Ось що наробыв, гадюка!

       («Вот что наделал, нехороший человек!» — Вольный  перевод ).   

      Грузная пожилая женщина, тяжело дыша, опустила на землю огромную  сумку с морковью и присела на пенёк передохнуть. Она уже успела отдышаться, когда  седовласый мужчина в выцветшей одежде и старомодной кепке, с трудом толкая велосипед с налипшей на колёса грязью, поравнялся с ней.

     — Здоров, Антиповна! — выдохнул запыхавшийся мужчина.
     — Здоров! — буркнула женщина.
      Мужчина снял с велосипедной рамы мешок с луком и бросил его в рыжую осеннюю траву, затем положил рядом велосипед, выпрямился, расправив плечи, и спросил, пряча лукавую улыбку в усы:
     — И что это тебе, Антиповна, не сидится дома на пенсии? Всё по колхозным полям скучаешь? 
     — Угу! — только буркнула женщина в ответ, поправляя на голове платок и глядя куда-то вдаль поверх набитой тракторами колеи,  — то ли в светлое прошлое, то ли в тёмное будущее. — Ось що наробыв, гадюка! — помолчав  немного, вдруг сказала она, — Раньше висемьдэсят рублив зароблялы, ще и на книжку клалы,  а тэпэр спину гнэм  з утра до вичора в поли, абы нэ здохнуть з голоду! — И  вновь умолкла, продолжая смотреть в серую даль.  Мужчина, успевший уже закурить сигарету, отреагировал быстро:
     — А что с Комбайнёра взять, с Мишки-то?! — И хотел ещё что-то добавить, но не смог из-за сильного кашля. Отвернувшись в сторону, он  долго прокашливался, а когда отлегло, присел рядом с Антиповной на пенёк от свежеспиленного дерева.

     — Бросай курить, Фёдор, а то загнэшься! — слегка повернув голову, сердито посоветовала Антиповна.

     — Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким умрёт! — бодро произнёс дед Фёдор, сделал глубокую затяжку, поднял лицо к небу, прищурился и попытался выпустить изо рта колечки дыма. Набежавший осенний зябкий ветерок быстро развеял получившиеся было колечки. Антиповна резко замахала рукой, отгоняя дым, а дед Фёдор разочарованно опустил лицо, поёжился от холода и, накинув полы ватника на ноги до самых колен, опёршись о колени локтями, принял позу мыслителя. Он неторопливо  попыхивал сигаретой и молча выслушивал недовольные замечания женщины, играя улыбкой под седыми усами.

     — Слышь, Антиповна, скоро новые помещики придут, — неожиданно подзадорил он  женщину. «Ось що наробыв …» так и взвилась при этих словах, будто ждала их, как бегун ждёт пистолетного выстрела на старте.  «Так ото ж !» — было самым нейтральным  из того, что хотела  сказать и сказала она. Дед Фёдор, довольный своей придумкой, только улыбался,  попыхивая сигаретой, и словно музыку слушал проклятия Антиповны в адрес  правителей. — Ладно, пошли что ли? — вдруг, резко поднявшись, сказал он;  и «Ось що наробыв» умолкла так же внезапно, как и начала.

     — Пишлы! — буркнула она. 

     — Придержи велосипед, — приказал дед Фёдор, — а я  погружу наши  сумари на него.

     От перекрёстка вдоль асфальтового шоссе, делящего деревню почти на две равные части, выстроились «коммерсанты» — торговцы луком, морковью, капустой и прочими овощами, — всё больше пожилые пенсионерки. Молодой мордатый водитель рефрижератора, стоящего  неподалёку на обочине дороги, торговался с продавцами, придирчиво ковыряясь в вёдрах с луком и картофелем.
     — Почём отдашь? — важно спрашивал он, крутя в руках пачку денег.  Торговки заворожённо следили, как купюры, словно птицы, порхали в заскорузлых руках, и наперебой предлагали свой товар.

     Когда «Ось що наробыв» и её попутчик добрались до перекрёстка, рефрижератор уже отъезжал.

     —  Что-то  ты, Антиповна, припозднилась! — громко заметила одна из  торговок. — Такого купца упустила! 
     —  Та хиба ж за вамы успиешь?! — сердито огрызнулась «Ось що наробыв».
     —  Чё эт ты такая сердитая? — подхватила другая. — Или попутчик  неласковый оказался?
     —  Это не попутчик, — пошутила третья, — это её телохранитель.
     —  Чтобы такое тело охранять — двоих таких надо: с каждого боку по  одному, — заметил кто-то, и бабы дружно загоготали.

     «Ось що наробыв», насупившись, молча стала раскладывать на земле морковь из снятой с велосипеда сумки, а дед Фёдор, усмехаясь колкостям, повернул велосипед, чтобы везти свой мешок домой. Наконец, морковь была уложена, как надо. «Ось що наробыв» выпрямилась, поправила узел платка  на шее и произнесла, обращаясь к себе самой:
     —  Наглэ врэмя настало, жестокэ! Люды сталы зли, бэссэрдечни, безжалостни!
     —  А за что тебя жалеть? — заметила соседка. — Кому ты  нужна?! И мы никому не нужны! — добавила она и вдруг громко запела: — Ку-ма-нё-чек, с-побывай у меня! Душа-радость, с-побывай у меня! 
     И  другие бабы дружно подхватили. На какое-то время голоса их растворились в гуле проезжающего мимо «КАМАЗа» и сами они скрылись в клубах чёрного дыма. Антиповну разобрал кашель. Её соседка, не прерывая песни, участливо  постучала ей кулаком по спине и пустилась в пляс.
                1992г.