Про любовь...

- Конечно, хочу, и даже очень, до дрожи в коленях, - он виновато улыбнулся ей. – Поверь, я об этом мечтал с тех пор, как увидел тебя…
- И я хочу…
- Потерпи…
- Почему? Ты меня не любишь? Тогда зачем приехал? – Она надула свои губки.
- Поэтому и приехал, что люблю, - он подошёл к ней и нежно обнял, - люблю, очень люблю…
- Тогда почему?
- Потому что люблю…
Она вопросительно посмотрела на него снизу вверх, в её глазах было непонимание и немного разочарования.
- Не понимаю…
Он нежно поцеловал её и улыбнулся:
- Понимаешь, я хочу, что б ты знала - для меня любовь, это в первую очередь любовь. А любовь, это нежные поцелуи, это ласковое поглаживание любимого человека, это нежный взгляд и утренняя улыбка, это забота…
- Ты это серьёзно? Утренняя улыбка?
- Да, - он смущённо улыбнулся. - А ещё, это солнечные зайчики, которые светят мне в лицо, и я знаю, это ты улыбаешься мне, и лёгкий тёплый ветерок, и я чувствую, твои руки, которые обнимают меня, а ещё, пение птиц, которые рассказывают мне о твоей любви…
- Да ну тебя, - улыбнулась она смущённо, - ты запомнил…
- Конечно, запомнил, но ты мне веришь?
- Верю…
- Тогда всё будет, поверь, всё будет. Будет, как ты хочешь, как ты любишь, как ты мечтала, - он привлёк её к себе и стал целовать, сначала нежно и ласково, потом страстно и жадно, а потом отпрянул и, заглянув в глаза, прошептал:
- Как же я люблю тебя милая…
- И я…
- Дай насмотрюсь, я тебя не видел целую вечность…
- И я, - она провела рукой по его щеке, - как же я мечтала тебя погладить вот так, по щеке, и целовать, всего всего…
- И я тебя, всю, и что б ни одного не целованного места не осталось…
- Пойдём? – Она взяла его за руку, - пошли…
- Пошли, но только не сразу…
- А как?
- Медленно, ласково, нежно…
- Да ну тебя, - улыбнулась она, - сразу и сейчас…
Но было, как он хотел, сначала медленно и ласково, потом жадно и страстно, они теряли ориентацию и время, то взлетали к небесам, то падали в океан своей любви, они наслаждались ею, и она пьянила их словно вино…

- Давай я тебе спою колыбельную?
- А ты знаешь колыбельные песни? – Она лежала у него на руке и улыбалась.
- Конечно, вот например, такая: - спяаат уста-лые иг-рушки, книж-ки спят…, - запел он, безбожно фальшивя…
- Ой-ой-ой, - рассмеялась она, - нет-нет, только не пой, я так точно не усну…
- А как ты уснёшь?
- Ты меня целуй и что-нибудь нежное шепчи на ушко, я и усну, хорошо?
- Хорошо, - улыбнулся он, - только мне повернуться надо к твоему ушку, - и он осторожно повернулся на бок, – а ты лежи вот так, только глазки прикрой…
- Хорошо милый, - она прижалась к нему плотнее и закрыла глаза, - ой, щекотно целуешь, - она дёрнула своей головкой, - нет, продолжай…
Он целовал её висок, потом ушко, щёчку, шею и нежно шептал, - я очень скучал по тебе солнышко моё,- говорил он, -  ты веришь мне? – Она кивнула и улыбнулась, - а ещё я мечтал, вот так лежать с тобой, и ты будешь прижиматься ко мне, и улыбаться, у тебя сейчас такая счастливая улыбка, если б ты только видела себя со стороны…
Она опять кивнула головой и прошептала, - продолжай милый, мне хорошо…
- А ещё я тебе не верю, ты самая красивая, молодая, нежная и самая ласковая, и ты меня обманывала, когда ты говорила, что старая и некрасивая. А сейчас я  узнал, что всё наоборот. А ещё, ты страстная, и вообще ты самая лучшая…
- Угу, - улыбалась она.
