Местечко

  Челябинск - это самое настоящее местечко, куда чуть позже вписались Феодосия и Ленинград, и совсем потом Москва - пятачок, на котором обитали Маришка, Мишка и Сережка.
  Милан, к сожалению, не попал, Свердловск, как ни старался, тоже. Разок дернуло в Праге - на Староместовской площади, дважды звонил Несебыр - внизу и наверху, как-то словил теплую волну с Велико Тырново и недельку неплохо посидели в харчевне киприота Накиса.

  Папа работал в пожарке, к сожалению, не водителем красной машины - простой арбитраж, среди бумаг, столов и теток с третьего этажа, а главным огнетушителем был Каплан. Жил в соседнем подъезде - строгий, седовласый, подтянутый - огнеборец в безупречном костюме.
  Мама режиссировала на студии. Вместе с четой Павловых, Эммочкой Даммер и Леней Пивером - большая телевизионная семья родом из пятьдесят восьмого. Там зависали певцы, музыканты, актеры - Стэм, Драма, Ариэль, Диксиленд. И те, кто приезжал на гастроли - Игорь Жуков, к примеру.
  Филармонией командовал большой Пиверский друг Марк Каминский, драмтеатром, где Кербель Арон Михайлович заведовал постановочной частью, а его жена - Тамара Золотарева считалась примадонной, Наум Орлов, Стэмом - Борис Морозов, хотя по праздникам сидели за одним столом - аккурат у нас дома.

  Русские советские и советские евреи - мой мир, который всегда рядом, всегда живой и всегда настоящий - Челябинск познавался и выражался через них.

  Подъезд, двор, сто двадцать первая школа, наш маленький центр от площади Революции до Российской, включая Центральный гастроном и Рынок, кинотеатр Пушкина, Горсад, Дворец железнодорожников, огромную булочную, кафе Пингвин и кулинарию на Цвиллинга - родное местечко, окруженное со всех сторон загадочными племенами и железными замками-заводами.

  Потом туда влились Черное море и Феодосийская набережная с жаренной кукурузой, дома-музеи Александра Грина и художника мариниста Айвазовского, дача греческого купца Стамбуле, открытый кинотеатр Луч и пустой постамент из-под Сталина.
  Далее шел Ленинград - междуречье Манчестерской и Дрезденской, что текли параллельно на Выборгской стороне, старый дореволюционный дом по Ленина восемь на Петроградской, блестящий Невский, канал Грибодоедова, Фонтанка, Мойка, Стрелка, Адмиралтейство, Рыцарский зал в Эрмитаже, Военно-Морской и Палеонтологический целиком, Диорама Севастопольской битвы и, конечно, Детский мир плюс загадочное кафе "Норд".
  Еще иностранные машины с дипломатическими номерами, затянутые сеткой дома с надписью "реставрация", Елисеевский гастроном и венгерские яблоки Джонатан, которые продавались в капроновых цветных сетках.

  Чуть позже - физико-математическая школа, дворец пионеров с шахматной секцией и клуб Атлет, Политехнический институт, лазерная полуподвальная лаборатория, Коктейль-бар, Профессорский гастроном, кафе Снежинка и Сугроб, ресторан Рубин, Публичная Библиотека и Арбитражный суд.
  Дом, семья и двор, работа, отдых и медицина, школа, институт и наука, спорт и танцы, учителя, друзья, приятели и одноклассники - это и есть Вечный Челябинск, личная цивилизация от пошива брюк до обечайки крылатой ракеты.

  Зяма Швец делал мальку пальто, Ошер Самуилович - заведовал зеркальной мастерской и давал немножко взаймы, шахматной секцией бессменно руководил Леонид Гратвол - высокий красавец с умом в клетчатом пиджаке, а родоначальником первой серьезной качалки был друг и учитель Саша Хейман.
  Мика Стримбан - чудо-хирургия, где мне удаляли гланды и, что более важно, просветили в отношениях полов, Фруза Борисовна - семейный врач, Полина Исааковна - первая учительница, Гохфельд и Заляпин - блестящие, аполлонические младо-институтские боги.

  Московские театры приезжали каждое лето, джаз подавали в филармонии по абонементу, а в кинотеатрах шли изумительные фильмы. Мороженное было отменным - конечно, Московское покруче - но наше все равно классное.
  Газировка, пироженное картошка, сахарная вата, пирожки с повидлом, теплый хлеб и томатный сок - неизбывное, казалось, уличное счастье.
  Гитары делала магнитогорская фабрика, джинсы шили в Карабаше, а Увильды, Тургояк и Сунукуль являлись местами встречи, которым изменить нельзя - ежегодный каникулярно-курортный роман.
  Инстинкт первопроходца мне изменил, скорее, просто не проявился - не поехал Москву, Ленинград или Милан. Даже Израиль. Ни так, ни эдак - только в гости.
  Честно говоря, не хотелось - ну правда, чего там такое кроется важное, чего у нас нет. Или в принципе не может быть. Разве, что богатство и одиночество, тогда извините.

  Еврейское местечко и русский размах - эвакуация соединила их в Челябинске.

  Евреи благоразумны, заботливы и законопослушны. Ориентированы на легальный успех, карьеру, образование, культуру и, конечно, семью. Участливы и душевны, остроумны и трагичны. В этом есть что-то очень женственное, материалистическое. Еврейский бог-отец на самом деле мать - Великая Еврейская мать.
  Русские таинственны, но открыты, непредсказуемы и прозрачны. Для них закон - жизнь, так и живут - по жизни. Безрассудны, но хитры, беспорядочны, но конкретны.
  Русский может обернуться любым - от нищего до принца, от неуча до академика, от предателя до героя. Поэтому не в курсе, как под жопой оказалось полмира и почему не стали освобождать Англию в сорок пятом. Стоп, Англия, вроде, союзником была - черт разберет, хотя Черчилль - мужик прикольный. Все под силу - и сумасшедшая активность, и тупое безбрежное безделье.

