Последняя тетрадь

За окном уже накатывались сумраки. Легкая метель завивала хоровод невесомых снежинок. Сидевшая за столом молодая женщина вздохнула – опять она задержалась, Паша будет волноваться. И у нее осталась одна непроверенная тетрадка – хулигана Петьки Гримашевича. Целую неделю Петька болел и делал уроки дома. Задания ему носил его друг и соратник в проделках, тезка Петька Порсев. И теперь предстояло разобрать петькины каракули за последнюю неделю и сегодняшние, занятие не на пять минут. Этим она займется дома, а пока пора собираться. Обычно Анфиса уходила домой не одна, а со с своей коллегой Анной Антоновной. Они выходили на перекресток центральной трассы и дороги, ведущей на колхозную ферму. В это время увозили молоко с вечерней и утренней доек на молзавод в район. Возил молоко молодой парень Витька Апишев – болтун и хохмач.
  - Что замерзло, просвещение? – орал он еще издалека, заметив на перекрестке две фигуры. Они садились на зад больших саней, заставленных флягами с молоком, и ехали домой, слушая болтовню и шутки Витьки, от которых порой краснели, чем невероятно веселили бесстыжего возницу.
   Но сегодня Анфиса не успела уехать с баламутом Витькой – Анна Антоновна заболела и Анфисе пришлось вести уроки и за себя и за нее, собрать тетради, проверить их и приготовиться к завтрашним урокам.

    Анфиса Михайловна и Анна Антоновна, учительницы Плишкаревской начальной школы, жили в соседнем селе Дуброво, идти до которого было не так уж и близко – три километра отделяли школу и дом. Три километра, проложенные сквозь лес и большое поле, разделенное надвое дорогой, без единого жилого дома, невольно внушали мысль о безлюдности края. Деревни Дубровского сельсовета были разбросаны друг от друга в километрах пяти и прятались между лесами и полями.
Центральная трасса, соединявшая между собой деревеньки, была хорошо укатанной и идти по ней, слыша под ногами скрип подмерзшего снега, было приятно. Анфиса торопилась. Усиливающийся мороз сердито колол нос и щеки, подгоняя запоздавшую путницу. Зима в этом году выдалась очень холодной. Даже старики говорили, что давно такой лютой зимы не было, и добавляли – лето жаркое будет. Ну и хорошо, сена хоть хорошего заготовим, а не как в прошлом году – половину лета небо щедро поливало землю холодными, затяжными дождями. Сенокосная пора оттягивалась. Особо нетерпеливые в коротких сухих промежутках косили тяжелую от воды траву, сушили её по два-три раза и везли почерневшее сено домой, не надеясь на милость природы. Но во второй половине июля неожиданно выглянуло солнце и зависло на небе, согревая промокшую землю. Враз вытянулась трава и заколыхалась, падая под косами. Окрепли и налились овощи в огородах. Малина согнулась под тяжестью крупных розовых ягод. Тепло, опустившееся на землю, разбудило жизнь в деревнях. И нынешнее лето ждали с надеждой. Так, думая о предстоящем лете, Анфиса прошла большую часть дороги, окруженную холодным лесом. Вот уже видится «половинчатое» поле, за ним надо будет спуститься в ложок, перейти по мостику через затянутую льдом говорливую речку Ветлянку, подняться на угор и вот уже рукой подать до крайней избы, избы стариков Зайчиковых. Их старый пес Брехун пробухает для порядка, когда она будет проходить мимо. Но Анфиса улыбнется и приветливо крикнет:
   - И тебе не хворать, Брехун, - и пойдет дальше, мимо Пономаревых, Быковых, Поповых и еще раз Поповых, затем Кривошеиных и Беловых, мимо остовов двух сгоревших изб и повернет в проулок налево. Пройти еще два хозяйства и она дома. Трезор еще издали услышит ее шаги и, закинув передние лапы на забор, начнет звонко лаять. Он знал, что если пришла хозяйка, значит скоро пойдут доить Куклу и ему нальют вкусного парного молока, которое Трезор обожал с детства. Он вылижет досуха миску и неторопливо, сытно и умильно будет слизывать молочные капли с усов. Анфиса улыбнулась – сегодня Трезору придется подождать из-за замешкавшейся хозяйки.