- Я так тебя долго искал, - продолжал он потихоньку шептать ей на ушко, - так долго, что думал уже и не найду, даже немного грустил вечерами…
- Да, - шептала она, - верю…
- А когда ехал к тебе, - продолжал он, - то боялся, что ты меня не пустишь на порог. Я переживал немножко, но всё равно ехал…
Она повернулась, посмотрела на него и, уже серьёзно спросила: - ты хотел переспать со мной?
- Хулиганка ты, - улыбнулся он, и поцеловал её носик…
- Нет, скажи, хотел?
- Таких слов, солнышко, - серьёзно произнёс он, - я прошу больше не говорить. Переспать, - он повторил это так, будто пробовал на зуб, - у меня даже мыслей таких не было. Слышишь, не было. У нас с тобой любовь, а не секс, ты меня поняла? Кивни мне своей головкой…
Она кивнула.
- Потому что я тебя люблю, и я когда ехал, даже думать себе об этом запрещал, я хотел увидеть тебя, обнять, поцеловать, и всё…
- И всё? – Она опять повернулась, - и всё?
- А что, этого думаешь мало?
- Мне мало, - прошептала она, - я хочу тебя всего…
- И я хочу тебя всю…
- Тогда почему?
- Боялся сглазить своё счастье, - шептал он, - оно ведь такое зыбкое и ненадёжное, оно такое нежное, что грязные мысли могут его спугнуть, порвать, растоптать, а мне этого не хотелось. Ты ведь счастье мое? – Он повернулся и заглянул ей в глаза, - Тсссс, - он поднёс палец к своим губам, - тихо, ты моё счастье, нееежное и ласковое, что я даже боюсь глаза закрыть, вдруг ты пропадёшь. И вообще, может, я сплю, - шептал он, - ущипни меня…
- Уй, нет, не сплю…
- Поэтому и мечтал только увидеть тебя и поцеловать, ты такая лапочка, дай твою ручку, - он поднёс её руку к своим губам и стал целовать…
- А ещё я хочу просыпаться раньше тебя и смотреть, как ты спишь, это же  счастье смотреть на спящую любимую женщину. Поправлять одеяло, целовать носик. А потом осторожно вставать и идти готовить завтрак…
- В постель? – опять повернулась она.
- Нет.
- Почему, я хочу завтрак в постель…
- Нет, конечно, можно, но я не люблю, крошки, кофе разливается, пятна остаются, – я люблю завтракать вместе и за столом, и что б друг напротив друга, что б видеть, как ты кушаешь и улыбаешься мне. А ещё кормить тебя из ложечки, как маленькую и сюсюкаться с тобой, ты же солнышко моё такое нежное, жаркое и ласковое…
- Я так давно искал тебя, - шептал он, - спасибо небесам, что ты есть у меня…
- А почему ты так долго искал меня? А если б я прошла мимо и не присела на лавку, ты бы меня не нашёл…
- Как же я сразу не подумал об этом? – Улыбнулся он, - получается, это ты меня первая нашла, да?
- Ну, не знаю, ты лучше крепче обними меня, и не выпускай, мне так уютно с тобой милый.  «Счастье моё, боль ты моя, ты награда неба для меня», - пропела она и поцеловала его.
- А почему так долго не приезжал, я тебя очень ждала…
- Не мог, я ведь…, - прошептал он и запнулся.
- Что такое?
- Да так, ничего, сейчас всё хорошо…
- Что-то случилось, - она вся сжалась, будто почувствовала что-то неладное, - говори…
- Зачем тебе, сейчас ведь всё хорошо, - он попытался улыбнуться, - ведь  хорошо же, да милая?
- Скажи…
- Ну, - он понял, что она уже не отстанет от него, - я решал проблемы, скажем так, семейного характера…
- Разводился? – Она села на кровати.
- Понимаешь, - начал он…
- Уходи…
- Постой, я объясню, - он присел на кровати, - я ведь…
- Ничего не хочу слышать, - она встала и накинула на себя халат, - уходи, я на чужом несчастье…, - и она расплакалась.
- Ну, пойми ты, - он опустился перед ней на колени и обнял за талию, - пойми, я ведь уже давно решил…
- Нет, уйди, не хочу тебя видеть. Не хо-чу, слышишь, не хо-чу, - повторила она по слогам. - Ой, да что же это такое, - зарыдала она в голос, - за что, за что мне это, я ведь верила тебе…
Она плакала долго и горько.