  Русский бог - это Троица - хоть по науке, хоть по жизни, а главная, но тайная, бессознательная цель - возврат к первому богоявлению, присутствие при сотворении мира - через пьянку, потерю костюмов, утрату границ и стирание форм, влиться в мать материю и, уже будучи едино-неделимой средой, услышать божье первослово и ощутить великую радость пробуждения.
  Вообще, национальный вопрос для русских туманен. Немцев знают - была война. Еще абстрактных евреев поминают - умные, хитрые и друг за дружку горой. Реальные, соседские - это свои, не о чем говорить. Остальные так - те же русские, вид сбоку. Ну, кроме совсем дико-отвязанных бармалеев.
  Однажды спросил Серегу - чем жители Тюмени отличаются от Челябинцев или Свердловчан. Серый расхохотался - дык, и от америкосов не сильно, какие еще Курганцы. Каждый раз смехом поминает, отличник.

  Евреи талантливы и способны. Вся семья заботится о чадах, чтоб те, разумеется, самые талантливые и способные из живших и живущих, обязательно себя показали, проявили, понравились и добились законного признания - мир должен знать своих героев, любить, почитать и восхищаться.
  Поэтому школы, кружки, книжки, но главное, близкое общение родственников. Запредельное, доверительное и всепроникающее. Бог-отец, а точнее, семья, всегда рядом - каждую секунду, безотзывно и вечно, не побалуешь.

  Русские гениальны - в лени и тупости, геройстве и самопожертвовании, науке и искусствах. Главное, способность совершать поступки - вселенские, героические, безумные. По расчету поступают редко, чаще вне всякого благоразумия - от души, сердца или вселенской глупости. От ума как-бы не по-царски.
  Пьянка - смертельный трюк, и вождение смертельный, что говорить за любовь - дважды смертельный, трижды. Только дружба менее рискована, хотя все равно смертельна.
  И вообще, русский - это смертельно, в хорошем смысле, поэтому, если не спят, жизнь всегда стоит на кону - принципиально, иначе, это не жизнь. По-другому ни нового рождения не получить, ни к первому богоявлению успеть, только так - с костлявой наперегонки.
  Учеба - заунывное варево, начальство - слепая стихия, работа - нелепое бремя дисциплины, начальственный коврик и непременный аврал вперемежку с курилкой, чайком и выпивкой по-секрету.
  Они созданы для подвига и веселья, откровения и тоски. Чистейшее, беспримесное дионисийство, поэтому непобедимы - казалось бы, все, хана - нет, всякий раз возрождаются из пепла, попутно дают прикурить "победителям" и, сами не зная зачем, забирают полмира - ну, как же, срочно надо помочь беспризорным народам.

  Союз евреев и русских неправдоподобно, фантастически, сказочно продуктивен, причем в любую сторону - что созидание, что разрушение. Главное, поставить задачу - вся советская наука сделана так.
  В любой уважающей себя лаборатории должен быть гений - не важно, русский или еврей, раз, и несколько сверх-умников рядом, два. Если гений еврей, сверхумники желательно русские. И напротив, гений - русский, сверх - евреи. Плюс рукасто-пробивастые и молоткастые мужики на подхвате, разумеется, русские, про начальство умолчим - куда без.

  Гений - явление наднациональное, дар и проклятье. Сверхумники почти гениальны - совершенно точно талантливы и очень способны, но главное, обитают, мыслят и действуют в реале.
  Вот гении, те целиком из бытия, а реал так, между прочим. Скорей, помеха, нежели цель, среда или наслаждение. Остро нуждается в общении, понимании и заботе. Сами реал в жизнь не потянут - ни быт, ни эксперимент, ни бабу.
  Напротив, если повезет, баба его потянет - русская, еврейская, не суть. Но бабу еще надо добыть.

  Русские бабы самоотвержены и в любви неблагоразумны. Сердце прикажет - все по барабану, тайга, сибирь, пурга или ссылка. Хотя по жизни абсолютно нормальны - красивы, умны, ответственны и работящи. Золото партии.
  С еврейскими сложнее, хотя самоотверженности невпроворот. Но только после, когда стала женой и, или матерью. До замужества преобладает благоразумие - даже в безумии, страсти или отрицании.
  И это понятно - вся семья дрожит, бдит и переживает, а бог отец, который великая еврейская мать, далеко не отпускает. Поводок у него гибкий, длинный и вечный.
  По себе знаю, в какой бы умопомрачительной пьяни не зависал - многодневной, безвылазной и безысходной, всегда отчетливо понимал - ненадолго, поскольку неправильно и опасно, но главное, против себя и семьи. Эксперимент с заходом на красное и умненький трезвый еврей на загривке.

  Ушла эпоха - закончился союз, евреи разъехались, местечко опустело, а мы разбрелись по углам - своим и чужим, теплым или холодным, темным или светлым.
  Вечность - штука хитрая, нет-нет, да клюнет куда не следует. Сидя в изоляции понимаешь, что к одиночеству шли долгих сорок лет - через Афган, перестройку, распад союза, слияние и расставание с западом.
  Пришла пора, и снова надо взрослеть.