Полонянка. Глава39. Восстание

Время действия - 1916 год.

В апреле, как только просохли дороги, из дальней дали, из-под Гурьева, что при впадении Урала в Каспий, приехал старик, глава богатого и знатного рода, знакомый с Есимом ещё по встречам в Ханской ставке. В 1876 году Орда* перешла в подчинение Астраханской губернии, большой суд биев был отменён ещё раньше, и поводов для встреч с тех давних пор не было.

________

Орда*, Букеевская Орда - казахское ханство в составе Российской Империи

________

Старика сопровождали сыновья и внуки, и приехали они к Есиму сватать Рукию, слава о красоте и добром нраве которой шла по степи. Жених девушке очень понравился, и она была совсем не против выйти за него замуж, пусть даже так далеко от родного дома.

В начале июня жених с родственниками приехали в дом Есима снова, теперь уже чтобы сыграть свадьбу. Отпраздновали счастливое событие очень пышно, со всеми возможными развлечениями и удовольствиями, а по окончании торжеств невеста с богатым караваном приданого отправилась в аул мужа.

Дуня скучала по своей девочке, украдкой плакала, но воли слезам не давала, чтобы не навлечь беды. Что ж, у матерей судьба такая – разлетаются дети по свету, и ничего с этим не поделаешь. Залиха и Кабидулла тоже скучать не давали.

А страна тем временем воевала, и война явно затягивалась. На рынках взлетели цены, города жестоко страдали от продовольственного дефицита, закрывались мелкие предприятия, на фабриках и заводах за станки встали женщины и дети.

Не легче было и крестьянам. Мобилизация оторвала от сохи самое трудоспособное население деревень, изымались лошади. Не поступал новый сельхозинвентарь, а старый приходил в негодность. Сильно сократились посевные площади. Только налоги росли всё больше.

Война не обошла стороной и казахов. Они тоже почувствовали на себе все её тяготы – и рост налогов, и увеличение цен, и реквизицию скота. Среди степняков росло недовольство, искусно подогреваемое разъезжавшими по аулам агитаторами, призывавшими к неподчинению властям и бунту. Подливали масла в огонь свои же баи и волостные управители, грабившие бедняков под видом увеличения налогов. Свои грабили своих, умело обвиняя при этом русскую администрацию.

25 июня Николай II подписал указ «о реквизиции инородцев» в возрасте от 19 до 43 лет на тыловые работы в прифронтовых районах, и это послужило поводом к началу восстания. 4 июля волнения вспыхнули в Ходженте, следом загорелся весь Туркестанский край, где работали протурецкие, прогерманские и китайские агитаторы. Людям говорили, что царское правительство под видом посылки на работу хочет уничтожить самое здоровое население мусульман, поставив их впереди своих войск, где германцы всех перебьют. А потом русские займут освободившиеся земли. Восстание перекинулось на Семиречье. К казахам присоединились уйгуры и дунгане.

Шла война, и русских в крае почти не было. На огромной территории стояли разрозненные казачьи сотни и запасные роты. Защищать русские посёлки от восставших было некому. Мирные жители – старики, женщины, дети – попали под удар опьяневших от безнаказанности бандитов и дезертиров. Люди погибали, подвергаясь страшным, изуверским мучениям.

Нурали пришёл в ужас, когда весть о восстании дошла до него. Он понимал, что ситуация, словно степной пожар, вышла из-под контроля. Понимал он и то, что обернётся это большими жертвами с обеих сторон.

В октябре восстание в Семиречье было жестоко подавлено, но продолжалось в других областях. По сути, царскому правительству пришлось вести войну на два фронта – второй был у себя в тылу.

Составлять списки мобилизуемых на тыловые работы пришлось и Нурали как волостному управителю. Как только в канцелярию пришёл приказ на мобилизацию, аулы заволновались. Засновали по юртам агитаторы и провокаторы.

В доме бедняка Аймжана даже столкнулись двое. Один, чистый и ухоженный, явно образованный казах утверждал:

- Это не наша война. Русский царь сам ввязался в неё, пусть сам и расхлёбывает. Германцы? Какие германцы? Никаким германцам казахи не нужны, никто до наших степей не дойдёт, и мы не должны воевать. Наших парней хотят поставить безоружными под огонь. Наши самые лучшие джигиты погибнут.

- Это верно, - говорил ему второй, бедно одетый, прищуривая и без того узкие глаза, за припухлыми веками, - только скажи, чего хочешь ты?

- Наша партия требует отмены мобилизации, возвращения тех, кто уже был отправлен на фронт. Мы требуем полной автономии казахов в составе Империи, чтобы мы на своих землях стали хозяевами, чтобы те, кто живёт на наших землях, имели не больше прав, чем мы, - бойко рапортовал ухоженный. Он явно умел говорить, и выступал он не первый раз.

Аульчане одобрительно загудели:

- Верно, правильно! Уж очень много их развелось, переселенцев-то! И нас совсем прижали!

