Хакер

Очнулся рано. С трудом сел, заставив кровать опасно зашататься под скрип ржавой панцирной сетки. Голова привычно гудела. Потрогал печь, холодная - опять забыл закрыть заслонку. Поежился. Взял с кровати телогрейку, прожженную, с торчащей ватой, влажную, тотчас перешедшую из категории "одеяло" в категорию "одежда". Пошарил в поисках выпить. Пусто. Выполз на улицу. В щелях между бревнами нашел пакетик с горстью окурков и початым коробком спичек. Закурил, блаженно выпуская дым из опухших губ.
Дом, когда-то добротный, большой пятистенок, сейчас - обгоревший, с проваленной крышей и единственной уцелевшей комнаткой, стоял на горке, откуда все село было как на ладони. Село - так себе село: три улочки: Совхозная, Молодежная и Лесная. Пара сотен разномастных домиков, треть из которых медленно умирала вслед за хозяевами. Небольшая площадь в центре. На площади свежевыбеленный клуб, помост-сцена и крашенный по ржавчине памятник под звездой. Выше, на пригорке, магазинчик с припаркованным красным скутером хозяйки.
Село давно проснулось. Баба Галя хлопала дверью коровника, Фомич с удочками шагал мимо кладбища с озера, большегрудая Клавка развешивала белье на веревках.
- Здорово, сосед.
Оглянулся. Толян, муж Клавки. С пакетом. Улыбается, значит бить не будет.
- Здорово. - буркнул в ответ.
- Водку будешь?
Вроде не шутит.
- Водку? Буду.
- Держи. - Толян протянул пакет из которого явно позвякивало. В чем подвох? Принял боязливо, мало ли. Заглянул. Початая бутылка беленькой, граненый стакан, хлеб, кусок колбасы. Трясущимися руками налил стакан, выпил. Замер, прислушиваясь к ощущениям. Холодная водка как бальзам гасила жар и жажду, прочищала мозги.
- А сам?
- А давай. Только на два пальца - мне еще Клавку в райцентр везти.
Плеснул ему полстакана. Толик опрокинул привычно, хэкнул, закусил.
- С чего вдруг?
- Как с чего? - удивился тот. - Не помнишь ничего?
- Нет. А чего?
- И то лады. - Толик встал, отряхнул штанину. - Так всем и говори, мол - не помню ничего.
- О чем?
- Ну-ну. Давай, хакер.
- Кто?
- Будь здоров, говорю. - Толик махнул рукой и пошел к калитке.
Водки оставалось мало. Налил себе на два пальца, закинул в глотку. Задержал дыхание. Закусил. Жизнь-то налаживается! Остатки сунул за бревна, заложил доской. Раскурил второй бычок.
- Жив, курилка? - неожиданный звонкий девичий голос заставил вздрогнуть. Оксанка. С Лесной. Четверо детей от четырех разных мужиков. Этой-то что надо?
- Ну. - согласился он. - Жив. А чё мне?
- Заходи. - Оксанка вошла в калику, за ней двое мужиков. Один по-хозяйски подошел к развалинам дома, оценивая то-то или примеряясь, второй с натугой открыл ворота.
- Эй, эй. Чё надо-то?
- Не трясись, - засмеялась Оксанка, - маленькое спасибо за большое дело, от благодарных односельчан.
В ворота въехал старенький ЗИЛ с голубой кабиной. Из кузова торчали доски, куски кровельного железа, трубы, бумажные мешки с надписью "Портландцемент". Водитель, молодой парень лет двадцати пяти, заглушил двигатель, выскочил из кабины, открыл борт и достал рукавицы: - Разбирай, хлопцы.
Те сноровисто выгрузили богатство и не теряя времени приступили к разборке ближайшего завала из горелых бревен.
- Ай, - он махнул рукой, достал водку и прямо из горлышка добил остатки, - Ну вас...
До Мишкиного дома дошел быстро, чего там ходить? Долго стучал в дверь, пока не открыли.
- Ааааааа, - расплылся в улыбке старый друг и собутыльник, - привет, хакер!
- Может в морду? - угрюмо поинтересовался он.
- Можно и в морду. - согласился Мишка. - Ты же у нас герой. Тебе сейчас все можно. Водку будешь?
- Буду. - он решил не множить сущности и покориться неизбежному.