   Вдруг раздался тихий вой. Анфиса остановилась. Отогнула край пухового платка от уха, прислушалась. Тихо. Показалось. Она огляделась – никого. Темнота уверенно поглощала остатки дня, холодно мерцали одинокие звезды. Анфиса поплотнее запахнула шаль и застыла – вой, теперь явственно слышимый, раздался из леса. Анфиса побежала. Дикий ужас ледяными пальцами сжал горло, заплетал ноги и холодным потом разлился по спине.
    Быстрее, быстрее…… Анфиса задыхалась, слезы градом лились из глаз:
    - Паша, Пашенька, выйди навстречу, я здесь, Паша, встреть меня.
    Анфиса боялась оглянуться. Вой, тягучий и парализующий, бежал рядом. И вот уже тени с мерцающими зелеными огоньками глаз вылетели на «половинчатое» поле. Анфиса остановилась. Холодный воздух разрывал легкие, она задыхалась. Надо идти, бежать она уже не могла.
    Тени перешли с бега на шаг.
    Скорее, скорее, вон уже ложок с Ветлянкой, а там Брехун, он вспугнет их, скорей же, Анфиса!
    А тени прижимались к Анфисе. Самый крупный бежал впереди, задавая темп. Анфиса снова бежала, перекладывая из руки в руку неудобный портфель с тетрадками. И тут она упала. Портфель больно впился в бок. Бросить его надо. А там фотокарточка и ……спички! Господи, у нее же есть спички. Сбросив толстые овечьи варежки, Анфиса с трудом открыла портфель. Трясущимися руками зажгла спичку. Маленькое пламя ярко вспыхнуло и затрепетало на холодном ветру. Анфиса поднесла огонек к свернутой трубочкой тетради. Пламя охотно взялось за тонкую бумагу. Анфиса на дрожащих ногах поднялась. Она крутилась, суматошно размахивая горящей тетрадкой как факелом. Тени, двигавшиеся на Анфису, остановились. Она видела их, пятеро волков в бессильной злобе смотрели на огонь и не решались подойти. Худые, злые, они рычали, огрызаясь друг на друга. И вдруг они сели. Ждут! – заполошно заметались мысли. Анфиса сделала шаг, еще один, пошла спиной вперед, держа на вытянутой руке горящую тетрадь. Волки встали и осторожно пошли следом. Анфиса развернулась спиной к волкам и держа факел на отлете, побежала. Преследователи не отставали. Тетрадь догорала. Немеющей рукой Анфиса вытащила из раскрытого портфеля еще одну тетрадь. Она легко подхватила пламя от первой. Горящие остатки первого факела Анфиса бросила за спину. Стая рассыпалась, но снова собралась, как только погасли последние искры на обрывках.
    И вот еще одна тетрадка, еще одна, еще…. Анфиса шла, запинаясь, и с отчаянием все больше понимала, что не успеет до говорливой Ветлянки и не услышит старого Брехуна. Но ведь осталось совсем немного, еще чуть-чуть….
Замерзшие, негнущиеся пальцы шарили по пустому портфелю и не находили спасительных тетрадей. Где же? Еще должны быть! Их не может не быть!! Догорающая тетрадь обожгла пальцы. Анфиса швырнула пылающие остатки в черную массу теней и тут её рука нащупала еще одну тетрадь …
    Смрад дохнул из клыкастой пасти, сверкнули холодом зеленые огни и Анфиса полетела в пустоту………

    Павел, муж Анфисы, в тот день вернулся домой поздно. В сельпо, в котором он работал, сломалась единственная грузовая машина, развозившая продукты по деревням. Председатель сельпо, старый и вредный Емельяныч, приказал отремонтировать машину (не жить не быть) к утру. Матерясь, Павел с напарником Федькой Никифоровым допоздна латали старую колымагу. Вернулся он домой, когда уже вечерняя тьма плотно укутала деревню, подмигивая светящимися окнами изб. В доме хлопотала мать Павла, пятилетний Антошка пыхтел, гоняя по полу деревянный игрушечный паровоз. Анфисы не было. Мать в ответ лишь развела руками.
    Ночь Павел практически не спал. Он маялся, ворочаясь на матрасе, вдруг без Анфисы ставшим жестким и неудобным. Выкурил пачку папирос на крыльце, напряженно вслушиваясь в ночную тишину. Тревога, клубком перекатывающаяся в груди, к утру выросла до огромной ледяной паутины, облепившей тело.
    Лишь только ночь посерела под натиском наступающего дня, Павел вышел из дома. Отремонтированная колымага завелась с первого раза. Захлопнув ворота мастерских, Павел выехал на дорогу. Деревня просыпалась – струйки дыма из печных труб тянулись к угасшим звездам и исчезали в вышине. То тут, то там неохотно вспыхивали электричеством окна. Лениво взбрехивали собаки.
    Павел ехал медленно, осторожно лавируя на узкой дороге.
    Брехун проводил его недовольным ворчанием.
    Спустившись с угора, переехал Ветлянку, и, поддав газу, выскочил из ложка на «половинчатое» поле. Ехать пришлось недолго….Клочья одежды разметались по дороге и обочине. Кровь жирными пятнами ярко краснела на нежной белизне снега. Он все видел и не верил. Мозг отказывался принять увиденное и упорно повторял – нет, это не она, не она. Но глаза видели – пуховая шаль, лежащая рваный тряпкой, куски ваты из разодранного пальто, валенки с маленькой вышитой розочкой на внешней стороне и бусинки……. длинные, овальные, перекрученные по серединке, нежного фиолетового цвета. Он ползал, собирая бусинки, выковыривал их из застывшей крови и складывал в портфель с одной оставшейся тетрадкой. Он нашел только пять бусинок – на остальные у него не хватило сил. Он стоял на коленях и его шатало как в пьяном угаре. И вдруг он закричал, подняв голову к небу, завыл - страшно и дико.

    Хоронили Анфису Михайловну всем миром. В закрытом гробу лежали лишь валенками с остатками ног бывшей учительницы.