычной мзды, взяла ключ и, бросив на ходу: «Пошли!», направилась к лестнице.
Заказанный номер оказался вполне приличным. Едва за регистраторшей закрылась дверь, Матвей Илларионович стянул треклятые туфли и поспешил в постель, где тут же заснул сном праведника.
Его разбудило нестерпимое желание опорожниться. Выскочив из постели в чем мать родила - было жарко, и он предпочел сон в «ню», презрев пижаму, Матвей Илларионович устремился к совмещенному санузлу. Прыти ему добавил доносившийся оттуда шелест падающей воды. «Неужели кран не закрыт?» – с беспокойством подумал он, толкая дверь. И остолбенел…
В душе спиной к нему под струями воды ворочалась намыленная объемная женская фигура, нет, туша, от взгляда на которую у начинающего ученого мужа явилось желание плюнуть и вытолкать бабищу за порог. Однако пришлось устремиться к унитазу, накинув на ходу сорванное с вешалки банное полотенце.
Матвей Илларионович выскочил из ванной, громко хлопнув дверью. В мгновенье ока он надел брюки и рубашку, а, взглянув на узконосых мучителей, махнул рукой и стремительно бросился в тапках вниз по лестнице, полный решимости найти руководство гостиницы и потребовать ответа за такое безобразие.
За окном только начинал заниматься день, и никого, кроме все той же дежурной, в холле не было.
- Какого черта в моем номере принимает душ какая-то холера?! – прорычал Матвей Илларионович, решительно подходя к гостиничной даме.
Регистраторша тут же вскочила и, бросив на ходу: «Только вчера говорила – гнать пора эту шалаву!», кинулась к лестнице. Матвей Илларионович последовал было за ней, но споткнулся, в результате чего его тапок далеко отлетел в сторону.
Когда постоялец зашел в свой номер, к его удивлению этих двух местных фурий там уже не было.
Сей утренний переполох усугубил и без того отвратительное настроение Матвея Илларионовича, а, взглянув на стоявшие в прихожей туфли, он в который раз с тоской подумал о предстоящей пытке, пока не купит своим мучителям замену. Интересно, в котором часу в этом медвежьем углу открываются обувные магазины? И где их искать?
Предстоящий зачет был назначен на двенадцать дня. Матвей Илларионович взглянул на часы – было четверть седьмого.
Его коллеги тоже остановились в этой гостинице, и если раньше он рассчитывал, встретившись с ними поутру, отправиться вместе в техникум, в здании которого располагался консультационный пункт заочного отделения их института, то теперь план менялся из-за необходимости поисков туфель.
Времени было еще предостаточно, и Матвей Илларионович прилег в надежде подремать. Но сон не шел, внутри все клокотало – слишком большое возбуждение вызвало предрассветное происшествие.
Провалявшись немного, Матвей Илларионович вскоре покинул ложе, намереваясь принять душ. Однако из смесителя с шипением тонкой струей шла еле теплая вода. Боясь, что и это прекратится, он поспешил побриться и умыться.
Наконец, приведя себя в порядок, Матвей Илларионович, не торопясь, оделся. Оставалось лишь влезть в туфли и отправиться в единственное в гостинице злачное заведение под названием «кафетерий».
Взглянув на источник своих страданий, он со вздохом отважился продолжить муку. В первое мгновение ему даже показалось, что опасения были напрасны и отдохнувшим ногам вполне комфортно. Но, сделав несколько шагов, Матвей Илларионович понял, что ошибся – тиски опять сжимали ступни.
Кафетерий представлял собой нечто среднее между обычной общепитовской столовой и вокзальным ресторанчиком. Восемь столов без скатертей украшали солонки и горчичницы с засохшей горчицей, а также салфетницы без салфеток, за исключением двух столов с оными, за один из которых командированный ученый вознамерился сесть.
С поразительной для ее комплекции живостью, путь к столу пересекла официантка, бросившая через плечо:
- Эти два столика не обслуживаются!
