Из мыслей к итогам Чтений

В картине Сергея Ливнева «Ван Гоги» содержится малозначительный, на первый взгляд, эпизод. Отпрыск-неудачник всемирно известного дирижёра Марк (Алексей Серебряков) приходит повидаться с семьёй бывшей невесты. И заходит, в том числе, в комнату к её бабушке (Светлана Немоляева). Тётя Тома в полнейшем благоговении от музыканта, а его сын для неё – кусочек легенды. Она бесконечно восторгается дирижёром, которого Марк иронично именует «Ваше Величество» и включает запись его концерта, мечтательно закрывая глаза. Марк, знающий отца намного лучше всех его почитателей, пассий и любовниц едва заметно улыбается. Разговор о реальном человеке – во всей божественной многомерности личности – невозможен. Вскоре он по-английски покидает этот дом, поскользнувшись на улице и от души рассмеявшись над собственной неловкостью. Он на свободе. В том числе, от чуждых мнений и штампов – и то, что они обличены в форму почти религиозного почитания, делает их для Марка ещё более чудовищными.
 
Должен признаться: это именно то, чего я всерьёз опасаюсь перед каждыми Чтениями. Вот эти забронзовевшие мифы и памятники, рукотворные читателями. Тогда, пиши пропало: вот он, окончательно сложившийся и единственно верный образ Художника, а слово поперёк – ересь и отступничество. Никаких неудобных вопросов, личных оценок, переосмыслений и прочих свойств работы живой человеческой мысли: Чехов (Пушкин, Толстой, Достоевский, Тургенев, Лермонтов) – они вот такие. Примечательно, что далее пускается в ход извечный аргумент религиозных неофитов: а тот, кто не проникся нашим вИдением, не стяжал нашу веру – тот безблагодатен и никогда не был с нами.
 
Излишне произносить, какой вред подобное сектантство наносит – что христианству, что русской литературе. Но человек, во многом, устроен так, что ему, зачастую, сложно воспринять иную точку зрения, которая связана с совершенно иным опытом и мироощущением – поколение, социум, окружающая среда, восприятие индивидуума от Таинства Рождения. Когда же субъективные оценки касаются «святого» – например, классика – пиши пропало: вот это, в самом деле, покушение на мои скрепы; но они даже не мои, в них Глас Истины.
 
Здесь надо бы спросить, а если не спросишь, всерьёз и непраздно порассуждать: а чего именно хотели и даже жаждали классики от нас, читателей новых веков? Чтобы помнили – да, это понятно по-человечески (хотя, полагаю, доктор Чехов безумно удивился бы сегодня, что его помнят). Чтобы читали – да, безусловно. Чтобы понимали – ну, это как повезёт.
 
Но нуждается ли умный человек в почитании по факту?
 
Дело в том, что классика и классики уцелевают сквозь века, потому что они – и каждый своим личным почерком – поднимаются над суетой сюжетов и земной проблематикой. Это не только о том, что он любит, она – нет, или об инквизиторе, уничтожившем свободу. На вершине творческого усилия эта литература не просто шагает за рамки плосковато-трёхмерного бытия, но и открывает многое нам о нас самих вне контекстов времён.
 
Ибо гениальность – способность быть над временем. Не питая никаких иллюзий о нём. Более того, именно этот дар определяет путь Художника, а творчество – уже производное от него.*
 
Но ни путь, ни творчество, совершенно точно, не приемлют льстивых разговоров с бесконечным пиететом к бронзовым постаментам. Смерть литературы, собственно, наступает не тогда, когда падают тиражи классиков, а Поколение Next рубится в гаджетах в танчики, не воспринимая ничего сверх твиттеровского объёма. Это не фатально: тиражи иногда снова взлетают (как Виктор Гюго взлетел и подорожал во время известного пожара в Соборе), а лучшие в каждом поколении, всё равно, прочтут и переосмыслят.
 
Она случается тогда, когда мы втискиваем классиков на полочки сознания, выделяем им раз и навсегда отведённую нишу, вносим в хрестоматии и выжигаем калёным железом всякие разномыслия – особенно, нелицеприятные к авторам.
 
А смерть любимых Чтений наступит (и очень быстро!) тогда, когда эссеисты, проанализировав состав и вкусы Жюри, начнут вести себя ровно так же, как это делал я на уроках Истории, совершенно точно зная – что, в каком контексте и с какой интонацией произносить, дабы учительница в летах расцвела от удовольствия и влепила жирную пятёрку.
 
По счастью, до этого, как мне видится, далеко. Или, как афористично выразился Игорь Филатов, «у нас в Чтениях было 12 Чеховых» (в 12-ти представленных эссе – примеч.)
 
Что меня бесконечно радует и вселяет долю оптимизма на будущее.
 
 

*Примечание: Спасибо Елене Янушевской (МГУ), что помогла доформулировать о гениальности в одном из наших диалогов.