- Так-так, - усмехнулся узкоглазый, - Значит, о казахах беспокоишься, господин? Ты вот чистенький сидишь, явно богатый человек, образование в русской гимназии получил.

- Да, - высокомерно поднял короткий нос ухоженный, - Я образованный человек. Я изучал историю нашего народа и знаю, что говорю. Во главе нашей партии стоят только учёные люди, которые понимают, как лучше жить казахам. Доверьтесь им, и мы снова станем великими.

- Ну, а как мы будем жить, когда получим автономию? – спросил узкоглазый, со значением поиграв бровями слушателям. Аульчане насторожились.

- Так же, как жили наши предки! По законам Тауке-хана!

- Ну, так значит, всё будет по-прежнему? Вот мой дед, был бедняк, бился, старался, но разбогатеть так и не смог. Сгинул на царской каторге. Мой отец тоже бедняк, он тоже богатства не добыл, умер, простудившись зимой в степи. Значит, если я вас поддержу, я так и останусь бедным? А твои дети будут чистенькими ходить?

- Что же, такова твоя судьба. Если бы ты был батыр, хорошо служил своему баю, ты бы разбогател! – высокомерно ответил ухоженный.

- Ну, нет! Мои дед и отец хорошо служили, только ничего хорошего не заработали. Земляки, вы слышите? Вы как хлебали нужду, так и будете в нищете жить! Волостные составляют списки на мобилизацию, а своих детей они туда включили? Нет! Детей муллы включили? Нет! Кого-то из байских детей записали? Нет! Только ваши дети будут погибать!

Аульчане зашумели:

- А что же делать? Как нам быть?

- Нужно менять власть! Нужно освободиться от воли баев и мулл! Мы, бедняки, должны сами решать, как нам жить!

- Верно, верно! – волновались степняки.

И хотя спор между двумя агитаторами продолжался ещё долго, и сказано было много, аульчане поняли одно – их детей отправляют на смерть, а дети богачей останутся дома.

Через два дня Нурали собрал у волостного правления людей, чтобы объявить им о предстоящей мобилизации и о том, как это будет проходить. Сказав людям всё, что было необходимо, он уже повернулся, чтобы уйти, как услышал брошенные ему вслед слова:

- А своих-то сыновей, небось, не посылаешь.

Нурали замер. Постоял, подумал. Повернулся к притихшей толпе и сказал:

- Хорошо, я включу своего сына Алибая в списки! Он будет вместе с другими джигитами! – и в полной тишине удалился в правление.

На следующий день к нему приехали разгневанные управители из других волостей:

- Что ты делаешь, безумец? Зачем ты включил своего сына в список? А нам теперь что делать? Мы записывать своих детей на фронт не собираемся!

- Это ваше право, вы решаете, кого отправлять! – спокойно ответил им Нурали.

- Ты лучше нас захотел быть? Ты постоянно делаешь всё поперек нас! Хочешь быть своим для батраков? Они тебе спасибо не скажут, не надейся! – кричали в бешенстве чиновники, - Исключай Алибая из списков!

- Я своего слова не меняю! – ледяным тоном сказал Нурали.

Приближался день отправки на фронт. Выли в аулах женщины, глухо роптали родственники мобилизуемых, степняки волновались. По-прежнему активно работали агитаторы. За несколько дней до отправки от горя скончалась мать одного из парней. И это переполнило чашу терпения казахов. Разгневанная толпа ринулась к волостному управлению. В считанные минуты было разгромлено здание канцелярии, сожжены все документы, избиты служащие.

Нурали, узнав о нападении, поскакал к управлению. Толпа бесновалась, изрыгала проклятия, визжала и крушила всё, что попадалось под руку. Увидев волостного, кто-то закричал:

- Вот он, он виноват! Он дал русским согласие отправить нас на фронт!

И обезумевшие люди кинулись к Нурали...

...

Дуняша сидела на ковре в доме старшего сына и смотрела на его истерзанное тело. Наплывающие слёзы мешали, туманили взгляд, и Дуня сердилась, вытирала их платочком и смотрела, смотрела на любимое лицо, чтобы запечатлеть навсегда его образ в своей памяти.

Её мальчик, её первенец! Маленький, упругий, как мячик. Он так чудесно пах молочком, и был такой славный и любимый! Нежность наполняла душу матери, но взгляд натыкался на измученное лицо, и чувство непоправимости произошедшего, отчаяние охватывало её.

Вошёл враз одряхлевший Есим. Слезящимися глазами посмотрел на сына, упал ему на грудь, простонал: «Сынок!!!»

Замерли в молчании люди, уважая родительское горе. Но Есим лежал слишком долго, и это тревожило. Подошёл Ерали, тронул отца за плечо:

- Отец! – и вдруг закричал, затормошил безжизненное тело, - Отец!!!

Но не слышал его уже Есим. Он шёл вслед за сыном к ногам Всевышнего.

Окончание следует...