В зале было всего несколько посетителей, и Матвей Илларионович, усевшись за пустующий столик, углубился в изучение меню. Как оказалось, кроме сибирских пельменей, из горячих блюд ничего не подавалось.
Принесенный винегрет имел сомнительный вид, в пельменях мясо только числилось, а еле теплый кофе мало походил на настоящий. День продолжался, как начался…
Делая заказ, Матвей Илларионович пожелал что-нибудь к кофе, но услышал в ответ, что выпечка будет позже, а пирожные – в буфете.
За буфетной стойкой скучала немолодая, ярко накрашенная буфетчица гренадерского сложения. Голову женщины украшало нечто похожее на вавилонскую башню, сооруженную явно из шиньона, с пришпиленным накрахмаленным кружевным кокошником.
Ассортимент буфета оказался скуден. За стеклом томились бутерброды со слегка позеленевшей ветчиной и высохшим сыром да кондитерские изделия: миндальное кольцо и мятные пряники. На стенных полках красовалось множество, скорее всего пустых, коробок конфет «Ассорти» без ценников.
Увидев направляющегося в ее сторону посетителя, буфетчица расплылась в радушной улыбке. Матвей Илларионович, рассмотрев предлагаемые вкусности, и поняв, что ничто его не прельщает, уже готов был развернуться к своему столу и допить этот суррогат, как его остановил заговорщицкий шепот:
- Молодой человек, возьмите свежайшее «Жигулевское»! Пиво сегодня привезли. А есть в розлив и «Вермут»!
«Вот его-то мне и не хватает!» - зло подумал терзаемый болью в ступнях ученый муж. Один к одному – этот завтрак добавил перцу к его настроению…
Коллег в их номере не обнаружилось. Наверно, они уже разобрались, что тут к чему, и пошли питаться в другое место, презрев сие убогое заведение.
Обувного магазина в городе не оказалось. Единственным местом, где продавалась обувь, был универмаг, но тот открывался в одиннадцать. Конечно, это обстоятельство добавило волнений. «Не хватало еще опоздать!» – с тоской подумал Матвей Илларионович. Единственным утешением было то, что не придется тратить время на ходьбу по магазинам в поисках замены мучителям.
Но если в универмаге не найдется ничего подходящего, придется неделю мучиться и хромать в этих колодках!» - от этой мысли страдалец даже вспотел.
«Если не везет, то во всем…» – невесело подумал он, убедившись в отсутствии продавцов в обувном отделе. Наконец, после десятиминутного ожидания, появилась молодая приветливая продавщица. Пропустив мимо ушей едкое замечание нетерпеливого покупателя, она, улыбаясь, сообщила:
- А туфель сорок второго размера нет. Есть только две пары черных «скороходовских» – сорок первый и сорок четвертый размеры.
Очевидно, скорбный вид покупателя вызвал сочувствие, и продавщица предложила:
- Намерьте, может, подойдут? 
Раздосадованный, Матвей Илларионович уже готов был уйти, как услышал:
- Погодите! Если не ошибаюсь, эти сорок второй номер. Точно! Чешские, фирмы «Батя». Но светлые.
И девушка вынула из-под прилавка тупоносые туфли почти абрикосового цвета какого-то неимоверного фасона, с нашлепкой в виде кожаной бахромы. Эти туфли явно предназначались клоуну с цирковой арены.
- Обратите внимание - чудесная кожа! – вдохновенно пела продавщица, явно стремящаяся всучить покупателю залежалый товар.
Матвей Илларионович нерешительно взял туфли в руки. Этот оранжево-желтый  цвет и доселе невиданный фасон впечатляли - как раз «подойдут» к его черному костюму…
- Примерьте – на ногах они чудесно смотрятся! Их было всего несколько пар и, несмотря на высокую цену, ведь импорт, - сразу разобрали. Не знаю, как эти задержались? Как видно, кто-то отложил и не пришел… – продолжала, улыбаясь, уговаривать клиента мастерица своего дела.
Терзаемый жуткой болью в ногах Матвей Илларионович, уступив, решился хотя бы примерить это «чудо». Блаженство разлилось по всему организму, когда освобожденные из тисков ступни очутились в этих легчайших и мягких туфлях и почувствовали себя словно в раю.