Плакала от обиды, что поверила ему и полюбила, а он обманул...
Плакала от боли, которая появляется, когда теряешь самое дорогое…
Плакала от понимания, что уже больше никому не поверит…
Плакала…
- Ну, что ты солнышко, я ведь тебя не обманывал, поверь, я…
- Нет, нет, и нет, - она закрыла уши руками, - не хочу ничего слышать, - она уже кричала сквозь слёзы, - ты обманул, уходи, уходи, уходи…
- Да пойми, - он не знал, как до неё докричаться, - формальность, то была всего лишь формальность…
В ответ она только мотала головой из стороны в сторону.
- Господи, да что же это такое, за что? – Не выдержал он и попытался обнять её…

Я тебе пишу каждый день и не отправляю. Не могу, и сам не понимал почему. А сегодня понял - я умер. Да ты не думай, я с ума не сошёл, сначала и сам этого не мог понять. Оказывается, я умираю каждый день, каждое утро, когда вырываюсь из липкого чёрного забытья, в которое  проваливаюсь ночью. А утром, очнувшись, я опять понимаю, что тебя у меня больше нет…
Совсем…
Нет твоей нежной улыбки…
Нет твоего ласкового взгляда…
Нет поцелуев и смеха…
Нет твоей маленькой ладошки…
Ничего нет…
И тогда я умираю…
И вроде солнышко улыбается, но уже не мне, а ветерок, пролетая мимо, не обнимает меня, как раньше, даже по щеке ласково не пройдётся, как когда-то, да и птицы перестали петь…
Пусто в груди…
Люди радуются весне, солнцу, пению соловья, а меня ничего не трогает. Вот тогда я понял, что я мёртвый.
Я мёртв душой…
И трагедии в этом особой нет, но мне постоянно нечем дышать, так бывает, когда воздух перекрывают, не полностью, наполовину, и тогда его не хватает, и ты постоянно задыхаешься. И сердца тоже нет, его у мёртвых не бывает, оно осталось там, у тебя, ты наверно не заметила, как оно упало, когда я уходил, а вместо него у меня в груди живёт птица, чёрная, злая и неугомонная. Её всё раздражает, она каркает, рвётся на свободу, бьётся крылом, а вылететь не может, а потом вдруг замрёт от безнадёги, и молчит, вот тогда, совсем становится туго, тогда круги перед глазами, и кажется, что умираю по-настоящему…
Да, милая, я мёртв…
Ты знаешь, как страшно, жить мёртвым. Жить, ничего не чувствуя. Жить без желания жить. И постоянно искать твой взгляд, зная, что тебя нет рядом. Засыпая, видеть твоё лицо и слышать песню, которую ты мне пела, я ведь помню её:
«счастье моё, боль ты моя, ты подарок неба для меня»…
Теперь я полностью всё осознал…
Счастье было, я держал его в руках, и не удержал...
Господи, как же я был счастлив, и всё сам испортил…
А теперь одна сплошная боль, не проходящая, и пульсирующая…
Боль моя, как же мне с тобой жить дальше?
Кто мне скажет?