Бутылка на двоих закончилась быстро. Закусили парой ирисок. Закурили.
- Ты что, не помнишь ничего?
- А что должен помнить?
- Ну, как позавчера Петровича хоронили?
- Петрович помер? Не помню.
- Угу. И не помнишь, что за гробом шел и песню пел как враги сожгли родную хату?
Он внимательно посмотрел на Мишку.
- Ладно тебе... Хотя... Не помню.
- А как забрал "свою долю за упокой" и пошел к Светке свататься? - хохотнул Мишка.
Он с тоской посмотрел на тяжелые дождевые облака над дальним лесом.
- И чё?
- Ииии... - протянул Мишка.
- Не томи. Еще водка есть?
- Нету. Сам вспоминай. Мне еще бабе Клаве траву косить.
Лечебный Рубикон был перейден, а в происходящем без стакана не разобраться. Организм требовал еще, а вот где это еще взять... Может Зинка-из-магазина даст по старой памяти. Запишет в свою толстенную книжку в долг, а с первой халтуры - отдать. Всегда же отдавал. Даже сверх того - Зинка же лучше знает, что, когда и кто взял, сколько должен отдать. Потому что - записано, не отвертишься. А с халтурки отдать. Когда халтура будет. Не может не дать.
На полпути к магазину окликнула Ильинична: - Доброго денечка.
Он даже завертелся вокруг - кому? Старая ведьма кроме как "кол тебе в жопу, пьянь подзаборная" к нему и не обращалась. А тут вон оно как... Нет, точно ему - никого другого и близко нет.
- Подойди, касатик. Вот, примерь-ка. Мужа покойного курточка. Почти новая. Все потеплее твоего рванья. Бери-бери, не стесняйся. Золотой ты мой...
Он взял. Надел. Как по нему сшита. Поблагодарил, не веря. Потоптался...
- Ну, я пойду?
- Иди, иди, касатик, спаси тебя Господь за твое доброе сердце.
В низине, на мосточке через ручей, остановился. Огляделся. Никого. Глянул в воду - нет, он, точно он. Морда родная, похмельная, с недельной щетиной. Прислушался к себе - водка, не водица - ощущения тоже насквозь родные, знакомые. Снял куртку, потряс, пощупал - настоящая, теплая. Оглянулся на свой дом - Оксанка гоняла мужиков. На месте горелых бревен уже белела свежими досками стена, виднелись лаги и обрешетка будущей крыши, а молодой водила сноровисто толкал наверх кровельный оцинкованный лист.
- Господи, - просипел он, - с ума схожу? Или белочка странная? Может я умер уже или снится мне все?
Перекрестился неловко, забыв, как надо - справа-налево или наоборот. Сплюнул. Снова перекрестился извиняясь. И потопал к магазину, за лекарством.
Толкнул пластиковую дверь, вошел в пахнущий хлебом, старым пивом, соленой рыбой и тухлыми курами полумрак.
- Зин, я это... Налей в долг… По старой памяти, горит все внутрях. А я потом… все что записано... - и оглох от крика.
- Аааааааааа, тварь! Хватайте его! Вот он! Мразь, упырь, сволочь! Ты, ты... Это он, точно он...
- Спокойно, гражданка, разберемся. - откуда-то сбоку появился участковый Щербаков, крепко взял под локоть: - Поехали.
Сели в мотоцикл с коляской - участковый на мотоцикл, он в коляску, поехали. Мимо осеняющей их крестным знаменьем Ильиничны, мимо лыбящегося Мишки, мимо дома Светки, мимо лупцующей Толяна мокрым полотенцем большегрудой Клавки, мимо родных ворот и замершей с топорами Оксанкиной бригады. Все. Приехали...
- За что, начальник? - робко поинтересовался он.
- За надо. - мудро произнес участковый. - Так я тебе и сказал. Знаю я вас, душегубов, узнаете "за что" - сразу все вещдоки уничтожать. Ан нет, законность и порядок, порядок и законность. Обыск будем проводить. А если точнее - выемку. Выемем чего надо, а там разберемся.
Через пять минут участковый вышел во двор с куском обгоревшей картонки, на которой еще можно было разобрать буквы, выведенные старательным Зинкиным почерком: "Книга учета задолженности по отпуску товара в долг. ...ело Большие ...рачи. ... - ый год."