Несмотря на кусающуюся цену и сверхоригинальный вид, расстаться с туфлями Матвей Илларионович не смог.
- Правда, удобные? – увидав, как просветлело лицо покупателя, спросила продавщица. – Берете?
- Беру! – воскликнул он в ответ и, уложив в коробку своих узконосых истязателей, в первое мгновенье был готов их выбросить, но искать урну в магазине времени не было – следовало поспешать.
Ногам было вольготно, а на сердце радостно от легкой походки. Хотя пару раз Матвей Илларионович уловил на себе внимательные взгляды прохожих, но не придал этому значения. Все мысли были заняты теперь одним – не опоздать и побыстрее отыскать здание техникума, который должен быть, по утверждению доброжелательной продавщицы, где-то поблизости от универмага.
К счастью, он не только не опоздал, но еще успел пообщаться с коллегами, прежде чем разошлись по разным аудиториям.
Если ранее Матвей Илларионович намеревался позабавить их рассказом о невольной подмене туфель и последующих злоключениях, то, заметив глумливые ухмылочки, которыми те обменялись, когда он вошел, передумал. Лучше промолчать, ведь «благодаря» собственному невоздержанному языку по институту может пойти гулять о нем, остепененном преподавателе сопромата, нечто подобное анекдоту.
Лучше слукавить, решил Матвей Илларионович, и уже готов был объяснить появление у него клоунской обуви басней о своей неосмотрительности, из-за которой натер ноги, отправившись в командировку в еще неношеных узконосых  туфлях, но и это объяснение он отбросил, услышав ядовитое замечание математика:
- А я, милейший, и не знал, что вы пижон! Не правда ли, Михаил Васильевич? – он обратился к физику, глаза которого искрились весельем. – Стильно выглядит, не так ли?
- Да… Весьма… оригинально! – подтвердил тот.
«Черт с вами! - подумал Матвей Илларионович. – Считайте меня пижоном, кем угодно, а оправдываться не буду! Главное - мне удобно, и ношу то, что хочу!» Он и об утреннем переполохе с голой бабой решил не говорить, опасаясь насмешек.
По возвращении домой, Матвей Илларионович развеселил жену не только видом обновки, но и дорожными приключениями.
-  А ну, признайся, Мотька, ты не случайно сунул ноги в чужие модные туфли! Туфли-то - загляденье! Представляю реакцию ограбленного соседа по купе, когда тот увидел вместо этих щегольских штиблет твои растоптанные лапти.
- Тебе смешно, а я из-за спешки впотьмах хорошо поплатился, намучившись! А может, дадим объявление в газете? Авось откликнется тот, кому я насолил? Вдруг отзовется? – безо всякой уверенности предположил Матвей Илларионович.
- И вернет твои красавцы! – добавила супруга, хохоча.
Будучи женщиной практичной, она отнесла случайно доставшиеся туфли в мастерскую, где их растянули на колодке, а потом, с большим трудом, заставила мужа примерить. В результате Матвей Илларионович их полюбил и благополучно сносил.
А абрикосовые иностранцы долго стояли в комиссионке, но так и не были куплены. «И по сей день где-то в кладовке пылятся, как я сейчас на диване…» - горько усмехнулся профессор.
В комнату вошел внук-студент:
- Привет, дедуля! Все диван давишь? О чем думу думаешь, сознавайся!
- Тебе честно или всю правду?
- Как оно есть на самом деле. Давай, дед, не увиливай! О чем скорбел, раз лик весь перекосило?
- О туфлях.
- Не понял… Слушай, а это не о тех ли антикварных окаменелостях, что бабушка вчера вытащила на свет божий, когда рылась в кладовке? Сказала, что их тебе оставил в купе какой-то сволочной чувак, умыкнув твои, офигенные. Или я напутал?
- Напутал, внучек, здорово напутал! – развеселился профессор. - Сейчас я тебе эту путаницу распутаю, и ты поймешь, кто там был сволочной чувак.