Никто…
Вот и всё, жизнь окончена, fenita la comedia…
Последняя радость жизни потеряна. Последняя искра погасла…
А жить с болью в груди тяжело и невыносимо…
«Счастье моё, боль ты моя, ты подарок неба для меня»
Ничего не осталось, что бы меня здесь держало…
Осталось сделать один шаг. Шаг в неизвестность, и он будет последний…
«Счастье моё, боль ты моя, ты подарок неба для меня»…
Боль ты моя…

 Он лежал на диване и тупо смотрел в потолок. Делать ничего не хотелось, только одна мысль сверлила ему голову – как бы умереть. Умереть он хотел как можно скорее. И причины для этого, по его мнению, были веские - его бросила любимая женщина, бросила неожиданно и без возможности объясниться. Это для него было ударом. Ударом жёстким, резким, неожиданным и коварным, как удар под дых. От такого удара человек ломается пополам и сразу, и уже долго не может разогнуться, только хватает воздух открытым ртом, как рыба на берегу, и ещё боль, она заполняет всё тело и не даёт ни о чём думать. И так он лежал уже несколько дней, смотрел в потолок и прислушивался к пульсирующим волнам в районе солнечного сплетения, они то накатывали, и тогда становилось невыносимо, душевная боль и сильное сердцебиение взрывали его сознание. А когда волна отступала, слабость, захватывала всё его тело, и казалось, сердце вот-вот остановится, ему становилось совсем плохо, как после жуткого похмелья, и он медленно проваливался в липкое забытьё. Внутренне, он был уже готов к смерти, и только ждал, когда же это произойдёт. Но сердце продолжало упорно трепыхаться, и никак не хотело останавливаться. И когда очередная волна боли отступала, накрывали мрачные мысли о смерти:
- Умереть бы, и плевать на всё, лишь бы скорей, охо-хо-хо, - так и хотелось заголосить во весь голос, особенно когда подступал очередной приступ, и тогда сердце начинало метаться, словно дикая птица в клетке,- это просто какая-то ломка, - думал он,- эта боль просто невыносима, она выматывает меня. Сдохну, точно сдохну, ну и пусть, может и ей будет плохо, когда узнает, и я не буду мучиться… Но тут его осенило, что умерев, он никогда не узнает, как ей, плохо или всё равно...
- Вот же чёрт, - он сел на кровати, - это что же получается, если я умру, то все от этого только выиграют? А я умру? - Вот же ситуация, - продолжал он рассуждать, но уже сидя на диване, - и жить не хочется, а если умру, она может только посмеётся. Нет, так нельзя, надо это дело перекурить, - он поискал глазами сигареты, но вокруг валялись только пустые пачки и полная пепельница окурков. Поковырявшись в пепельнице и не обнаружив ничего подходящего, он обречённо вздохнул:
- Эээх, и тут не повезло, - идти в магазин не хотелось, но так как курить было нечего, он, шатаясь от слабости и долгого лежания, начал одеваться. Пока одевался, съел кусок хлеба с колбасой и сыром. Почувствовав некоторую бодрость, выпил чашку кофе, и стало уже совсем почти хорошо, только предательские волны пульсирующей боли продолжали накатывать на солнечное сплетение, и от них опять сердце начинало бешено скакать. Тогда идти уже никуда не хотелось, и если бы не страшное желание курить, он упал бы на диван, и, свернувшись, как в детстве, калачиком, лежал и ждал, когда наступит его конец. Но, охота пуще неволи, и переждав очередную волну, он вышел на улицу…
  Вечерняя прохлада немного освежила. Он медленно шёл по аллее, ведущей в сторону магазина, и думал о своём горе, проклинал тот миг, когда поддался дрожанию сердца и распахнул душу. На улице, во всю звенела весна, это она колдунья и проказница расслабила его, это она толкнула его в эту сладкую трясину, попав в которую уже тяжело выбраться. Он брёл, думал и ругал себя, а душный аромат цветущей черёмухи и сирени дурманил ему голову, а желтоглазые фонари, эти ночные волшебники, напоминали ему про его недавнее счастье, отчего ему становилось ещё горше, и ещё больнее…
- Мужик, дай-ка нам закурить, - услышал он сзади…
- Нету, - он ответил, не оборачиваясь, – сам иду купить…
- Тогда дай денег…
Он обернулся и увидел двух парней, они стояли в тени кустов сирени, один из них с наглой улыбкой, медленно направился к нему, играя ножом-бабочкой.
- Дядя, делиться надо, - ухмыльнулся второй грабитель, - давай деньги…
- Ребята, - он уже понял, что надо либо отдавать деньги, либо драться, - ребята, - повторил он, - отстаньте, мне и так хреново…
- Ха, ему хреново, - заулыбался первый, - сейчас дядя, тебе будет ещё хреновей. Деньги давай быстро, а то я за себя не ручаюсь…
- Ребята, - ему пришлось отступить в кусты, - ребята, давайте разойдёмся мирно, мне честно не до вас…
- Серый, ты гляди, дяде совершенно не до нас, - захохотал второй, - Серый, дядя не хочет делиться…
- Поделится, куда он денется, сейчас мы его самого поделим, – засмеялся своей шутке тот, кого второй назвал Серым.
- Ну-ка давай деньги, - Серый ухватил его за куртку и приставил нож к горлу, - Санёк, выверни ему карманы, - крикнул Серый второму, - давай быстрее, пока никого нет…
Если честно, то драться он никогда не умел, даже в детстве не дрался, так уж получилось, что всякие недоразумения между ним и сверстниками разрешались сами собой, или с минимальными потасовками. В другой бы ситуации, он бы может и пожертвовал деньгами. Две сотни рублей, что лежали у него в кармане на сигареты, совсем не стоили того, что б рисковать своим здоровьем, но именно сейчас, когда ему было так паршиво, когда сердце ныло от неразделённой любви, когда душевная боль вымотала нервы до такой степени, что хотелось выть на луну, какая-то мразь держала его за куртку приставив нож к горлу, а другая тварь рылась в его карманах, и он не выдержал. От обиды и боли в голове всё перевернулось и он, что есть силы ударил грабителя коленом в пах. Удар получился на столько точным и сильным, что державший его бандит охнув, выронил нож и так, с открытым ртом и выпученными глазами, упал на асфальт.
- Серый, ты что, - второй грабитель ни чего не понимая, ещё продолжал рыться в его карманах, - Серый, ты это…, - он не успел закончить фразу, как наш страдалец вцепился ему в горло обеими руками и стал душить. Санёк пытался сопротивляться, но злость, боль и натянутые до предела нервы нашего героя не давали грабителю ни единого шанса. Борьба была не долгой, хватая воздух открытым ртом, Санёк медленно осел на землю, и тогда, продолжая его держать за глотку, наш герой стал его бить головой о бордюр. Бил с таким остервенением, что казалось, в каждый удар он вкладывает всю боль, что терзала его эти дни, всю ненависть к своей жизни, от которой он хотел сбежать, с каждым ударом он хотел выплеснуть всё, что накопилось в его растерзанной душе…
- Аааааа, - орал он, выпучив от злости безумные глаза, и продолжал долбить, головой о камень…
- Аааааа, - уже, ошмётки кожи и крови летели в разные стороны, а он никак не мог остановиться…
- Аааааа, - орал он, - не-на-вижу, не-на-вижу, аааа, за-чееем, не-на-вижу… И ему уже было всё равно, он ничего не чувствовал и ничего не видел, только продолжал бить, бить и бить уже лопнувшим черепом по бордюру…
- Ааааа, - вся боль и злость, что накопились в нём за эти дни, словно электрический заряд, взрывом вырвались наружу, и не останавливаясь, злым вихрем метались по аллее среди кустов сирени и цветущей черёмухи…
- Ааааа, - его крик перешёл в хрип, силы покинули, но руки автоматически продолжали трясти разбитый череп, а вывалившиеся на асфальт мозги, при каждом опускании издавали чавкающий звук…
- Аааа, - зарыдал он, сил больше не было, и опустившись на асфальт рядом с трупом, он продолжал плакать тихо и беззвучно, иногда его тело вздрагивало от очередного всхлипа, но это была уже не та истерика, что в начале. Постепенно он затих, и просто лежал, весь перепачканный кровью и грязью, лежал и смотрел на луну, которая висела у него над головой, огромная и жёлтая, словно китайский фанарик…
- Ни хрена себе, - услышал он сбоку себя голос, перевёл взгляд и увидел там первого грабителя, который очнувшись после полученного удара, стоял и смотрел на случившееся.
- Ни хрена себе, - повторил Серый, - ты, что с моим братом сделал, гад? Ты что сделал с Саньком? И наклонившись над лежавшим и обессиленным телом нашего героя, он резким движением всадил ему в шею свой нож…
- Вот и всё, - мелькнуло в голове нашего страдальца, - и почему-то совсем не больно… Краем глаза он видел, как кровь из раны вырывается пульсирующим фантаном, заливая всё вокруг, его сознание постепенно уходило, и ему было хорошо и спокойно…
- Вот и всё, вот и хорошо, - успел подумать он и провалился в темноту…